Лев Николаевич Толстой

LEO TOLSTOY

АННА КАРЕНИНА

Anna Karenina
Translated by Richard Pevear and Larissa Volokhonsky

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

Part Five

I

I

Княгиня Щербацкая находила,

Princess Shcherbatsky thought

что сделать свадьбу до поста, до которого оставалось пять недель, было невозможно,

that to have the wedding before Lent, which was only five weeks away, was impossible,

так как половина приданого не могла поспеть к этому времени;

because half of the trousseau would not be ready by then;

но она не могла не согласиться с Лёвиным,

but she could not help agreeing with Levin

что после поста было бы уже и слишком поздно,

that after Lent would be too late,

так как старая родная тётка князя Щербацкого была очень больна и могла скоро умереть,

since Prince Shcherbatsky’s old aunt was very ill and might die soon,

и тогда траур задержал бы ещё свадьбу.

and the mourning would delay the wedding still longer.

И потому, решив разделить приданое на две части, большое и малое приданое,

And therefore, deciding to divide the trousseau into two parts, a larger and a smaller,

княгиня согласилась сделать свадьбу до поста.

the princess agreed to have the wedding before Lent.

Она решила, что малую часть приданого она приготовит всю теперь,

She decided to prepare the smaller part of the trousseau at once

большое же вышлет после,

and send the larger part later,

и очень сердилась на Лёвина за то, что он никак не мог серьёзно ответить ей,

and she was very angry with Levin for being quite unable to tell her seriously

согласен ли он на это, или нет.

whether he agreed to it or not.

Это соображение было тем более удобно,

This disposition was the more convenient

что молодые ехали тотчас после свадьбы в деревню,

as immediately after the wedding the young people were going to the country,

где вещи большого приданого не будут нужны.

where the things in the larger trousseau would not be needed.

Лёвин продолжал находиться всё в том же состоянии сумасшествия,

Levin continued in the same state of madness,

в котором ему казалось,

in which it seemed to him

что он и его счастье составляют главную и единственную цель всего существующего

that he and his happiness constituted the chief and only goal of all that existed,

и что думать и заботиться теперь ему ни о чём не нужно,

and that there was no longer any need for him to think or worry about anything,

что всё делается и сделается для него другими.

that everything was being and would be done for him by others.

Он даже не имел никаких планов и целей для будущей жизни;

He even had no plans or goals for his future life;

он предоставлял решение этого другим, зная, что всё будет прекрасно.

he left it for others to decide, knowing that it would all be wonderful.

Брат его Сергей Иванович, Степан Аркадьич и княгиня руководили его в том, что ему следовало делать.

His brother Sergei Ivanovich, Stepan Arkadyich and the princess directed him in what he had to do.

Он только был совершенно согласен на всё, что ему предлагали.

He was simply in complete agreement with everything suggested to him.

Брат занял для него денег,

His brother borrowed money for him,

княгиня посоветовала уехать из Москвы после свадьбы.

the princess advised leaving Moscow after the wedding.

Степан Аркадьич посоветовал ехать за границу.

Stepan Arkadyich advised going abroad.

Он на всё был согласен.

He agreed to everything.

«Делайте, что хотите, если вам это весело.

‘Do as you like, if it amuses you.

Я счастлив, и счастье моё не может быть ни больше, ни меньше,

I’m happy, and my happiness can be no greater or smaller

что бы вы ни делали», – думал он.

whatever you do,’ he thought.

Когда он передал Кити совет Степана Аркадьича ехать за границу,

When he told Kitty of Stepan Arkadyich’s advice about going abroad,

он очень удивился, что она не соглашалась на это,

he was very surprised that she did not agree to it,

а имела насчёт их будущей жизни какие-то свои определённые требования.

but had certain requirements of her own regarding their future life.

Она знала, что у Лёвина есть дело в деревне, которое он любит.

She knew that Levin had work in the country that he loved.

Она, как он видел, не только не понимала этого дела, но и не хотела понимать.

He could see that she not only did not understand this work but had no wish to understand it.

Это не мешало ей, однако, считать это дело очень важным.

That did not prevent her, however, from considering this work very important.

И потому она знала, что их дом будет в деревне,

And therefore she knew that their home would be in the country

и желала ехать не за границу, где она не будет жить,

and wanted to go, not abroad where she was not going to live,

а туда, где будет их дом.

but where their home would be.

Это определённо выраженное намерение удивило Лёвина.

This definitely expressed intention surprised Levin.

Но так как ему было всё равно,

But since it was all the same to him,

он тотчас же попросил Степана Аркадьича, как будто это была его обязанность,

he at once asked Stepan Arkadyich, as if it were his duty,

ехать в деревню и устроить там всё, что он знает,

to go to the country and arrange everything there as he knew how to do,

с тем вкусом, которого у него так много.

with that taste of which he had so much.

– Однако послушай, – сказал раз Степан Аркадьич Лёвину,

‘Listen, though,’ Stepan Arkadyich asked Levin one day,

возвратившись из деревни, где он всё устроил для приезда молодых, 

after he came back from the country where he had arranged everything for the young people’s arrival,

– есть у тебя свидетельство о том, что ты был на духу?

‘do you have a certificate that you’ve been to confession?’

– Нет. А что?

‘No, why?’

– Без этого нельзя венчать.

‘You can’t go to the altar without it.’

– Ай, ай, ай! – вскрикнул Лёвин. 

‘Ai, ai, ai!’ Levin cried.

– Я ведь, кажется, уже лет девять не говел.

‘I bet it’s a good nine years since I last prepared for communion.[1]

Я и не подумал.

Never thought of it.’

– Хорош! – смеясь, сказал Степан Аркадьич, 

‘You’re a fine one!’ Stepan Arkadyich said, laughing.

– а меня же называешь нигилистом!

‘And you call me a nihilist!

Однако ведь это нельзя.

This won’t do, however.

Тебе надо говеть.

You’ve got to confess and take communion.’

– Когда же? Четыре дня осталось.

‘But when? There are only four days left.’

Степан Аркадьич устроил и это.

Stepan Arkadyich arranged that as well.

И Лёвин стал говеть.

And Levin began to prepare for communion.

Для Лёвина, как для человека неверующего и вместе с тем уважающего верования других людей,

For Levin, as an unbeliever who at the same time respected the beliefs of others,

присутствие и участие во всяких церковных обрядах было очень тяжело.

it was very difficult to attend and participate in any Church rituals.

Теперь, в том чувствительном ко всему, размягчённом состоянии духа, в котором он находился,

Now, in the softened mood he found himself in, sensitive to everything,

эта необходимость притворяться была Лёвину не только тяжела, но показалась совершенно невозможна.

this necessity to pretend was not only difficult for him but seemed utterly impossible.

Теперь, в состоянии своей славы, своего цветения,

Now, in this state of his glory, his blossoming,

он должен будет или лгать, или кощунствовать.

he had either to lie or to blaspheme.

Он чувствовал себя не в состоянии делать ни того, ни другого.

He felt himself unable to do either the one or the other.

Но сколько он ни допрашивал Степана Аркадьича,

But much as he questioned Stepan Arkadyich

нельзя ли получить свидетельство не говея,

whether it might not be possible to get the certificate without going to confession,

Степан Аркадьич объявил, что это невозможно.

Stepan Arkadyich declared that it was impossible.

– Да и что тебе стóит – два дня?

‘And what is it to you – two days?

И он премилый, умный старичок.

And he’s such a sweet, intelligent old fellow.

Он тебе выдернет этот зуб так, что ты и не заметишь.

He’ll pull this tooth of yours before you notice it.’

Стоя у первой обедни,

Standing through the first liturgy,

Лёвин попытался освежить в себе юношеские воспоминания

Levin tried to refresh in himself his youthful memories

того сильного религиозного чувства, которое он пережил от шестнадцати до семнадцати лет.

of the strong religious feeling he had experienced between the ages of sixteen and seventeen.

Но тотчас же убедился, что это для него совершенно невозможно.

But he could see at once that it was utterly impossible for him.

Он попытался смотреть на всё это,

He tried to look at it

как на не имеющий значения пустой обычай, подобный обычаю делания визитов;

as a meaningless, empty custom, like the custom of paying visits;

но почувствовал, что и этого он никак не мог сделать.

but he felt that he could not do that either.

Лёвин находился в отношении к религии, как и большинство его современников, в самом неопределённом положении.

With regard to religion, Levin, like most of his contemporaries, was in a very uncertain position.

Верить он не мог,

He could not believe,

а вместе с тем он не был твёрдо убеждён в том, чтобы всё это было несправедливо.

yet at the same time he was not firmly convinced that it was all incorrect.

И поэтому, не будучи в состоянии верить в значительность того, что он делал,

And therefore, being unable either to believe in the meaningfulness of what he was doing

ни смотреть на это равнодушно, как на пустую формальность,

or to look at it indifferently as at an empty formality,

во всё время этого говенья он испытывал чувство неловкости и стыда,

he experienced, all through this time of preparation, a feeling of awkwardness and shame

делая то, чего сам не понимает,

at doing what he himself did not understand

и потому, как ему говорил внутренний голос, что-то лживое и нехорошее.

and therefore, as his inner voice kept telling him, something false and bad.

Во время службы он то слушал молитвы,

During the services, he first listened to the prayers,

стараясь приписывать им значение такое, которое бы не расходилось с его взглядами,

trying to ascribe a meaning to them that did not disagree with his views,

то, чувствуя, что он не может понимать и должен осуждать их,

then, feeling that he could not understand and had to condemn them,

старался не слушать их, а занимался своими мыслями, наблюдениями и воспоминаниями,

he tried not to listen, but occupied himself with his own thoughts, observations and memories,

которые с чрезвычайною живостью во время этого праздного стояния в церкви бродили в его голове.

which during this idle standing in church wandered with extreme vividness through his head.

Он отстоял обедню, всенощную и вечерние правила

He stood through the liturgy, vigil and compline,

и на другой день, встав раньше обыкновенного, не пив чаю,

and the next day, getting up earlier than usual, without having tea,

пришёл в восемь часов утра в церковь для слушания утренних правил и исповеди.

went to the church at eight o’clock in the morning to hear the morning prayers and confess.

В церкви никого не было,

There was no one in the church

кроме нищего солдата, двух старушек и церковнослужителей.

except a begging soldier, two little old women and the clergy.

Молодой дьякон, с двумя резко обозначавшимися половинками длинной спины под тонким подрясником,

A young deacon, the two halves of his long back sharply outlined under his thin cassock,

встретил его и тотчас же, подойдя к столику у стены, стал читать правила.

met him and, going over to a little table, began at once to read the prayers.

По мере чтения, в особенности при частом и быстром повторении тех же слов:

As the reading went on, and especially at the frequent and rapid repetition of the same words,

– «Господи помилуй», которые звучали как «помилос, помилос»,

‘Lord have mercy,’ which sounded like ‘Lordamerse, Lordamerse,’

Лёвин чувствовал, что мысль его заперта и запечатана

Levin felt that his mind was locked and sealed

и что трогать и шевелить её теперь не следует,

and should not be touched or stirred now,

а то выйдет путаница,

otherwise confusion would come of it,

и потому он, стоя позади дьякона,

and therefore, standing behind the deacon,

продолжал, не слушая и не вникая, думать о своём.

without listening or fathoming, he went on having his own thoughts.

«Удивительно много выражения в её руке», – думал он,

‘Amazing how much expression there is in her hand,’ he thought,

вспоминая, как вчера они сидели у углового стола.

recalling how they had sat at the corner table the day before.

Говорить им не о чем было, как всегда почти в это время,

They found nothing to talk about, as almost always during that time,

и она, положив на стол руку, раскрывала и закрывала её

and she, placing her hand on the table, kept opening and closing it,

и сама засмеялась, глядя на её движение.

and laughed as she watched its movement.

Он вспомнил, как он поцеловал эту руку

He recalled kissing that hand

и потом рассматривал сходящиеся черты на розовой ладони.

and afterwards studying the merging lines on its pink palm.

«Опять помилос», – подумал Лёвин,

‘Again "Lordamerse,"‘ thought Levin,

крестясь, кланяясь и глядя на гибкое движение спины кланяющегося дьякона.

crossing himself, bowing and looking at the supple movement of the bowing deacon’s back.

«Она взяла потом мою руку и рассматривала линии:

‘Then she took my hand and studied the lines:

– У тебя славная рука, – сказала она».

"You have a nice hand," she said.’

И он посмотрел на свою руку и на короткую руку дьякона.

And he looked at his own hand and at the deacon’s stubby hand.

«Да, теперь скоро кончится, – думал он. 

‘Yes, it will soon be over now,’ he thought.

– Нет, кажется, опять сначала, – подумал он, прислушиваясь к молитвам. 

‘No, it seems he’s starting again,’ he thought, listening to the prayers.

– Нет, кончается; вот уже он кланяется в землю.

‘No, it’s the end; there he’s bowing to the ground.

Это всегда пред концом».

That’s always just before the end.’

Незаметно получив рукою в плисовом обшлаге трёхрублёвую бумажку,

The hand in its velveteen cuff having discreetly received a three-rouble note,

дьякон сказал, что он запишет,

the deacon said he would register it

и, бойко звуча новыми сапогами по плитам пустой церкви,

and, briskly stamping with his new boots over the flagstones of the empty church,

прошёл в алтарь.

went into the sanctuary.

Через минуту он выглянул оттуда и поманил Лёвина.

A moment later he peeked out and beckoned to Levin.

Запертая до сих пор мысль зашевелилась в голове Лёвина,

The thought locked up till then in Levin’s head began to stir,

но он поспешил отогнать её.

but he hastened to drive it away.

«Как-нибудь устроится», – подумал он и пошёл к амвону.

‘It will work out somehow,’ he reflected and walked to the ambo.[2]

Он вошёл на ступеньки и, повернув направо, увидал священника.

He went up the steps and, turning to the right, saw the priest.

Старичок священник, с редкою полуседою бородой, с усталыми добрыми глазами,

An elderly man with a thin, greying beard and tired, kindly eyes,

стоял у аналоя и перелистывал требник.

he was standing by a lectern leafing through the service book.

Слегка поклонившись Лёвину,

After bowing slightly to Levin,

он тотчас же начал читать привычным голосом молитвы.

he at once began reading prayers in an accustomed voice.

Окончив их, он поклонился в землю и обратился лицом к Лёвину.

When he finished them, he bowed to the ground and turned to face Levin.

– Здесь Христос невидимо предстоит, принимая вашу исповедь, – сказал он, указывая на распятие. 

‘Christ stands here invisibly and receives your confession,’ he said, pointing to the crucifix.

– Веруете ли вы во всё то, чему учит нас святая апостольская церковь? – продолжал священник,

‘Do you believe everything that is taught by the holy apostolic Church?’ the priest went on,

отворачивая глаза от лица Лёвина и складывая руки под епитрахиль.

turning his eyes from Levin’s face and folding his hands under the stole.

– Я сомневался, я сомневаюсь во всём, – проговорил Лёвин неприятным для себя голосом и замолчал.

‘I have doubted, I doubt everything,’ Levin said, in a voice he himself found unpleasant, and fell silent.

Священник подождал несколько секунд, не скажет ли он ещё чего,

The priest waited a few seconds to see whether he would say anything more,

и, закрыв глаза, быстрым владимирским на «о» говором сказал:

and then, closing his eyes, in a quick, provincial patter with a stress on the os, said:

– Сомнения свойственны слабости человеческой,

‘Doubts are in the nature of human weakness,

но мы должны молиться, чтобы милосердый господь укрепил нас.

but we must pray that God in His mercy will strengthen us.

Какие особенные грехи имеете? – прибавил он без малейшего промежутка,

What particular sins do you have?’ he added without the slightest

как бы стараясь не терять времени.

pause, as if trying not to waste time.

– Мой главный грех есть сомнение.

‘My chief sin is doubt.

Я во всём сомневаюсь и большею частью нахожусь в сомнении.

I doubt everything and for the most part live in doubt.’

– Сомнение свойственно слабости человеческой, – повторил те же слова священник. 

‘Doubt is in the nature of human weakness,’ the priest repeated the same words.

– В чём же преимущественно вы сомневаетесь?

‘What is it that you doubt predominantly?’

– Я во всём сомневаюсь.

‘I doubt everything.

Я сомневаюсь иногда даже в существовании бога, – невольно сказал Лёвин

I sometimes even doubt the existence of God,’ Levin said involuntarily,

и ужаснулся неприличию того, что он говорил.

and was horrified at the impropriety of what he had said.

Но на священника слова Лёвина не произвели, как казалось, впечатления.

But Levin’s words did not seem to make any impression on the priest.

– Какие же могут быть сомнения в существовании бога? – с чуть заметною улыбкой поспешно сказал он.

‘What doubts can there be of the existence of God?’ he hastened to say with a barely perceptible smile.

Лёвин молчал.

Levin was silent.

– Какое же вы можете иметь сомнение о творце,

‘What doubt can you have of the existence of the Creator,

когда вы воззрите на творения его? – продолжал священник быстрым, привычным говором. 

when you behold His creations?’ the priest went on in a quick, habitual manner.

– Кто же украсил светилами свод небесный?

‘Who adorned the heavenly firmament with lights?

Кто облёк землю в красоту её?

Who clothed the earth in its beauty?

Как же без творца? – сказал он, вопросительно взглянув на Лёвина.

How can it be without a creator?’ he said, glancing questioningly at Levin.

Лёвин чувствовал, что неприлично было бы вступать в философские прения со священником,

Levin felt that it would be improper to enter into a philosophical debate with a priest,

и потому сказал в ответ только то, что прямо относилось к вопросу.

and therefore he said in answer only what had a direct bearing on the question.

– Я не знаю, – сказал он.

‘I don’t know,’ he said.

– Не знаете?

‘You don’t know?

То как же вы сомневаетесь в том, что бог сотворил всё? – с весёлым недоумением сказал священник.

How then can you doubt that God created everything?’ the priest said in merry perplexity.

– Я не понимаю ничего, – сказал Лёвин,

‘I don’t understand anything,’ Levin said,

краснея и чувствуя, что слова его глупы

blushing and feeling that his words were stupid

и что они не могут не быть глупы в таком положении.

and could not help being stupid in such a situation.

– Молитесь богу и просите его.

‘Pray to God and ask Him.

Даже святые отцы имели сомнения и просили бога об утверждении своей веры.

Even the holy fathers had doubts and asked God to confirm their faith.

Дьявол имеет большую силу, и мы не должны поддаваться ему.

The devil has great power, and we mustn’t give in to him.

Молитесь богу, просите его,

Pray to God, ask Him.

Молитесь богу, – повторил он поспешно.

Pray to God,’ he repeated hurriedly.

Священник помолчал несколько времени, как бы задумавшись.

The priest was silent for a time, as if pondering.

– Вы, как я слышал, собираетесь вступить в брак

‘You are, as I have heard, about to enter into matrimony

с дочерью моего прихожанина и сына духовного, князя Щербацкого? – прибавил он с улыбкой. 

with the daughter of my parishioner and spiritual son, Prince Shcherbatsky?’ he added with a smile.

– Прекрасная девица.

‘A wonderful girl!’

– Да, – краснея за священника, отвечал Лёвин.

‘Yes,’ Levin answered, blushing for the priest.

«К чему ему нужно спрашивать об этом на исповеди?» – подумал он.

‘Why does he need to ask about it at confession?’ he thought.

И, как бы отвечая на его мысль, священник сказал ему:

And the priest, as if answering his thought, said to him:

– Вы собираетесь вступить в брак,

‘You are about to enter into matrimony,

и бог, может быть, наградит вас потомством, не так ли?

and it may be that God will reward you with offspring, is it not so?

Что же, какое воспитание можете дать вы вашим малюткам,

Well, then, what sort of upbringing can you give your little ones,

если не победите в себе искушение дьявола, влекущего вас к неверию? – сказал он с кроткою укоризной. 

if you don’t overcome in yourself the temptation of the devil who is drawing you into unbelief?’ he said in mild reproach.

– Если вы любите своё чадо,

‘If you love your child,

то вы, как добрый отец, не одного богатства, роскоши, почести будете желать своему детищу;

then, being a good father, you will not desire only wealth, luxury and honour for him;

вы будете желать его спасения, его духовного просвещения светом истины.

you will desire his salvation, his spiritual enlightenment with the light of Truth.

Не так ли?

Is it not so?

Что же вы ответите ему, когда невинный малютка спросит у вас:

What answer will you give when an innocent child asks you:

– «Папаша! кто сотворил всё, что прельщает меня в этом мире, 

"Papa! Who created everything that delights me in this world

– землю, воды, солнце, цветы, травы?»

– the earth, the waters, the sun, the flowers, the grass?"

Неужели вы скажете ему:

Will you really say to him,

– «Я не знаю»?

"I don’t know"?

Вы не можете не знать,

You cannot not know,

когда господь бог по великой милости своей открыл вам это.

since the Lord God in His great mercy has revealed it to you.

Или дитя ваше спросит вас:

Or else your little one will ask you:

– «Что ждёт меня в загробной жизни?»

"What awaits me in the life beyond the grave?"

Что вы скажете ему, когда вы ничего не знаете?

What will you tell him, if you don’t know anything?

Как же вы будете отвечать ему?

How will you answer him?

Предоставите его прелести мира и дьявола?

Will you leave him to the temptation of the world and the devil?

Это нехорошо! – сказал он и остановился,

That’s not good!’ he said and stopped,

склонив голову набок и глядя на Лёвина добрыми, кроткими глазами.

inclining his head to one side and looking at Levin with meek, kindly eyes.

Лёвин ничего не отвечал теперь

Levin made no reply,

– не потому, что он не хотел вступать в спор со священником,

now not because he did not want to get into an argument with a priest,

но потому, что никто ему не задавал таких вопросов;

but because no one had ever asked him such questions;

а когда малютки его будут задавать эти вопросы,

and before his little ones asked him such questions,

ещё будет время подумать, что отвечать.

there was still time to think how to answer.

– Вы вступаете в пору жизни, – продолжал священник, 

‘You are entering upon a time of life,’ the priest went on,

– когда надо избрать путь и держаться его.

‘when one must choose a path and keep to it.

Молитесь богу, чтоб он по своей благости помог вам и помиловал, – заключил он. 

Pray to God that in His goodness He may help you and have mercy on you,’ he concluded.

– «Господь и бог наш Иисус Христос,

‘May our Lord and God Jesus Christ,

благодатию и щедротами своего человеколюбия,

through the grace and bounties of His love for mankind,

да простит ти чадо…»

forgive you, child…’

– И, окончив разрешительную молитву, священник благословил и отпустил его.

and, having finished the prayer of absolution, the priest blessed and dismissed him.

Вернувшись в этот день домой,

On returning home that day,

Лёвин испытывал радостное чувство того, что неловкое положение кончилось,

Levin experienced the joyful feeling of having ended his awkward situation

и кончилось так, что ему не пришлось лгать.

and ended it in such a way that he had not needed to lie.

Кроме того, у него осталось неясное воспоминание о том,

Apart from that, he was left with the vague recollection that

что то, что говорил этот добрый и милый старичок,

what this kindly and nice old man had said

было совсем не так глупо, как ему показалось сначала,

was not at all as stupid as it had seemed to him at first,

и что тут что-то есть такое, что нужно уяснить.

and that there was something in it that needed to be grasped.

«Разумеется, не теперь, – думал Лёвин, 

‘Not now, of course,’ Levin thought,

– но когда-нибудь после».

‘but some time later on.’

Лёвин, больше чем прежде, чувствовал теперь, что в душе у него что-то неясно и нечисто

Levin felt more than ever that there was something unclear and impure in his soul,

и что в отношении к религии он находится в том же самом положении,

and that with regard to religion he was in the same position

которое он так ясно видел и не любил в других

that he so clearly saw and disliked in others

и за которое он упрекал приятеля своего Свияжского.

and for which he reproached his friend Sviyazhsky.

Проводя этот вечер с невестой у Долли, Лёвин был особенно весел

Levin was especially happy that evening, which he spent with his fiancée at Dolly’s,

и, объясняя Степану Аркадьичу то возбуждённое состояние, в котором он находился,

and, explaining his excited state to Stepan Arkadyich,

сказал, что ему весело, как собаке, которую учили скакать через обруч

said that he was as happy as a dog that has been taught to jump through a hoop

и которая, поняв, наконец, и совершив то, что от неё требуется,

and, having finally understood and done what was demanded of it,

взвизгивает и, махая хвостом, прыгает от восторга на столы и окна.

squeals, wags its tail, and leaps in rapture on to the tables and windowsills.

II

II

В день свадьбы Лёвин, по обычаю

On the day of the wedding Levin, according to custom

(на исполнении всех обычаев строго настаивали княгиня и Дарья Александровна),

(the princess and Darya Alexandrovna strictly insisted on fulfilling all customs),

не видал своей невесты

did not see his fiancée

и обедал у себя в гостинице со случайно собравшимися к нему тремя холостяками:

and dined in his hotel with a chance gathering of three bachelors:

– Сергей Иванович,

Sergei Ivanovich,

Катавасов, товарищ по университету, теперь профессор естественных наук,

Katavasov, his university friend, now a professor of natural science,

которого, встретив на улице, Лёвин затащил к себе,

whom Levin had met in the street and dragged home with him,

и Чириков, шафер, московский мировой судья, товарищ Лёвина по медвежьей охоте.

and Chirikov, one of his groomsmen, a Moscow justice of the peace, Levin’s bear-hunting comrade.

Обед был очень весёлый.

The dinner was very merry.

Сергей Иванович был в самом хорошем расположении духа и забавлялся оригинальностью Катавасова.

Sergei Ivanovich was in the best of spirits and enjoyed Katavasov’s originality.

Катавасов, чувствуя, что его оригинальность оценена и понимаема, щеголял ею.

Katavasov, feeling that his originality was appreciated and understood, flaunted it.

Чириков весело и добродушно поддерживал всякий разговор.

Chirikov gaily and good-naturedly supported all the conversations.

– Ведь вот, – говорил Катавасов,

‘See, now,’ Katavasov said,

по привычке, приобретённой на кафедре, растягивая свои слова, 

drawing out his words, from a habit acquired at the lectern,

– какой был способный малый наш приятель Константин Дмитрич.

‘what an able fellow our friend Konstantin Dmitrich used to be.

Я говорю про отсутствующих, потому что его уж нет.

I’m speaking of him as an absent man because he is no more.

И науку любил тогда, по выходе из университета, и интересы имел человеческие;

He loved science then, on leaving the university, and had human interests;

теперь же одна половина его способностей направлена на то, чтоб обманывать себя,

but now half of his abilities are aimed at deceiving himself

и другая – чтоб оправдывать этот обман.

and the other half at justifying this deceit.’

– Более решительного врага женитьбы, как вы, я не видал, – сказал Сергей Иванович.

‘A more resolute enemy of marriage than you I’ve never yet seen,’ said Sergei Ivanovich.

– Нет, я не враг.

‘No, not an enemy.

Я друг разделения труда.

I’m a friend of the division of labour.

Люди, которые делать ничего не могут, должны делать людей,

People who can’t do anything should make people,

а остальные – содействовать их просвещению и счастью.

and the rest should contribute to their enlightenment and happiness.

Вот как я понимаю.

That’s how I understand it.

Мешать два эти ремесла есть тьма охотников, я не из их числа.

The mixing of these trades is done by hosts of fanciers, of whom I am not one.’[3]

– Как я буду счастлив, когда узнаю, что вы влюбитесь! – сказал Лёвин. 

‘How happy I’ll be when I find out you’ve fallen in love!’ said Levin.

– Пожалуйста, позовите меня на свадьбу.

‘Kindly invite me to your wedding.’

– Я влюблён уже.

‘I’m already in love.’

– Да, в каракатицу.

‘Yes, with the cuttlefish.

Ты знаешь, – обратился Лёвин к брату, 

You know,’ Levin turned to his brother,

– Михаил Семёныч пишет сочинение о питании и…

‘Mikhail Semyonych is writing a work on the feeding and …’

– Ну, уж не путайте!

‘Well, don’t go muddling things!

Это всё равно, о чём.

It makes no difference what it’s about.

Дело в том, что я точно люблю каракатицу.

The point is that I really do love the cuttlefish.’

– Но она не помешает вам любить жену.

‘But that won’t prevent you loving a wife!’

– Она-то не помешает, да жена помешает.

‘That won’t prevent me, but the wife will.’

– Отчего же?

‘Why so?’

– А вот увидите.

‘You’ll find out.

Вы вот хозяйство любите, охоту, – ну посмотрите!

You, for instance, love farming and hunting – well, wait and see!’

– А нынче Архип был,

‘Arkhip came today

говорил, что лосей пропасть в Прудном и два медведя, – сказал Чириков.

and said there’s no end of elk in Prudnoye, and two bears,’ said Chirikov.

– Ну, уж вы их без меня возьмёте.

‘Well, you’ll have to bag them without me.’

– Вот и правда, – сказал Сергей Иванович. 

‘You see, it’s true,’ said Sergei Ivanovich.

– Да и вперёд простись с медвежьею охотой, 

‘And from now on it’s good-bye to bear hunting

– жена не пустит!

– your wife won’t allow it!’

Лёвин улыбнулся.

Levin smiled.

Представление, что жена его не пустит, было ему так приятно,

The idea of his wife not allowing him pleased him so much

что он готов был навсегда отказаться от удовольствия видеть медведей.

that he was ready to renounce forever the pleasure of seeing bears.

– А ведь всё-таки жалко, что этих двух медведей без вас возьмут.

‘Still, it’s a pity those two bears will get bagged without you.

А помните в Хапилове последний раз?

Do you remember the last time in Khapilovo?

Чудная была бы охота, – сказал Чириков.

We’d have great hunting,’ said Chirikov.

Лёвин не хотел его разочаровывать в том,

Levin did not want to deprive him

что где-нибудь может быть что-нибудь хорошее без неё,

of the illusion that there could be anything good anywhere without her,

и потому ничего не сказал.

and so he said nothing.

– Недаром установился этот обычай прощаться с холостою жизнью, – сказал Сергей Иванович. 

‘This custom of bidding farewell to bachelor life was not established in vain,’ said Sergei Ivanovich.

– Как ни будь счастлив, всё-таки жаль свободы.

‘However happy one may be, one still regrets one’s freedom.’

– А признайтесь, есть это чувство, как у гоголевского жениха, что в окошко хочется выпрыгнуть?

‘Confess, you do have that feeling of wanting to jump out of the window like the suitor in Gogol?’[4]

– Наверно есть, но не признается! – сказал Катавасов и громко захохотал.

‘Certainly he does, but he won’t confess it!’ Katavasov said and laughed loudly.

– Что же, окошко открыто…

‘Well, the window’s open …

Поедем сейчас в Тверь!

Let’s set off for Tver right now!

Одна медведица, на берлогу можно идти.

One is a she-bear, so we can get to the den.

Право, поедем на пятичасовом!

Really, let’s take the five o’clock train!

А тут как хотят, – сказал, улыбаясь, Чириков.

And they can do as they like here,’ said Chirikov, smiling.

– Ну вот ей-богу, – улыбаясь, сказал Лёвин, 

‘I’ll tell you, by God,’ Levin said, smiling,

– что не могу найти в своей душе этого чувства сожаления о своей свободе!

‘in my heart I can’t find any feeling of regret for my freedom!’

– Да у вас в душе такой хаос теперь,

‘Ah, there’s such chaos in your heart now

что ничего не найдёте, – сказал Катавасов. 

that you couldn’t find anything there,’ Katavasov said.

– Погодите, как разберётесь немножко, то найдёте!

‘Wait till you sort things out, then you’ll find it!’

– Нет, я бы чувствовал хотя немного, что, кроме своего чувства

‘No, otherwise I’d have at least some slight sense that, besides my feeling’

(он не хотел сказать при нём – любви)…

(he did not want to say ‘of love’ in front of him) ‘…

и счастия,

and happiness,

всё-таки жаль потерять свободу…

I was still sorry to lose my freedom …

Напротив, я этой-то потере свободы и рад.

On the contrary, I’m glad precisely of this loss of freedom.’

– Плохо! Безнадёжный субъект! – сказал Катавасов. 

‘Bad! A hopeless specimen!’ said Katavasov.

– Ну, выпьем за его исцеление

‘Well, let’s drink to his recovery,

или пожелаем ему только, чтоб хоть одна сотая его мечтаний сбылась.

or else wish him that only a hundredth part of his dreams comes true.

И это уж будет такое счастье, какое не бывало на земле!

And that would already be such happiness as has never been on earth!’

Вскоре после обеда гости уехали, чтоб успеть переодеться к свадьбе.

The guests left soon after dinner so as to have time to change for the wedding.

Оставшись один и вспоминая разговоры этих холостяков,

Remaining alone and recalling the conversation of these bachelors,

Лёвин ещё раз спросил себя:

Levin once again asked himself:

– есть ли у него в душе это чувство сожаления о своей свободе,

did he really feel in his heart this regret for his freedom

о котором они говорили?

that they had spoken of?

Он улыбнулся при этом вопросе.

He smiled at the question.

«Свобода? Зачем свобода?

‘Freedom? Why freedom?

Счастие только в том, чтобы любить и желать,

Happiness is only in loving and desiring,

думать её желаниями, её мыслями,

thinking her desires, her thoughts

то есть никакой свободы, – вот это счастье!»

– that is, no freedom at all – that’s what happiness is!’

– «Но знаю ли я её мысли, её желания, её чувства?» – вдруг шепнул ему какой-то голос.

‘But do I know her thoughts, her desires, her feelings?’ some voice suddenly whispered to him.

Улыбка исчезла с его лица, и он задумался.

The smile vanished from his face and he fell to thinking.

И вдруг на него нашло странное чувство.

And suddenly a strange sensation came over him.

На него нашёл страх и сомнение, сомнение во всём.

He was possessed by fear and doubt, doubt of everything.

«Что как она не любит меня?

‘What if she doesn’t love me?

Что как она выходит за меня только для того, чтобы выйти замуж?

What if she’s marrying me only so as to get married?

Что если она сама не знает того, что делает? – спрашивал он себя. 

What if she herself doesn’t know what she’s doing?’ he asked himself.

– Она может опомниться

‘She may come to her senses

и, только выйдя замуж, поймёт, что не любит и не могла любить меня».

and understand only after marrying that she does not and cannot love me.’

И странные, самые дурные мысли о ней стали приходить ему.

And strange thoughts about her, of the very worst sort, began coming into his head.

Он ревновал её к Вронскому, как год тому назад,

He was jealous of Vronsky, as he had been a year ago,

как будто этот вечер, когда он видел её с Вронским, был вчера.

as if that evening when he had seen her with Vronsky were yesterday.

Он подозревал, что она не всё сказала ему.

He suspected that she had not told him everything.

Он быстро вскочил.

He quickly jumped up.

«Нет, это так нельзя! – сказал он себе с отчаянием. 

‘No, it’s impossible like this!’ he said to himself in despair.

– Пойду к ней, спрошу, скажу последний раз:

‘I’ll go to her, ask her, tell her for the last time:

– мы свободны, и не лучше ли остановиться?

we’re free, hadn’t we better stop?

Всё лучше, чем вечное несчастие, позор, неверность!!»

Anything’s better than eternal unhappiness, disgrace, infidelity!!’

С отчаянием в сердце и со злобой на всех людей, на себя, на неё

With despair in his heart and with anger at all people, at himself, at her,

он вышел из гостиницы и поехал к ней.

he left the hotel and drove to see her.

Никто не ждал его.

Он застал её в задних комнатах.

He found her in the back rooms.

Она сидела на сундуке и о чём-то распоряжалась с девушкой,

She was sitting on a trunk, making arrangements about something with a maid,

разбирая кучи разноцветных платьев, разложенных на спинках стульев и на полу.

with whom she was sorting out piles of many-coloured dresses laid over the backs of chairs and on the floor.

– Ах! – вскрикнула она, увидав его и вся просияв от радости. 

‘Oh!’ she cried when she saw him and lit up with joy.

– Как ты, как же вы (до этого последнего дня она говорила ему то «ты», то «вы»)?

‘Why? What is it?

Вот не ждала!

How unexpected!

А я разбираю мои девичьи платья, кому какое…

And I’m here sorting out my girlhood dresses, which goes to whom …’

– А! это очень хорошо! – сказал он, мрачно глядя на девушку.

‘Ah! that’s very nice!’ he said, looking gloomily at the maid.

– Уйди, Дуняша, я позову тогда, – сказала Кити. 

‘Run along, Dunyasha, I’ll call you later,’ said Kitty.

– Что с тобой? – спросила она,

‘What’s the matter with you?’ she asked,

решительно говоря ему «ты», как только девушка вышла.

resolutely addressing him informally, as soon as the maid had left.

Она заметила его странное лицо, взволнованное и мрачное,

She noticed his strange face, agitated and gloomy,

и на неё нашёл страх.

and fear came over her.

– Кити! я мучаюсь.

‘Kitty, I’m suffering!

Я не могу один мучаться, – сказал он с отчаянием в голосе,

I can’t suffer alone,’ he said with despair in his voice,

останавливаясь пред ней и умоляюще глядя ей в глаза.

standing before her and looking at her imploringly.

Он уже видел по её любящему правдивому лицу,

He already saw by her loving, truthful face

что ничего не может выйти из того, что он намерен был сказать,

that nothing could come of what he intended to say,

но ему всё-таки нужно было, чтоб она сама разуверила его. 

but all the same he needed her reassurance.

– Я приехал сказать, что ещё время не ушло.

‘I’ve come to say that we still have time.

Это всё можно уничтожить и поправить.

It can all be cancelled and corrected.’

– Что? Я ничего не понимаю.

‘What? I don’t understand anything.

Что с тобой?

What’s the matter with you?’

– То, что я тысячу раз говорил и не могу не думать…

‘What I’ve told you a thousand times and can’t help thinking …

то, что я не стою тебя.

that I’m not worthy of you.

Ты не могла согласиться выйти за меня замуж.

You couldn’t have agreed to marry me.

Ты подумай. Ты ошиблась.

Think. You’ve made a mistake.

Ты подумай хорошенько.

Think well.

Ты не можешь любить меня…

You can’t love me …

Если… лучше скажи, – говорил он, не глядя на неё. 

If .. . it’s better to say it.’ He talked without looking at her.

– Я буду несчастлив.

‘I’ll be unhappy.

Пускай все говорят, что хотят;

They can all say whatever they like

всё лучше, чем несчастье…

– anything’s better than unhappiness .. .

Всё лучше теперь. пока есть время…

Anything’s better now, while there’s time …’

– Я не понимаю, – испуганно отвечала она, 

‘I don’t understand,’ she replied fearfully.

– то есть что ты хочешь отказаться… что не надо?

‘You mean that you want to take back … that we shouldn’t?’

– Да, если ты не любишь меня.

‘Yes, if you don’t love me.’

– Ты с ума сошёл! – вскрикнула она, покраснев от досады.

‘You’re out of your mind!’ she cried, flushing with vexation.

Но лицо его было так жалко,

But his face was so pathetic

что она удержала свою досаду

that she held back her vexation

и, сбросив платья с кресла, пересела ближе к нему.

and, throwing the dresses off a chair, sat closer to him.

– Что ты думаешь? скажи всё.

‘What are you thinking? Tell me everything.’

– Я думаю, что ты не можешь любить меня.

‘I think that you cannot love me.

За что ты можешь любишь меня?

What could you love me for?’

– Боже мой! что же я могу?.. – сказала она и заплакала.

‘My God! what can I. .. ?’ she said, and burst into tears.

– Ах, что я сделал! – вскрикнул он

‘Ah, what have I done!’ he cried

и, став пред ней на колени, стал целовать её руки.

and, kneeling before her, he began kissing her hands.

Когда княгиня через пять минут вошла в комнату,

When the princess came in five minutes later,

она нашла их уже совершенно помирившимися.

she found them perfectly reconciled.

Кити не только уверила его, что она его любит,

Kitty had not only assured him that she loved him,

но даже, отвечая на его вопрос, за что она любит его,

but in answering his question about what she could love him for,

объяснила ему, за что.

had even explained to him what for.

Она сказала ему, что она любит его за то, что она понимает его всего,

She had told him that she loved him because she thoroughly understood him,

за то, что она знает, чтó он должен любить,

that she knew what he must love

и что всё, что он любит, всё хорошо.

and that all that he loved, all of it, was good.

И это показалось ему вполне ясно.

And that seemed perfectly clear to him.

Когда княгиня вошла к ним,

When the princess came in,

они рядом сидели на сундуке, разбирали платья

they were sitting side by side on the trunk, sorting out dresses

и спорили о том, что Кити хотела отдать Дуняше то коричневое платье,

and arguing over Kitty’s wanting to give Dunyasha the brown dress

в котором она была, когда Лёвин ей сделал предложение,

she had been wearing when Levin proposed to her,

а он настаивал, чтоб это платье никому не отдавать,

while he insisted that that dress should not be given to anyone

а дать Дуняше голубое.

and that Dunyasha should get the light blue one.

– Как ты не понимаешь?

‘How can you not understand?

Она брюнетка, и ей не будет идти…

She’s a brunette and it won’t suit her …

У меня это всё рассчитано.

I have it all worked out.’

Узнав, зачем он приезжал,

On learning why he had come,

княгиня полушуточно-полусерьёзно рассердилась

the princess became angry half jokingly, half seriously,

и услала его домой одеваться и не мешать Кити причёсываться,

and sent him home to get dressed and not interfere with Kitty’s having her hair done,

так как Шарль сейчас приедет.

because Charles would be coming presently.

– Она и так ничего не ест все эти дни и подурнела,

‘She’s eaten nothing all these days and doesn’t look well as it is,

а ты ещё её расстраиваешь своими глупостями, – сказала она ему. 

and here you come and upset her with your silliness,’ she said to him.

– Убирайся, убирайся, любезный.

‘On your way, on your way, my dear man!’

Лёвин, виноватый и пристыжённый, но успокоенный, вернулся в свою гостиницу.

Levin, guilty and ashamed, yet comforted, went back to his hotel.

Его брат, Дарья Александровна и Степан Аркадьич, все в полном туалете,

His brother, Darya Alexandrovna and Stepan Arkadyich, all fully dressed,

уже ждали его, чтобы благословить образом.

were already waiting for him, to bless him with an icon.

Медлить некогда было.

There was no time to linger.

Дарья Александровна должна была ещё заехать домой,

Darya Alexandrovna still had to go home

с тем чтобы взять своего напомаженного и завитого сына,

to pick up her pomaded and curled son,

который должен был везти образ с невестой.

who was to carry the icon for the bride.[5]

Потом одну карету надо было послать за шафером,

Then one carriage had to be sent for the best man

а другую, которая отвезёт Сергея Ивановича, прислать назад…

and another had to be sent back to pick up Sergei Ivanovich …

Вообще соображений, весьма сложных, было очень много.

Generally, there were a number of quite complicated considerations.

Одно было несомненно, что надо было не мешкать,

One thing was beyond doubt – that they could not dawdle

потому что уже половина седьмого.

because it was already half-past six.

Из благословенья образом ничего не вышло.

The blessing with the icon did not turn out well.

Степан Аркадьич стал в комически-торжественную позу рядом с женою,

Stepan Arkadyich assumed a comically solemn pose standing next to his wife,

взял образ и, велев Лёвину кланяться в землю,

took the icon and, after telling Levin to bow to the ground,

благословил его с доброю и насмешливою улыбкой и поцеловал его троекратно;

blessed him with a kind and mocking smile and kissed him three times.

то же сделала и Дарья Александровна и тотчас же заспешила ехать

Darya Alexandrovna did the same, then hastened to leave at once

и опять запуталась в предначертаниях движения экипажей.

and again became confused about the projected itineraries for the carriages.

– Ну, так вот что мы сделаем:

‘Well, here’s what we’ll do:

– ты поезжай в нашей карете за ним,

you go and fetch him in our carriage,

а Сергей Иванович уже если бы был так добр заехать, а потом послать.

and Sergei Ivanovich, if he will be so kind, can go and then send the carriage back.’

– Что же, я очень рад.

‘Why, I’ll be very glad to.’

– А мы сейчас с ним приедем.

‘And we’ll go with him now.

Вещи отправлены? – сказал Степан Аркадьич.

Have your things been sent?’ said Stepan Arkadyich.

– Отправлены, – отвечал Лёвин и велел Кузьме подавать одеваться.

‘Yes,’ replied Levin, and he told Kuzma to prepare his clothes.

III

III

Толпа народа, в особенности женщин,

A crowd of people, especially women,

окружала освещённую для свадьбы церковь.

surrounded the church which was lit up for the wedding.

Те, которые не успели проникнуть в средину,

Those who had not managed to get into the middle

толпились около окон, толкаясь, споря и заглядывая сквозь решётки.

crowded around the windows, shoving, arguing and looking through the grilles.

Больше двадцати карет уже были расставлены жандармами вдоль по улице.

More than twenty carriages had already been ranged along the street by policemen.

Полицейский офицер, пренебрегая морозом,

A police officer, disdainful of the frost,

стоял у входа, сияя своим мундиром.

stood at the entrance in his dazzling uniform.

Беспрестанно подъезжали ещё экипажи,

More carriages kept driving up,

и то дамы в цветах с поднятыми шлейфами,

and ladies in flowers, picking up the trains of their dresses,

то мужчины, снимая кепи или чёрную шляпу,

or men removing their caps or black hats,

вступали в церковь.

entered the church.

В самой церкви уже были зажжены обе люстры и все свечи у местных образов.

Inside the church itself, both lustres were already lit as well as all the candles by the icons.

Золотое сияние на красном фоне иконостаса,

The golden glow on the red background of the iconostasis,[6]

и золочёная резьба икон, и серебро паникадил и подсвечников,

the gilded carvings of the icon cases, the silver of the chandeliers and candle stands,

и плиты пола, и коврики,

the flagstones of the floor, the rugs,

и хоругви вверху у клиросов, и ступеньки амвона,

the banners up by the choirs, the steps of the ambo,

и старые почерневшие книги, и подрясники, и стихари

the blackened old books, the cassocks and surplices

– всё было залито светом.

– everything was flooded with light.

На правой стороне тёплой церкви,

To the right side of the heated church,[7]

в толпе фраков и белых галстуков,

in the crowd of tailcoats and white ties,

мундиров и штофов, бархата, атласа, волос, цветов,

of uniforms and brocades, velvet, satin, hair, flowers,

обнажённых плеч и рук и высоких перчаток,

bared shoulders and arms and long gloves,

шёл сдержанный и оживлённый говор, странно отдававшийся в высоком куполе.

there was subdued but lively talk, echoing strangely in the high cupola.

Каждый раз, как раздавался писк отворяемой двери,

Each time the door creaked open,

говор в толпе затихал,

the talking in the crowd hushed

и все оглядывались, ожидая видеть входящих жениха и невесту.

and everyone turned, expecting to see the bride and bridegroom enter.

Но дверь уже отворялась более чем десять раз,

But the door had already opened more than ten times,

и каждый раз это был или запоздавший гость или гостья, присоединявшиеся к кружку званых, направо,

and each time it was either a latecomer who joined the circle of invited guests to the right,

или зрительница, обманувшая или умилостивившая полицейского офицера, присоединявшаяся к чужой толпе, налево.

or a spectator who had tricked or cajoled the police officer into letting her join the crowd of strangers to the left.

И родные и посторонние уже прошли чрез все фазы ожидания.

The relatives and the strangers had already gone through all the phases of expectation.

Сначала полагали, что жених с невестой сию минуту приедут,

At first it was supposed that the bride and bridegroom would come at any moment

не приписывая никакого значения этому запозданию.

and no significance was ascribed to the delay.

Потом стали чаще и чаще поглядывать на дверь,

Then they began glancing more and more often at the door,

поговаривая о том, что не случилось ли чего-нибудь.

talking about whether something might not have happened.

Потом это опоздание стало уже неловко,

Then the delay became awkward,

и родные и гости старались делать вид,

and the relatives and guests tried to pretend

что они не думают о женихе и заняты своим разговором.

that they were not thinking about the bridegroom but were taken up with their own conversations.

Протодьякон, как бы напоминая о ценности своего времени,

The protodeacon, as if to remind people of the value of his time,

нетерпеливо покашливал, заставляя дрожать стёкла в окнах.

kept coughing impatiently, making the glass in the windows rattle.

На клиросе слышны были то пробы голосов, то сморкание соскучившихся певчих.

From the choir came the sounds now of voices warming up, now of bored singers blowing their noses.

Священник беспрестанно высылал то дьячка, то дьякона узнать, не приехал ли жених,

The priest was constantly sending the beadle or the deacon to see if the bridegroom had come

и сам, в лиловой рясе и шитом поясе,

and, in his purple cassock and embroidered belt,

чаще и чаще выходил к боковым дверям, ожидая жениха.

came out of the side door more and more often in expectation of the bridegroom.

Наконец одна из дам, взглянув на часы, сказала:

Finally one of the ladies, looking at her watch, said:

– «Однако это странно!»

‘It is odd, though!’

– и все гости пришли в беспокойство и стали громко выражать своё удивление и неудовольствие.

and all the guests became agitated and began to voice their astonishment and displeasure.

Один из шаферов поехал узнать, что случилось.

One of the groomsmen went to find out what had happened.

Кити в это время, давно уже совсем готовая,

Kitty, all the while, had long since been quite ready,

в белом платье, длинном вуале и венке померанцевых цветов,

in a white dress, a long veil and a coronet of orange blossoms,

с посажёной матерью и сестрой Львовой стояла в зале щербацкого дома

and stood with her sponsor and sister Natalie in the reception room of the Shcherbatsky house,

и смотрела в окно,

looking out of the window,

тщетно ожидая уже более получаса известия от своего шафера о приезде жениха в церковь.

waiting in vain for word from her best man that the bridegroom had arrived at the church.

Лёвин же между тем в панталонах, но без жилета и фрака

Levin, meanwhile, in his trousers but with no waistcoat or tailcoat,

ходил взад и вперёд по своему нумеру,

was pacing up and down his room,

беспрестанно высовываясь в дверь и оглядывая коридор.

constantly thrusting himself out of the door and looking into the corridor.

Но в коридоре не видно было того, кого он ожидал,

But the one he was expecting was not to be seen in the corridor,

и он, с отчаянием возвращаясь и взмахивая руками,

and, coming back in despair and throwing up his hands,

относился к спокойно курившему Степану Аркадьичу.

he addressed the calmly smoking Stepan Arkadyich.

– Был ли когда-нибудь человек в таком ужасном дурацком положении! – говорил он.

‘Has any man ever been in such a terribly idiotic position!’ he said.

– Да, глупо, – подтвердил Степан Аркадьич, смягчительно улыбаясь. 

‘Yes, it’s stupid,’ Stepan Arkadyich agreed with a soothing smile.

– Но успокойся, сейчас привезут.

‘But calm down, they’ll bring it in a moment.’

Нет, как же! – со сдержанным бешенством говорил Лёвин. 

‘No, really!’ Levin said with suppressed rage.

– И эти дурацкие открытые жилеты!

‘And these idiotic open-front waistcoats!

Невозможно! – говорил он, глядя на измятый перед своей рубашки. 

Impossible!’ he said, looking at the crumpled front of his shirt.

– И что как вещи увезли уже на железную дорогу! – вскрикнул он с отчаянием.

‘And what if my things have already been taken to the station!’ he cried in despair.

– Тогда мою наденешь.

‘Then you’ll wear mine.’

– И давно бы так надо.

‘I should have done that long ago.’

– Нехорошо быть смешным…

‘It’s better not to look ridiculous . ..

Погоди! образуется.

Wait! things will shape up.’

Дело было в том, что, когда Лёвин потребовал одеваться,

The trouble was that when Levin had asked for his clothes,

Кузьма, старый слуга Лёвина, принёс фрак, жилет и всё, что нужно было.

Kuzma, his old servant, had brought the tailcoat, the waistcoat and everything needed.

– А рубашка! – вскрикнул Лёвин.

‘But where’s the shirt!’ cried Levin.

– Рубашка на вас, – с спокойной улыбкой ответил Кузьма.

‘The shirt is on you,’ Kuzma replied with a calm smile.

Рубашки чистой Кузьма не догадался оставить,

It had not occurred to Kuzma to lay out a clean shirt

и, получив приказанье всё уложить и свезти к Щербацким,

and, on receiving the order to have everything packed and taken to the Shcherbatskys’,

от которых в нынешний же вечер уезжали молодые,

from where the newlyweds were to set out that same night,

он так и сделал, уложив всё, кроме фрачной пары.

he had done just that, packing everything except the dress suit.

Рубашка, надетая с утра, была измята и невозможна с открытой модой жилетов.

The shirt, worn since morning, was wrinkled and impossible with the now fashionable open-front waistcoat.

Посылать к Щербацким было далеко.

It was too far to send to the Shcherbatskys’.

Послали купить рубашку.

They sent a footman to buy a shirt.

Лакей вернулся: – всё заперто – воскресенье.

He came back: everything was closed – it was Sunday.

Послали к Степану Аркадьичу, привезли рубашку;

They sent to Stepan Arkadyich’s for a shirt:

она была невозможно широка и коротка.

it was impossibly wide and short.

Послали, наконец, к Щербацким разложить вещи.

They finally sent to the Shcherbatskys’ to have the luggage unpacked.

Жениха ждали в церкви,

The bridegroom was expected at the church

а он, как запертый в клетке зверь, ходил по комнате,

and here he was, like an animal locked in a cage, pacing the room,

выглядывая в коридор и с ужасом и отчаянием вспоминая, что он наговорил Кити

poking his head out to the corridor and recalling with horror and despair all that he had said to Kitty

и что она может теперь думать.

and what she might be thinking now.

Наконец виноватый Кузьма, насилу переводя дух,

At last the guilty Kuzma, gasping for breath,

влетел в комнату с рубашкой.

came flying into the room with the shirt.

– Только застал.

‘Nearly missed them.

Уж на ломового поднимали, – сказал Кузьма.

They were already loading it on the cart,’ Kuzma said.

Через три минуты, не глядя на часы, чтобы не растравлять раны,

Three minutes later, not looking at his watch so as not to rub salt into the wound,

Лёвин бегом бежал по коридору.

Levin went running down the corridor.

– Уж этим не поможешь, – говорил Степан Аркадьич с улыбкой, неторопливо поспешая за ним. 

‘That won’t help now,’ Stepan Arkadyich said with a smile, unhurriedly trotting after him.

– Образуется, образуется… – говорю тебе.

‘Things will shape up, things will shape up… I’m telling you.’

IV

IV

– Приехали! – Вот он! 

They’ve come!’ ‘Here he is!’

– Который? – Помоложе-то, что ль? 

‘Which one?’ ‘The younger one, is it?’

– а она-то, матушка, ни жива ни мертва! – заговорили в толпе,

‘And she, poor dear, is more dead than alive!’ Voices came from the crowd,

когда Лёвин, встретив невесту у подъезда,

as Levin, having met his bride at the door,

с нею вместе вошёл в церковь.

entered the church together with her.

Степан Аркадьич рассказал жене причину замедления,

Stepan Arkadyich told his wife the reason for the delay,

и гости, улыбаясь, перешёптывались между собой.

and the guests, smiling, exchanged whispers.

Лёвин ничего и никого не замечал;

Levin did not notice anything or anyone;

он, не спуская глаз, смотрел на свою невесту.

he gazed at his bride without taking his eyes off her.

Все говорили, что она очень подурнела в эти последние дни

Everyone said she had been looking very poorly over the last few days

и была под венцом далеко не так хороша, как обыкновенно;

and at the altar was far less pretty than usual;

но Лёвин не находил этого.

but Levin did not find it so.

Он смотрел на её высокую причёску с длинным белым вуалем и белыми цветами,

He looked at her hair, dressed high under the long white veil and white flowers,

на высоко стоявший сборчатый воротник,

at her high, stiff, fluted collar,

особенно девственно закрывавший с боков и открывавший спереди её длинную шею,

which in an especially maidenly way covered her long neck at the sides and left it open in front,

и поразительно тонкую талию,

and at her amazingly slender waist,

и ему казалось, что она была лучше, чем когда-нибудь, 

and it seemed to him that she was better than ever

– не потому, чтоб эти цветы, этот вуаль, это выписанное из Парижа платье прибавляли что-нибудь к её красоте,

– not because these flowers, this veil, this gown ordered from Paris added anything to her beauty,

но потому, что, несмотря на эту приготовленную пышность наряда,

but because, in spite of all the prepared magnificence of her attire,

выражение её милого лица, её взгляда, её губ

the expression of her dear face, her eyes, her lips,

были всё тем же её особенным выражением невинной правдивости.

was still her own special expression of innocent truthfulness.

– Я думала уже, что ты хотел бежать, – сказала она и улыбнулась ему.

‘I was thinking you wanted to run away,’ she said and smiled at him.

– Так глупо, чтó со мной случилось, совестно говорить! – сказал он, краснея,

‘It’s so stupid, what happened to me, I’m ashamed to speak of it!’ he said, blushing,

и должен был обратиться к подошедшему Сергею Ивановичу.

and he had to turn to the approaching Sergei Ivanovich.

– Хороша твоя история с рубашкой! – сказал Сергей Иваныч, покачивая головой и улыбаясь.

‘Your shirt story’s a fine one!’ Sergei Ivanovich said, shaking his head and smiling.

– Да, да, – отвечал Лёвин, не понимая, о чём ему говорят.

‘Yes, yes,’ Levin answered, not understanding what was said to him.

– Ну, Костя, теперь надо решить, 

‘Well, Kostya, now you’ve got to decide

– сказал Степан Аркадьич с притворно-испуганным видом, – важный вопрос.

an important question,’ said Stepan Arkadyich, with a look of mock fright.

Ты именно теперь в состоянии оценить всю важность его.

‘Precisely now you will be able to appreciate its full importance.

У меня спрашивают: – обожжённые ли свечи зажечь, или необожжённые?

I’ve been asked what candles to light, used ones or new ones?[8]

Разница десять рублей, – присовокупил он, собирая губы в улыбку. 

It’s a difference of ten roubles,’ he added, drawing his lips into a smile.

– Я решил, но боюсь, что ты не изъявишь согласия.

‘I decided, but was afraid you wouldn’t give your consent.’

Лёвин понял, что это была шутка, но не мог улыбнуться.

Levin realized that this was a joke, but was unable to smile.

– Так как же? необожжённые или обожжённые? вот вопрос.

‘So, which is it – new or used? That is the question.’

– Да, да! необожжённые.

‘Yes, yes, new ones!’

– Ну, я очень рад.

‘Well, I’m very glad.

Вопрос решён! – сказал Степан Аркадьич, улыбаясь. 

The question’s decided!’ Stepan Arkadyich said, smiling.

– Однако как глупеют люди в этом положении, – сказал он Чирикову,

‘How stupid people get in this situation, though,’ he said to Chirikov,

когда Лёвин, растерянно поглядев на него, подвинулся к невесте.

as Levin, giving him a lost look, moved nearer to his bride.

– Смотри, Кити, первая стань на ковёр, – сказала графиня Нордстон, подходя. 

‘See that you’re the first to step on the rug,[9] Kitty,’ Countess Nordston said, coming up.

– Хороши вы! – обратилась она к Лёвину.

‘A fine one you are!’ she turned to Levin.

– Что, не страшно? – сказала Марья Дмитриевна, старая тётка.

‘What, frightened?’ said Marya Dmitrievna, her old aunt.

– Тебе не свежо ли? Ты бледна.

‘You’re not chilly? You look pale.

Постой, нагнись! – сказала сестра Кити, Львова,

Wait, bend down!’ Kitty’s sister Natalie said

и, округлив свои полные прекрасные руки,

and, rounding her full, beautiful arms,

с улыбкою поправила ей цветы на голове.

she smilingly straightened the flowers on her head.

Долли подошла, хотела сказать что-то,

Dolly came over, tried to say something,

но не могла выговорить, заплакала и неестественно засмеялась.

but could not get it out, began to cry, then laughed unnaturally.

Кити смотрела на всех такими же отсутствующими глазами, как и Лёвин.

Kitty looked at everyone with the same absent gaze as Levin.

На все обращённые к ней речи она могла отвечать только улыбкой счастья,

To all that was said to her she could respond only with the smile of happiness

которая теперь была ей так естественна.

that was now so natural to her.

Между тем церковнослужители облачились,

Meanwhile the clergy had put on their vestments,

и священник с дьяконом вышли к аналою, стоявшему в притворе церкви.

and the priest and deacon came out to the lectern that stood inside the porch of the church.[10]

Священник обратился к Лёвину, что-то сказав.

The priest turned to Levin and said something.

Лёвин не расслушал того, что сказал священник.

Levin could not make out what the priest said.

– Берите за руку невесту и ведите, – сказал шафер Лёвину.

‘Take the bride’s hand and lead her,’ the best man said to Levin.

Долго Лёвин не мог понять, чего от него требовали.

For a long time Levin could not understand what was required of him.

Долго поправляли его и хотели уже бросить, 

For a long time they kept correcting him and were about to give it up

– потому что он брал всё не тою рукой или не за ту руку, 

– because he kept either taking the wrong hand or taking it with the wrong hand

– когда он понял, наконец,

– when he finally understood

что надо было правою рукой, не переменяя положения, взять её за правую же руку.

that he had to take her right hand with his own right hand without changing position.

Когда он, наконец, взял невесту за руку, как надо было,

When he finally took the bride by the hand as he was supposed to,

священник прошёл несколько шагов впереди их и остановился у аналоя.

the priest went a few steps ahead of them and stopped at the lectern.

Толпа родных и знакомых, жужжа говором и шурша шлейфами, подвинулась за ними.

The crowd of relations and acquaintances moved after them with a buzz of talk and a rustle of skirts.

Кто-то, нагнувшись, поправил шлейф невесты.

Someone bent down and straightened the bride’s train.

В церкви стало так тихо, что слышалось падение капель воска.

The church became so still that the dripping of wax could be heard.

Старичок священник, в камилавке,

The little old priest, in a kamilavka,[11]

с блестящими серебром седыми прядями волос, разобранными на две стороны за ушами,

with the silvery gleam of his grey locks of hair pulled back on both sides behind his ears,

выпростав маленькие старческие руки из-под тяжёлой серебряной с золотым крестом на спине ризы,

drew his small, old man’s hands out from under his heavy chasuble, silver with a gold cross on the back,

перебирал что-то у аналоя.

and fumbled with something at the lectern.

Степан Аркадьич осторожно подошёл к нему, пошептал что-то

Stepan Arkadyich cautiously went up to him, whispered something,

и, подмигнув Лёвину, зашёл опять назад.

and, with a wink at Levin, went back again.

Священник зажёг две украшенные цветами свечи, держа их боком в левой руке,

The priest lighted two candles adorned with flowers, holding them slantwise in his left hand

так что воск капал с них медленно,

so that the wax slowly dripped from them,

и повернулся лицом к новоневестным.

and turned to face the young couple.

Священник был тот же самый, который исповедовал Лёвина.

He was the same priest who had confessed Levin.

Он посмотрел усталым и грустным взглядом на жениха и невесту,

He looked wearily and sadly at the bride and bridegroom,

вздохнул и, выпростав из-под ризы правую руку, благословил ею жениха

sighed and, drawing his right hand out from under the chasuble, blessed the bridegroom

и так же, но с оттенком осторожной нежности,

and in the same way, but with a touch of careful tenderness

наложил сложенные персты на склонённую голову Кити.

placed his joined fingers over Kitty’s bowed head.

Потом он подал им свечи и, взяв кадило, медленно отошёл от них.

Then he handed them the candles and, taking the censer, slowly moved away from them.

«Неужели это правда?» – подумал Лёвин и оглянулся на невесту.

‘Can this be true?’ Levin thought and looked at his bride.

Ему несколько сверху виднелся её профиль,

He could see her profile from slightly above,

и по чуть заметному движению её губ и ресниц он знал, что она почувствовала его взгляд.

and by the barely perceptible movement of her lips and eyelashes he knew that she felt his gaze.

Она не оглянулась,

She did not turn,

но высокий сборчатый воротничок зашевелился, поднимаясь к её розовому маленькому уху.

but her high, fluted collar stirred, rising to her small pink ear.

Он видел, что вздох остановился в её груди

He could see that a sigh had stopped in her breast,

и задрожала маленькая рука в высокой перчатке, державшая свечу.

and her small hand in its long glove trembled, holding the candle.

Вся суета рубашки, опоздания,

All the fuss over the shirt, over being late,

разговор с знакомыми, родными,

the talking with acquaintances, relations,

их неудовольствие, его смешное положение

their displeasure, his ridiculousness

– всё вдруг исчезло,

– all suddenly vanished,

и ему стало радостно и страшно.

and he felt joyful and frightened.

Красивый рослый протодьякон в серебряном стихаре,

The handsome, tall protodeacon in a silver surplice,

со стоящими по сторонам расчёсанными завитыми кудрями,

his brushed, curled locks standing out on either side,

бойко выступил вперёд

stepped briskly forward

и, привычным жестом приподняв на двух пальцах орарь,

and, raising his stole in two fingers with an accustomed gesture,

остановился против священника.

stopped in front of the priest.

«Бла-го-сло-ви, вла-дыко!»

‘Ble-e-ess, ma-a-aster!’

– медленно один за другим, колебля волны воздуха, раздались торжественные звуки.

Slowly, one after the other, the solemn tones resounded, making the air ripple.

«Благословен бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков», 

‘Blessed is our God always, now, and ever, and unto ages of ages,’

– смиренно и певуче ответил старичок священник,

the old priest responded humbly and melodiously,

продолжая перебирать что-то на аналое.

continuing to fumble with something on the lectern.

И, наполняя всю церковь от окон до сводов,

And, filling the whole church from windows to vaults,

стройно и широко поднялся, усилился, остановился на мгновение и тихо замер полный аккорд невидимого клира.

broadly and harmoniously, the full chord of the invisible choir rose, swelled, paused for a moment, and slowly died away.

Молились, как и всегда, о свышнем мире и спасении,

The prayer was, as always, for the peace from above, for salvation,

о синоде, о государе;

for the Synod,[12] for the emperor,

молились и о ныне обручающихся рабе божием Константине и Екатерине.

and also for the servants of God Konstantin and Ekaterina, betrothed that day.

«О еже ниспослатися им любве совершенней, мирней и помощи, господу помолимся», 

‘That He will send down upon them perfect and peaceful love, and succour, let us pray to the Lord’

– как бы дышала вся церковь голосом протодьякона.

– the whole church seemed to breathe through the protodeacon’s voice.

Лёвин слушал слова, и они поражали его.

Levin listened to the words and they struck him.

«Как они догадались, что помощи, именно помощи? – думал он,

‘How did they guess that it’s succour, precisely succour?’ he thought,

вспоминая все свои недавние страхи и сомнения. 

remembering all his recent fears and doubts.

– Что я знаю?

‘What do I know?

Что я могу в этом страшном деле, – думал он, 

What can I do in this terrible matter,’ he thought,

– без помощи?

‘without succour?

Именно помощи мне нужно теперь».

It’s precisely succour that I need now.’

Когда дьякон кончил ектенью,

When the deacon finished the litany,

священник обратился к обручавшимся с книгой:

the priest turned with his book to the couple to be betrothed:

– «Боже вечный, расстоящияся собравый в соединение, 

‘O eternal God, who has brought into unity those who were sundered,’

– читал он кротким певучим голосом, 

he read in a mild, melodious voice,

– и союз любве положивый им неразрушимый;

‘and hast ordained for them an indissoluble bond of love;

благословивый Исаака и Ревекку,

who didst bless Isaac and Rebecca

наследники я твоего обетования показавый:

and didst make them heirs of thy promise:

– сам благослови и рабы твоя сия, Константина, Екатерину,

bless also these thy servants, Konstantin and Ekaterina,

наставляя я на всякое дело благое.

guiding them unto every good work.

Яко милостивый и человеколюбец бог еси,

For thou art a merciful God, who lovest mankind,

и тебе славу воссылаем, отцу, и сыну, и святому духу,

and unto thee do we ascribe glory, to the Father, and to the Son, and to the Holy Spirit,

ныне и присно и во веки веков». 

now, and ever, and unto ages of ages.’

– «А-аминь», – опять разлился в воздухе невидимый хор.

‘A-a-men!’ the invisible choir again poured into the air.

«Расстоящияся собравый в соединение

‘ "Who hast brought into unity those who were sundered,

и союз любве положивый», 

and hast ordained for them an indissoluble bond of love"

– как глубокомысленны эти слова

– how profound these words are,

и как соответственны тому, что чувствуешь в эту минуту! – думал Лёвин. 

and how well they correspond to what one feels at this moment!’ thought Levin.

– Чувствует ли она то же, что я?»

‘Does she feel the same as I do?’

И, оглянувшись, он встретил её взгляд.

And, turning, he met her eyes.

И по выражению этого взгляда он заключил, что она понимала то же, что и он.

And by the look in those eyes he concluded that she understood it as he did.

Но это было неправда;

But that was not so;

она совсем почти не понимала слов службы

she had almost no understanding of the words of the service

и даже не слушала их во время обручения.

and did not even listen during the betrothal.

Она не могла слушать и понимать их:

She was unable to hear and understand them:

– так сильно было одно то чувство,

so strong was the one feeling

которое наполняло её душу и всё более и более усиливалось.

that filled her soul and was growing stronger and stronger.

Чувство это была радость полного совершения того,

That feeling was the joy of the complete fulfilment of that

что уже полтора месяца совершилось в её душе

which had already been accomplished in her soul a month and a half ago

и что в продолжение всех этих шести недель радовало и мучало её.

and throughout all those six weeks had caused her joy and torment.

В душе её в тот день, как она в своём коричневом платье в зале арбатского дома подошла к нему молча и отдалась ему, 

On that day when, in her brown dress, in the reception room of their house on the Arbat, she had silently gone up to him and given herself to him

– в душе её в этот день и час совершился полный разрыв со всею прежнею жизнью,

– in her soul on that day and hour there was accomplished a total break with her entire former life,

и началась совершенно другая, новая, совершенно неизвестная ей жизнь,

and there began a completely different, new life, totally unknown to her,

в действительности же продолжалась старая.

while in reality the old one had gone on.

Эти шесть недель были самое блаженное и самое мучительное для неё время.

Those six weeks had been a most blissful and tormenting time for her.

Вся жизнь её, все желания, надежды

All her life, all her desires and hopes

были сосредоточены на одном этом непонятном ещё для неё человеке,

were concentrated on this one man, still incomprehensible to her,

с которым связывало её какое-то ещё более непонятное, чем сам человек, то сближающее, то отталкивающее чувство,

with whom she was united by some feeling still more incomprehensible than the man himself, now drawing her to him, now repulsing her,

а вместе с тем она продолжала жить в условиях прежней жизни.

and all the while she went on living in the circumstances of her former life.

Живя старою жизнью, она ужасалась на себя,

Living her old life, she was horrified at herself,

на своё полное непреодолимое равнодушие ко всему своему прошедшему:

at her total, insuperable indifference to her entire past:

– к вещам, к привычкам,

to things, to habits,

к людям, любившим и любящим её,

to people who had loved and still loved her,

к огорчённой этим равнодушием матери,

to her mother, who was upset by this indifference,

к милому, прежде больше всего на свете любимому нежному отцу.

to her dear, tender father, whom she had once loved more than anyone in the world.

То она ужасалась на это равнодушие,

First she would be horrified at this indifference,

то радовалась тому, что привело её к этому равнодушию.

then she would rejoice over what had brought her to it.

Ни думать, ни желать она ничего не могла вне жизни с этим человеком;

She could neither think nor desire anything outside her life with this man;

но этой новой жизни ещё не было,

but this new life had not begun yet,

и она не могла себе даже представить её ясно.

and she could not even picture it clearly to herself.

Было одно ожидание

There was nothing but expectation

– страх и радость нового и неизвестного.

– the fear and joy of the new and unknown.

И теперь вот-вот ожидание, и неизвестность,

And now the expectation, and the unknownness,

и раскаяние в отречении от прежней жизни

and remorse at the renouncing of her former life

– всё кончится, и начнётся новое.

– all this was about to end, and the new was to begin.

Это новое не могло быть не страшно по своей неизвестности;

This new could not help being frightening;

но страшно или не страшно

but, frightening or not,

– оно уже совершилось ещё шесть недель тому назад в её душе;

it had already been accomplished six weeks earlier in her soul;

теперь же только освящалось то, что давно уже сделалось в её душе.

now was merely the sanctifying of what had long ago been performed.

Повернувшись опять к аналою,

Turning back to the lectern,

священник с трудом поймал маленькое кольцо Кити

the priest took hold of Kitty’s small ring with some difficulty

и, потребовав руку Лёвина, надел на первый сустав его пальца.

and, asking for Levin’s hand, placed it on the first joint of his finger.

«Обручается раб божий Константин рабе божией Екатерине».

‘The servant of God, Konstantin, is betrothed to the handmaid of God, Ekaterina.’

И, надев большое кольцо на розовый, маленький, жалкий своею слабостью палец Кити,

And, putting the big ring on Kitty’s small, pink, pathetically frail finger,

священник проговорил то же.

the priest repeated the same thing.

Несколько раз обручаемые хотели догадаться, что надо сделать,

Several times the betrothed couple tried to guess what they had to do,

и каждый раз ошибались,

and each time they were mistaken,

и священник шёпотом поправлял их.

and the priest corrected them in a whisper.

Наконец, сделав, что нужно было, перекрестив их кольцами,

Finally, having done what was necessary, having crossed them with the rings,

он опять передал Кити большое, а Лёвину маленькое;

he again gave Kitty the big one and Levin the little one;

опять они запутались и два раза передавали кольцо из руки в руку,

again they became confused and twice handed the rings back and forth,

и всё-таки выходило не то, что требовалось.

still without doing what was required.

Долли, Чириков и Степан Аркадьич выступили вперёд поправить их.

Dolly, Chirikov and Stepan Arkadyich stepped forward to correct them.

Произошло замешательство, шёпот и улыбки,

The result was perplexity, whispers and smiles,

но торжественно-умилённое выражение на лицах обручаемых не изменилось;

which did not alter the solemnly tender expression on the faces of the couple;

напротив, путаясь руками,

on the contrary, while they confused their hands,

они смотрели серьёзнее и торжественнее, чем прежде,

their look was more serious and solemn than before,

и улыбка, с которою Степан Аркадьич шепнул, чтобы теперь каждый надел своё кольцо,

and the smile with which Stepan Arkadyich whispered that each of them should now put on the proper ring,

невольно замерла у него на губах.

involuntarily froze on his lips.

Ему чувствовалось, что всякая улыбка оскорбит их.

He had the feeling that any smile would offend them.

– «Ты бо изначала создал еси мужеский пол и женский, 

‘For thou, in the beginning, didst make them male and female,’

– читал священник вслед за переменой колец, 

the priest was reading, following the exchange of rings,

– от тебе сочетавается мужу жена, в помощь и в восприятие рода человеча.

‘and by thee is the woman joined unto the man as a helpmeet and for the procreation of the human race.

Сам убо, господи боже наш,

Wherefore, O Lord our God,

пославый истину на наследие твоё и обетование твоё,

who has sent forth thy truth upon thine inheritance,

на рабы твоя отцы наша,

and thy covenant unto thy servants our fathers,

в коемждо роде и роде, избранныя твоя;

even thine elect, from generation to generation:

призри на раба твоего Константина и на рабу твою Екатерину

look thou upon thy servant, Konstantin, and upon thy handmaid, Ekaterina,

и утверди обручение их в вере,

and establish their betrothal in faith,

и единомыслии, и истине, и любви…»

and in oneness of mind, in truth, and in love .. ,’[13]

Лёвин чувствовал всё более и более,

Levin felt more and more

что все его мысли о женитьбе,

that all his thoughts about marriage,

его мечты о том, как он устроит свою жизнь, 

all his dreams of how he would arrange his life,

– что всё это было ребячество

were mere childishness,

и что это что-то такое, чего он не понимал до сих пор и теперь ещё менее понимает,

and that it was something he had not understood before, and now understood still less,

хотя это и совершается над ним;

though it was being accomplished over him;

в груди его всё выше и выше поднимались содрогания,

spasms were rising higher and higher in his breast,

и непокорные слёзы выступали ему на глаза.

and disobedient tears were coming to his eyes.

V

V

В церкви была вся Москва, родные и знакомые.

All Moscow, family and acquaintances, was in the church.

И во время обряда обручения, в блестящем освещении церкви,

And during the rite of betrothal, in the brilliant illumination of the church,

в кругу разряженных женщин, девушек

among the decked-out women, girls,

и мужчин в белых галстуках, фраках и мундирах,

and men in white ties, tailcoats and uniforms,

не переставал прилично-тихий говор, который преимущественно затевали мужчины,

the talk went on unceasingly in decently low tones, initiated mainly by the men,

между тем как женщины были поглощены наблюдением всех подробностей столь всегда затрогивающего их священнодействия.

while the women were absorbed in watching all the details of the sacred ritual, which they always find so moving.

В кружке самом близком к невесте были её две сестры:

In the group nearest the bride were her two sisters:

– Долли и старшая, спокойная красавица Львова, приехавшая из-за границы.

Dolly, and the eldest, the calm beauty Princess Lvov, who had come from abroad.

– Что же это Мари в лиловом, точно чёрное, на свадьбу? – говорила Корсунская.

‘Why is Marie wearing purple, almost like black, for a wedding?’ said Mme Korsunsky.

– С её светом лица одно спасенье… – отвечала Друбецкая. 

‘With her complexion it’s the only salvation …’ Mme Drubetskoy replied.

– Я удивляюсь, зачем они вечером сделали свадьбу.

‘I wonder why they’re having the wedding in the evening.

Это купечество…

Like merchants…’

– Красивее. Я тоже венчалась вечером, – отвечала Корсунская

‘It’s more beautiful. I, too, was married in the evening,’ Mme Korsunsky answered

и вздохнула, вспомнив о том, как мила она была в этот день,

with a sigh, recalling how nice she had looked that day,

как смешно был влюблён её муж

how comically in love her husband had been,

и как теперь всё другое.

and how different everything was now.

– Говорят, что кто больше десяти раз бывает шафером, тот не женится;

‘They say if anyone’s been a best man more than ten times, he’ll never marry.

я хотел десятый быть, чтобы застраховать себя,

I wanted this to be my tenth time, to insure myself,

но место было занято, – говорил граф Синявин хорошенькой княжне Чарской, которая имела на него виды.

but the job was taken,’ Count Sinyavin said to the pretty princess Charsky, who had designs on him.

Чарская отвечала ему только улыбкой.

Princess Charsky answered him only with a smile.

Она смотрела на Кити,

She was looking at Kitty,

думая о том, как и когда она будет стоять с графом Синявиным в положении Кити

thinking of how and when she would be standing in Kitty’s place with Count Sinyavin,

и как она тогда напомнит ему его теперешнюю шутку.

and how she would remind him then of his present joke.

Щербацкий говорил старой фрейлине Николаевой,

Shcherbatsky told the old lady-in-waiting, Mme Nikolaev,

что он намерен надеть венец на шиньон Кити, чтоб она была счастлива.

that he intended to put the crown on Kitty’s chignon so that she would be happy.[14]

– Не надо было надевать шиньона, – отвечала Николаева,

‘She oughtn’t to be wearing a chignon,’ answered Mme Nikolaev,

давно решившая, что если старый вдовец, которого она ловила, женится на ней,

who had decided long ago that if the old widower she was trying to catch married her,

то свадьба будет самая простая. 

the wedding would be the simplest.

– Я не люблю этот фаст.

‘I don’t like all this faste.’* [Display]

Сергей Иванович говорил с Дарьей Дмитриевной, шутя уверяя её,

Sergei Ivanovich was talking with Darya Dmitrievna, jokingly assuring her

что обычай уезжать после свадьбы распространяется потому,

that the custom of going away after the wedding was spreading

что новобрачным всегда бывает несколько совестно.

because newlyweds are always a little ashamed.

– Брат ваш может гордиться.

‘Your brother can be proud.

Она чудо как мила.

She’s wonderfully sweet.

Я думаю, вам завидно?

I suppose you’re envious?’

– Я уже это пережил, Дарья Дмитриевна, – отвечал он,

‘I’ve already been through that, Darya Dmitrievna,’ he replied,

и лицо его неожиданно приняло грустное и серьёзное выражение.

and his face unexpectedly assumed a sad and serious expression.

Степан Аркадьич рассказывал свояченице свой каламбур о разводе.

Stepan Arkadyich was telling his sister-in-law his quip about separations.

– Надо поправить венок, – отвечала она, не слушая его.

‘The coronet wants straightening,’ she said, not listening to him.

– Как жаль, что она так подурнела, – говорила графиня Нордстон Львовой. 

‘It’s too bad she looks so poorly,’ Countess Nordston said to Natalie.

– А всё-таки он не стóит её пальца. Не правда ли?

‘And all the same he’s not worth her little finger. Isn’t it so?’

– Нет, он мне очень нравится.

‘No, I like him very much.

Не оттого, что он будущий beaufrere, – отвечала Львова. 

Not just because he’s my future beau–frère,’ Natalie replied.

– И как он хорошо себя держит!

‘And how well he carries himself!

А это так трудно держать себя хорошо в этом положении

It’s so difficult: to carry oneself well in such a situation

– не быть смешным.

– not to be ridiculous.

А он не смешон, не натянут, он видно, что тронут.

And he’s not ridiculous, not tense, you can see he’s moved.’

– Кажется, вы ждали этого?

‘It seems you were expecting this?’

– Почти. Она всегда его любила.

‘Almost. She’s always loved him.’

– Ну, будем смотреть, кто из них прежде станет на ковёр.

‘Well, let’s see who steps on the rug first.

Я советовала Кити.

I advised Kitty.’

– Всё равно, – отвечала Львова, 

‘It makes no difference,’ Natalie replied,

– мы все покорные жёны, это у нас в породе.

‘we’re all obedient wives, it runs in the family.’

– А я так нарочно первая стала с Васильем.

‘And I purposely stepped on it first, before Vassily.

А вы, Долли?

And you, Dolly?’

Долли стояла подле них, слышала их, но не отвечала.

Dolly was standing next to them, heard them, but did not answer.

Она была растрогана.

She was moved.

Слёзы стояли у ней в глазах,

There were tears in her eyes,

и она не могла бы ничего сказать, не расплакавшись.

and she would have been unable to answer without weeping.

Она радовалась на Кити и Лёвина;

She rejoiced over Kitty and Levin;

возвращаясь мыслью к своей свадьбе,

going back in thought to her own wedding,

она взглядывала на сияющего Степана Аркадьича,

she glanced at the beaming Stepan Arkadyich,

забывала всё настоящее и помнила только свою первую невинную любовь.

forgetting all the present and recalling only her first innocent love.

Она вспоминала не одну себя, но всех женщин, близких и знакомых ей;

She remembered not only herself, but all women, her close friends and acquaintances;

она вспомнила о них в то единственное торжественное для них время,

she remembered them at that uniquely solemn time for them,

когда они, так же как Кити,

when they, just like Kitty,

стояли под венцом с любовью, надеждой и страхом в сердце,

stood under the crown with love, hope and fear in their hearts,

отрекаясь от прошедшего и вступая в таинственное будущее.

renouncing the past and entering into the mysterious future.

В числе этих всех невест, которые приходили ей на память,

Among all these brides who came to her mind,

она вспомнила и свою милую Анну,

she also remembered her dear Anna,

подробности о предполагаемом разводе которой она недавно слышала.

the details of whose presumed divorce she had heard recently.

И она также, чистая, стояла в померанцевых цветах и вуале.

She, too, had stood pure in her orange blossom and veil.

А теперь что?

And now what?

– Ужасно странно, – проговорила она.

‘Terribly strange,’ she murmured.

Не одни сёстры, приятельницы и родные следили за всеми подробностями священнодействия;

Not only did sisters, friends and relations follow all the details of the sacred ritual;

посторонние женщины, зрительницы,

women spectators, complete strangers,

с волнением, захватывающим дыхание, следили, боясь упустить каждое движение,

watched with breathless excitement, afraid to miss a single movement

выражение лица жениха и невесты

or facial expression of the bride and bridegroom,

и с досадой не отвечали и часто не слыхали речей равнодушных мужчин,

and irritably ignored or often did not hear the talk of the indifferent men,

делавших шутливые или посторонние замечания.

who made jocular and irrelevant observations.

– Что же так заплакана?

‘Why is she all in tears?

Или поневоле идёт?

Or is she marrying against her will?’

– Чего же поневоле за такого молодца?

‘Why against her will if he’s such a fine fellow?

Князь, что ли?

A prince, isn’t he?’

– А это сестра в белом атласе?

‘Is that her sister in white satin?

Ну, слушай, как рявкнет дьякон:

Well, listen to how the deacon’s going to roar:

– «Да боится своего мужа».

"And the wife see that she reverence her husband." ‘[15]

– Чудовские?

‘The Chudovsky choir?’

– Синодальные.

‘The Synodal.’

– Я лакея спрашивала.

‘I asked the footman.

Говорит, сейчас везёт к себе в вотчину.

He says he’s taking her to his estate at once.

Богат страсть, говорят.

He’s awfully rich, they say.

Затем и выдали.

That’s why they’ve married her to him.’

– Нет, парочка хороша.

‘No, they’re a fine couple.’

– А вот вы спорили, Марья Власьевна, что карналины в отлёт носят.

‘And you, Marya Vlasyevna, you argued that crinolines are now worn loose.

Глянь-ка у той в пюсовом, посланница, говорят, с каким подбором…

Look at that one in puce – an ambassador’s wife, they say – how hers is tucked up …

Так, и опять этак.

Like this, and again like this.’

– Экая милочка невеста-то, как овечка убранная!

‘What a sweetie the bride is, done up like a ewe-lamb!

А как ни говорите, жалко нашу сестру.

Say what you like, one feels pity for a sister.’

Так говорилось в толпе зрительниц, успевших проскочить в двери церкви.

Such was the talk in the crowd of women spectators who had managed to slip through the doors of the church.

VI

VI

Когда обряд обручения окончился,

When the rite of betrothal was finished,

церковнослужитель постлал пред аналоем в середине церкви кусок розовой шёлковой ткани,

a verger spread a piece of pink silk in front of the lectern in the middle of the church,

хор запел искусный и сложный псалом,

the choir began singing an artful and elaborate psalm[16]

в котором бас и тенор перекликались между собой,

in which bass and tenor echoed each other,

и священник, оборотившись,

and the priest, turning,

указал обручённым на разостланный розовый кусок ткани.

motioned the betrothed to the spread-out piece of pink cloth.

Как ни часто и много слушали оба о примете,

Often and much as they had both heard about the belief

что кто первый ступит на ковёр, тот будет главой в семье,

that whoever is first to step on the rug will be the head in the family,

ни Лёвин, ни Кити не могли об этом вспомнить, когда они сделали эти несколько шагов.

neither Levin nor Kitty could recall it as they made those few steps.

Они не слышали и громких замечаний и споров о том,

Nor did they hear the loud remarks and disputes that,

что, по наблюдению одних, он стал прежде,

in the observation of some, he had been the first,

по мнению других, оба вместе.

or, in the opinion of others, they had stepped on it together.

После обычных вопросов о желании их вступить в брак,

After the usual questions about their desire to enter into matrimony

и не обещались ли они другим,

and whether they were promised to others,

и их странно для них самих звучавших ответов

and their replies, which sounded strange to their own ears,

началась новая служба.

a new service began.

Кити слушала слова молитвы, желая понять их смысл, но не могла.

Kitty was listening to the words of the prayer, wishing to understand their meaning, but she could not.

Чувство торжества и светлой радости по мере совершения обряда всё больше и больше переполняло её душу

A feeling of triumph and bright joy overflowed her soul more and more as the rite continued

и лишало её возможности внимания.

and made it impossible for her to be attentive.

Молились «о еже податися им целомудрию и плоду чрева на пользу,

They prayed ‘that there be granted unto them chastity and the fruit of the womb as is expedient for them,

о еже возвеселитися им видением сынов и дщерей».

and be made glad with the sight of sons and daughters’.

Упоминалось о том, что бог сотворил жену из ребра Адама,

It was mentioned that God had created woman out of Adam’s rib,

и «сего ради оставит человек отца и матерь и прилепится к жене,

‘for which cause a man will leave his father and mother and cleave unto his wife,

будет два в плоть едину»,

and the two shall be one flesh’,

и что «тайна сия велика есть»;

and that ‘this is a great mystery’;

просили, чтобы бог дал им плодородие и благословение,

it was asked that God grant them fruitfulness and blessing

как Исааку и Ревекке, Иосифу, Моисею и Сепфоре,

as He did to Isaac and Rebecca, Joseph, Moses and Sepphora,

и чтоб они видели сыны сынов своих.

and that they see their children’s children.[17]

«Всё это было прекрасно, – думала Кити, слушая эти слова, 

‘All this is very beautiful,’ Kitty thought, listening to these words,

– всё это и не может быть иначе», 

‘all this cannot be otherwise,’

– и улыбка радости, сообщавшаяся невольно всем смотревшим на неё,

and a smile of joy, which involuntarily communicated itself to everyone who looked at her,

сияла на её просветлевшем лице.

shone on her radiant face.

– Наденьте совсем! – послышались советы,

‘Put it all the way on!’ came the advice,

когда священник надел на них венцы

when the priest put the crowns on them,

и Щербацкий, дрожа рукою в трехпуговичной перчатке,

and Shcherbatsky, his hand trembling in its three-buttoned glove,

держал высоко венец над её головой.

held the crown high over her head.

– Наденьте! – прошептала она улыбаясь.

‘Put it on!’ she whispered, smiling.

Лёвин оглянулся на неё и был поражён тем радостным сиянием, которое было на её лице;

Levin looked at her and was struck by the joyful glow of her face;

и чувство это невольно сообщилось ему.

and the feeling involuntarily communicated itself to him.

Ему стало, так же как и ей, светло и весело.

He felt just as bright and happy as she did.

Им весело было слушать чтение послания апостольского

They were happy listening to the reading of the epistle

и раскат голоса протодьякона при последнем стихе,

and to the roll of the protodeacon’s voice at the last verse,

ожидаемый с таким нетерпением постороннею публикой.

awaited with such impatience by the public outside.

Весело было пить из плоской чаши тёплое красное вино с водой,

They were happy drinking the warm red wine mixed with water from the flat cup,

и стало ещё веселее, когда священник, откинув ризу и взяв их обе руки в свою,

and happier still when the priest, flinging back his chasuble and taking both their hands in his,

повёл их при порывах баса, выводившего «Исаие ликуй», вокруг аналоя.

led them around the lectern to the outbursts of the bass singing ‘Rejoice, O Isaiah’.[18]

Щербацкий и Чириков, поддерживавшие венцы,

Shcherbatsky and Chirikov, who followed them holding the crowns over their heads,

путаясь в шлейфе невесты,

getting tangled in the bride’s train,

тоже улыбаясь и радуясь чему-то,

also smiling and rejoicing at something,

то отставали, то натыкались на венчаемых при остановках священника.

first lagged behind, then bumped into them each time the priest stopped.

Искра радости, зажёгшаяся в Кити, казалось, сообщилась всем бывшим в церкви.

The spark of joy that had flared up in Kitty seemed to have communicated itself to everyone in the church.

Лёвину казалось, что и священнику и дьякону, так же как и ему, хотелось улыбаться.

To Levin it seemed that both the priest and the deacon wanted to smile just as he did.

Сняв венцы с голов их,

Having taken the crowns from their heads,

священник прочёл последнюю молитву и поздравил молодых.

the priest read the final prayer and congratulated the young couple.

Лёвин взглянул на Кити,

Levin looked at Kitty,

и никогда он не видал её до сих пор такою.

and never before had he seen her like that.

Она была прелестна тем новым сиянием счастия, которое было на её лице.

She was lovely with that new glow of happiness in her face.

Лёвину хотелось сказать ей что-нибудь, но он не знал, кончилось ли.

Levin wanted to say something to her, but he did not know if it was over yet.

Священник вывел его из затруднения.

The priest resolved his difficulty.

Он улыбнулся своим добрым ртом и тихо сказал:

He smiled with his kindly mouth and said softly:

– Поцелуйте жену, и вы поцелуйте мужа, 

‘Kiss your wife, and you kiss your husband,’

– и взял у них из рук свечи.

and he took the candles from their hands.

Лёвин поцеловал с осторожностью её улыбавшиеся губы,

Levin carefully kissed her smiling lips,

подал ей руку и, ощущая новую, странную близость, пошёл из церкви.

offered her his arm and, feeling a new, strange closeness, started out of the church.

Он не верил, не мог верить, что это была правда.

He did not believe, he could not believe, that it was true.

Только когда встречались их удивлённые и робкие взгляды, он верил этому,

Only when their surprised and timid eyes met did he believe it,

потому что чувствовал, что они уже были одно.

because he felt that they were already one.

После ужина в ту же ночь молодые уехали в деревню.

After supper that same night the young couple left for the country.

VII

VII

Вронский с Анною три месяца уже путешествовали вместе по Европе.

For three months Vronsky and Anna had been travelling together in Europe.

Они объездили Венецию, Рим, Неаполь

They had visited Venice, Rome, Naples

и только что приехали в небольшой итальянский город,

and had just arrived in a small Italian town

где хотели поселиться на некоторое время.

where they wanted to stay for a while.

Красавец обер-кельнер с начинавшимся от шеи пробором в густых напомаженных волосах,

The handsome maître d’hôtel, his thick, pomaded hair parted from the nape up,

во фраке и с широкою белою батистовою грудью рубашки,

wearing a tailcoat and a wide white cambric shirtfront,

со связкой брелок над округлённым брюшком,

a bunch of charms on his round pot-belly,

заложив руки в карманы, презрительно прищурившись,

his hands thrust into his pockets, his eyes narrowed contemptuously,

строго отвечал что-то остановившемуся господину.

was sternly saying something in reply to a gentleman who stood before him.

Услыхав с другой стороны подъезда шаги, всходившие на лестницу,

Hearing footsteps coming up the stairs from the other side of the entrance,

обер-кельнер обернулся и, увидав русского графа, занимавшего у них лучшие комнаты,

the maître d’hôtel turned and, seeing the Russian count who occupied their best rooms,

почтительно вынул руки из карманов и, наклонившись,

respectfully pulled his hands from his pockets and, inclining,

объяснил, что курьер был и что дело с наймом палаццо состоялось.

explained that a messenger had come and that the matter of renting the palazzo had been settled.

Главный управляющий готов подписать условие.

The manager was ready to sign the agreement.

– А! Я очень рад, – сказал Вронский. 

‘Ah! I’m very glad,’ said Vronsky.

– А госпожа дома или нет?

‘And is the lady at home or not?’

– Они выходили гулять, но теперь вернулись, – отвечал кельнер.

‘Madame went out for a walk but has now come back,’ said the maître d’hôtel.

Вронский снял с своей головы мягкую с большими полями шляпу

Vronsky removed his soft, wide-brimmed hat,

и отёр платком потный лоб и отпущенные до половины ушей волосы,

took out a handkerchief and wiped his sweaty forehead and his hair, grown half-way over his ears and

зачёсанные назад и закрывавшие его лысину.

combed back to cover his bald spot.

И, взглянув рассеянно на стоявшего ещё и приглядывавшегося к нему господина,

Glancing distractedly at the gentleman, who was still standing there studying him,

он хотел пройти.

he was about to go in.

– Господин этот русский и спрашивал про вас, – сказал обер-кельнер.

‘This gentleman is a Russian and has asked about you,’ said the maître d’hôtel.

Со смешанным чувством досады, что никуда не уйдёшь от знакомых,

With a mixed feeling of vexation at being unable to get away from acquaintances

и желания найти хоть какое-нибудь развлечение от однообразия своей жизни

and of desire to find at least some distraction from the monotony of his life,

Вронский ещё раз оглянулся на отошедшего и остановившегося господина;

Vronsky glanced once again at the gentleman, who had moved aside and then stopped.

и в одно и то же время у обоих просветлели глаза.

The two men’s eyes lit up simultaneously.

– Голенищев!

‘Golenishchev!’

– Вронский!

‘Vronsky!’

Действительно, это был Голенищев, товарищ Вронского по Пажескому корпусу.

It was indeed Golenishchev, Vronsky’s comrade in the Corps of Pages.

Голенищев в корпусе принадлежал к либеральной партии,

In the corps Golenishchev had belonged to the liberal party;

из корпуса вышел гражданским чином и нигде не служил.

he had left the corps with civil rank and had not served anywhere.

Товарищи совсем разошлись по выходе из корпуса и встретились после только один раз.

The comrades had totally drifted apart after leaving the corps and had met only once since.

При этой встрече Вронский понял,

At that meeting Vronsky had understood

что Голенищев избрал какую-то высокоумную либеральную деятельность

that Golenishchev had chosen some high-minded liberal activity

и вследствие этого хотел презирать деятельность и звание Вронского.

and as a result wanted to despise Vronsky’s activity and rank.

Поэтому Вронский при встрече с Голенищевым дал ему тот холодный и гордый отпор,

Therefore, on meeting Golenishchev, Vronsky had given him that cold and proud rebuff

который он умел давать людям и смысл которого был таков:

he knew how to give people, which meant:

– «Вам может нравиться или не нравиться мой образ жизни,

‘You may or may not like my way of life,

но мне это совершенно всё равно:

it makes absolutely no difference to me:

– вы должны уважать меня, если хотите меня знать».

you must respect me if you want to know me.’

Голенищев же был презрительно равнодушен к тону Вронского.

Golenishchev, however, had been contemptuously indifferent to Vronsky’s tone.

Эта встреча, казалось бы, ещё больше должна была разобщить их.

That meeting ought, it would seem, to have estranged them still further.

Теперь же они просияли и вскрикнули от радости, узнав друг друга.

Now, however, they brightened up and exclaimed joyfully on recognizing each other.

Вронский никак не ожидал, что он так обрадуется Голенищеву,

Vronsky had never expected that he could be so glad to see Golenishchev,

но, вероятно, он сам не знал, как ему было скучно.

but he probably did not know himself how bored he was.

Он забыл неприятное впечатление последней встречи

He forgot the unpleasant impression of their last meeting

и с открытым радостным лицом протянул руку бывшему товарищу.

and with an open, joyful face offered his hand to his former comrade.

Такое же выражение радости заменило прежнее тревожное выражение лица Голенищева.

The same expression of joy now replaced the earlier uneasy look on Golenishchev’s face.

– Как я рад тебя встретить! – сказал Вронский,

‘I’m so glad to see you!’ said Vronsky,

выставляя дружелюбною улыбкой свои крепкие белые зубы.

baring his strong white teeth in a friendly smile.

– А я слышу: – Вронский,

‘And I heard "Vronsky",

но который – не знал.

but which Vronsky I didn’t know.

Очень, очень рад!

I’m very, very glad!’

– Войдём же. Ну, что ты делаешь?

‘Let’s go in. Well, what are you up to?’

– Я уже второй год живу здесь. Работаю.

‘It’s the second year I’ve been here. Working.’

– А! – с участием сказал Вронский. 

‘Ah!’ Vronsky said with sympathy.

– Войдём же.

‘But let’s go in.’

И по обычной привычке русских,

And by a common Russian habit,

вместо того чтоб именно по-русски сказать то, что он хотел скрыть от слуг,

so as not to say in Russian what he wanted to conceal from the servants,

заговорил по-французски.

he began to speak in French.

– Ты знаком с Карениной?

‘Do you know Mme Karenina?

Мы вместе путешествуем.

We’re travelling together.

Я к ней иду, – по-французски сказал он, внимательно вглядываясь в лицо Голенищева.

I’m on my way to see her,’ he said in French, peering intently into Golenishchev’s face.

– А! Я и не знал (хотя он и знал), – равнодушно отвечал Голенищев. 

‘Ah! I didn’t know,’ Golenishchev replied indifferently (though he did know).

– Ты давно приехал? – прибавил он.

‘Have you been here long?’ he added.

– Я? Четвёртый день, – ответил Вронский,

‘I? Three days,’ Vronsky replied,

ещё раз внимательно вглядываясь в лицо товарища.

once again peering attentively into his comrade’s face.

«Да, он порядочный человек и смотрит на дело как должно, – сказал себе Вронский,

‘Yes, he’s a decent man and looks at the matter in the right way,’ Vronsky said to himself,

поняв значение выражения лица Голенищева и перемены разговора. 

understanding the meaning of Golenishchev’s look and the change of subject.

– Можно познакомить его с Анной,

‘I can have him meet Anna,

он смотрит как должно».

he looks at it in the right way.’

Вронский в эти три месяца, которые он провёл с Анной за границей,

In those three months he had spent with Anna abroad, Vronsky,

сходясь с новыми людьми,

on meeting new people,

всегда задавал себе вопрос о том, как это новое лицо посмотрит на его отношения к Анне,

had always asked himself how this new person looked at his relations with Anna,

и большею частью встречал в мужчинах какое должно понимание.

and had found that the men, for the most part, understood it ‘in the right way’.

Но если б его спросили и спросили тех, которые понимали «как должно»,

But if he or those men who understood it ‘in the right way’ had been asked

в чём состояло это понимание,

what that understanding was,

и он и они были бы в большом затруднении.

both he and they would have been in great difficulty.

В сущности понимавшие, по мнению Вронского, «как должно»

In fact, those who understood it, to Vronsky’s mind, ‘in the right way’,

никак не понимали этого,

did not understand it in any way,

а держали себя вообще, как держат себя благовоспитанные люди относительно всех сложных и неразрешимых вопросов,

but behaved generally as well-bred people do with regard to all the complicated and insoluble questions

со всех сторон окружающих жизнь, 

that surround life on all sides

– держали себя прилично, избегая намёков и неприятных вопросов.

– decently, avoiding hints and unpleasant questions.

Они делали вид, что вполне понимают значение и смысл положения,

They pretended to understand fully the significance and meaning of the situation,

признают и даже одобряют его,

to acknowledge and even approve of it,

но считают неуместным и лишним объяснять всё это.

but considered it inappropriate and unnecessary to explain it all.

Вронский сейчас же догадался, что Голенищев был один из таких,

Vronsky realized at once that Golenishchev was one of those people,

и потому вдвойне был рад ему.

and was therefore doubly glad to see him.

Действительно, Голенищев держал себя с Карениной, когда был введён к ней,

Indeed, Golenishchev behaved himself with Anna, when brought to her,

так, как только Вронский мог желать этого.

just as Vronsky would have wished.

Он, очевидно, без малейшего усилия избегал всех разговоров, которые могли бы повести к неловкости.

He avoided, obviously without the least effort, any conversation that might have led to awkwardness.

Он не знал прежде Анны и был поражён её красотой

He had not known Anna before and was struck by her beauty

и ещё более тою простотой, с которою она принимала своё положение.

and still more by the simplicity with which she accepted her situation.

Она покраснела, когда Вронский ввёл Голенищева,

She blushed when Vronsky brought him in,

и эта детская краска, покрывшая её открытое и красивое лицо, чрезвычайно понравилась ему.

and this childlike colour that came over her open and beautiful face he liked very much.

Но особенно понравилось ему то, что она тотчас же, как бы нарочно,

But he especially liked that she at once, as if on purpose,

чтобы не могло быть недоразумений при чужом человеке, назвала Вронского просто Алексеем

called Vronsky simply Alexei, so that there could be no misunderstandings in the presence of a stranger,

и сказала, что они переезжают с ним во вновь нанятый дом, который здесь называют палаццо.

and said that they were moving together to a newly rented house, known locally as a palazzo.

Это прямое и простое отношение к своему положению понравилось Голенищеву.

Golenishchev liked this direct and simple attitude to her position.

Глядя на добродушно-весёлую энергическую манеру Анны,

Observing Anna’s good-naturedly cheerful, energetic manner,

зная Алексея Александровича и Вронского,

and knowing both Alexei Alexandrovich and Vronsky,

Голенищеву казалось, что он вполне понимает её.

Golenishchev felt that he fully understood her.

Ему казалось, что он понимает то, чего она никак не понимала:

It seemed to him that he understood what she was quite unable to

– именно того, как она могла, сделав несчастие мужа,

– namely, how it was that she, having caused the unhappiness of her husband,

бросив его и сына и потеряв добрую славу,

having abandoned him and their son, and having lost her own good name,

чувствовать себя энергически-весёлою и счастливою.

could still feel energetically cheerful and happy.

– Он в гиде есть, – сказал Голенищев про тот палаццо, который нанимал Вронский. 

‘It’s in the guidebook,’ Golenishchev said of the palazzo Vronsky had rented.

– Там прекрасный Тинторетто есть.

‘There’s a splendid Tintoretto[19] there.

Из его последней эпохи.

From his last period.’

– Знаете что?

‘You know what?

Погода прекрасная, пойдёмте туда, ещё раз взглянем, – сказал Вронский, обращаясь к Анне.

The weather’s splendid, let’s go there and have another look,’ said Vronsky, turning to Anna.

– Очень рада, я сейчас пойду надену шляпу.

‘I’d be very glad to. I’ll go and put my hat on.

Вы говорите, что жарко? – сказала она,

You say it’s hot?’ she said,

остановившись у двери и вопросительно глядя на Вронского.

stopping at the door and looking questioningly at Vronsky,

И опять яркая краска покрыла её лицо.

and again the bright colour came over her face.

Вронский понял по её взгляду,

Vronsky saw from her look

что она не знала, в каких отношениях он хочет быть с Голенищевым,

that she did not know what relations he wanted to have with Golenishchev,

и что она боится, так ли она вела себя, как он бы хотел.

and that she was afraid she might not be behaving as he would have wanted her to.

Он посмотрел на неё нежным, продолжительным взглядом.

He gave her a long, tender look.

– Нет, не очень, – сказал он.

‘No, not very,’ he said.

И ей показалось, что она всё поняла,

And it seemed to her that she understood everything,

главное то, что он доволен ею;

above all that he was pleased with her;

и, улыбнувшись ему, она быстрою походкой вышла из двери.

and, smiling at him, she went out with her quick step.

Приятели взглянули друг на друга,

The friends looked at each other

и в лицах обоих произошло замешательство,

and there was perplexity in both their faces,

как будто Голенищев, очевидно любовавшийся ею,

as if Golenishchev, who obviously admired her,

хотел что-нибудь сказать о ней и не находил что,

would have liked to say something about her but could not think what,

а Вронский желал и боялся того же.

while Vronsky wished and feared the same thing.

– Так вот как, – начал Вронский, чтобы начать какой-нибудь разговор. 

‘So that’s how it is,’ Vronsky began, in order to begin some sort of conversation.

– Так ты поселился здесь?

‘So you’ve settled here?

Так ты всё занимаешься тем же? – продолжал он,

So you’re still doing the same thing?’ he went on,

вспоминая, что ему говорили, что Голенищев писал что-то…

recalling that he had been told Golenishchev was writing something …

– Да, я пишу вторую часть «Двух начал», – сказал Голенищев, вспыхнув от удовольствия при этом вопросе, 

‘Yes, I’m writing the second part of The Two Origins,’ said Golenishchev, flushing with pleasure at the question.

– то есть, чтобы быть точным,

‘That is, to be precise,

я не пишу ещё, но подготовляю, собираю материалы.

I’m not writing yet, but I’m preparing, collecting material.

Она будет гораздо обширнее и захватит почти все вопросы.

It will be much more extensive and cover almost all the questions.

У нас, в России, не хотят понять, что мы наследники Византии, – начал он длинное, горячее объяснение.

We in Russia don’t want to understand that we are heirs of Byzantium.’ He began a long, ardent explanation.[20]

Вронскому было сначала неловко за то, что он не знал и первой статьи о «Двух началах»,

At first Vronsky felt awkward, not knowing the first part of The Two Origins,

про которую ему говорил автор как про что-то известное.

which the author spoke of as something well known.

Но потом, когда Голенищев стал излагать свои мысли и Вронский мог следить за ним,

But then, as Golenishchev began to explain his thoughts and Vronsky was able to follow him,

то, и не зная «Двух начал», он не без интереса слушал его,

though he did not know The Two Origins, he listened not without interest,

так как Голенищев говорил хорошо.

for Golenishchev spoke well.

Но Вронского удивляло и огорчало то раздражённое волнение,

But Vronsky was surprised and disturbed by the irritated excitement

с которым Голенищев говорил о занимавшем его предмете.

with which Golenishchev spoke of the subject that occupied him.

Чем дальше он говорил, тем больше у него разгорались глаза,

The longer he spoke, the more his eyes burned,

тем поспешнее он возражал мнимым противникам

the more he hastened to object to imaginary opponents,

и тем тревожнее и оскорблённее становилось выражение его лица.

and the more anxious and offended the expression of his face became.

Вспоминая Голенищева худеньким, живым, добродушным и благородным мальчиком,

Remembering Golenishchev as a thin, lively, good-natured and noble boy,

всегда первым учеником в корпусе,

always the first student in the corps,

Вронский никак не мог понять причины этого раздражения и не одобрял его.

Vronsky simply could not understand the causes of this irritation and disapproved of it.

В особенности ему не нравилось то, что Голенищев, человек хорошего круга,

He especially disliked the fact that Golenishchev, a man from a good circle,

становился на одну доску с какими-то писаками, которые его раздражали,

put himself on the same level with some common scribblers who irritated him,

и сердился на них.

and was angry with them.

Стоило ли это того?

Was it worth it?

Это не нравилось Вронскому,

That Vronsky did not like,

но, несмотря на то, он чувствовал, что Голенищев несчастлив,

but, in spite of it, he felt that Golenishchev was unhappy

и ему жалко было его.

and he was sorry for him.

Несчастие, почти умопомешательство,

Unhappiness, insanity almost,

видно было в этом подвижном, довольно красивом лице

showed on this lively and quite handsome face

в то время, как он, не замечая даже выхода Анны, продолжал торопливо и горячо высказывать свои мысли.

as he went on hurriedly and ardently voicing his thoughts, not even noticing that Anna had come out.

Когда Анна вышла в шляпе и накидке

When Anna appeared in her hat and wrap

и, быстрым движением красивой руки играя зонтиком, остановилась подле него,

and paused by him, her beautiful hand playing in quick movements with her parasol,

Вронский с чувством облегчения оторвался от пристально устремлённых на него жалующихся глаз Голенищева

Vronsky tore himself with a sense of relief from the intent gaze of Golenishchev’s complaining eyes,

и с новою любовью взглянул на свою прелестную, полную жизни и радости подругу.

and with renewed love looked at his enchanting friend, full of life and joy.

Голенищев с трудом опомнился и первое время был уныл и мрачен,

Golenishchev, recovering himself with difficulty, was at first dejected and glum,

но Анна, ласково расположенная ко всем

but Anna, kindly disposed towards everyone

(какою она была это время),

(as she was at that time),

скоро освежила его своим простым и весёлым обращением.

soon revived him with her simple and gay manner.

Попытав разные предметы разговора, она навела его на живопись,

After trying various topics of conversation, she brought him round to painting,

о которой он говорил очень хорошо,

about which he spoke very well,

и внимательно слушала его.

and listened to him attentively.

Они дошли пешком до нанятого дома и осмотрели его.

They reached the rented house on foot and looked it over.

– Я очень рада одному, – сказала Анна Голенищеву, когда они уже возвращались. 

‘I’m very glad of one thing,’ Anna said to Golenishchev on their way back.

– У Алексея будет atelier хороший.

‘Alexei will have a good atelier.* [Studio]

Непременно ты возьми эту комнатку, – сказала она Вронскому по-русски и говоря ему ты,

You must certainly take that room, dear,’ she said to Vronsky in Russian, addressing him familiarly,

так как она уже поняла, что Голенищев в их уединении сделается близким человеком

because she already understood that Golenishchev, in their seclusion, would be close to them

и что пред ним скрываться не нужно.

and that there was no need to hide anything in front of him.

– Разве ты пишешь? – сказал Голенищев, быстро оборачиваясь к Вронскому.

‘So you paint?’ asked Golenishchev, quickly turning to Vronsky.

– Да, я давно занимался и теперь немного начал, – сказал Вронский, краснея.

‘Yes, I took it up a long time ago and now I’ve begun a little,’ Vronsky said, blushing.

– У него большой талант, – сказала Анна с радостною улыбкой. 

‘He has great talent,’ Anna said with a joyful smile.

– Я, разумеется, не судья!

‘Of course, I’m no judge.

Но судьи знающие то же сказали.

But judges who know have said the same thing.’

VIII

VIII

Анна в этот первый период своего освобождения и быстрого выздоровления

Anna, during this first period of her liberation and quick recovery,

чувствовала себя непростительно счастливою и полною радости жизни.

felt herself unpardonably happy and filled with the joy of life.

Воспоминание несчастия мужа не отравляло её счастия.

The memory of her husband’s unhappiness did not poison her happiness.

Воспоминание это, с одной стороны, было слишком ужасно, чтобы думать о нём.

This memory was, on the one hand, too terrible to think of.

С другой стороны, несчастие её мужа дало ей слишком большое счастие, чтобы раскаиваться.

On the other hand, her husband’s unhappiness had given her too great a happiness to be repentant.

Воспоминание обо всём, что случилось с нею после болезни:

The memory of all that had happened to her after her illness:

– примирение с мужем, разрыв,

the reconciliation with her husband, the break-up,

известие о ране Вронского, его появление,

the news of Vronsky’s wound, his appearance,

приготовление к разводу, отъезд из дома мужа, прощанье с сыном

the preparation for the divorce, the departure from her husband’s house, the leavetaking from her son

– всё это казалось ей горячечным сном, от которого она проснулась одна с Вронским за границей.

– all this seemed to her a feverish dream from which she had awakened abroad, alone with Vronsky.

Воспоминание о зле, причинённом мужу,

The memory of the evil done to her husband

возбуждало в ней чувство, похожее на отвращение

called up in her a feeling akin to revulsion

и подобное тому, какое испытывал бы тонувший человек,

and similar to that experienced by a drowning man

оторвавший от себя вцепившегося в него человека.

who has torn away another man clinging to him.

Человек этот утонул.

That man drowned.

Разумеется, это было дурно, но это было единственное спасенье,

Of course it was bad, but it was the only salvation,

и лучше не вспоминать об этих страшных подробностях.

and it was better not to remember those dreadful details.

Одно успокоительное рассуждение о своём поступке пришло ей тогда в первую минуту разрыва,

One soothing reflection about her behaviour had occurred to her then, in the first moment of the break-up,

и, когда она вспомнила теперь обо всём прошедшем,

and now when she remembered all that had happened,

она вспомнила это одно рассуждение.

she remembered that one reflection:

«Я неизбежно сделала несчастие этого человека, – думала она, 

‘It was inevitable that I would be this man’s unhappiness,’ she thought,

– но я не хочу пользоваться этим несчастием;

‘but I don’t want to take advantage of that unhappiness.

я тоже страдаю и буду страдать:

I, too, suffer and will suffer:

– я лишаюсь того, чем я более всего дорожила, 

I’m deprived of all that I once valued most

– я лишаюсь честного имени и сына.

– my good name and my son.

Я сделала дурно и потому не хочу счастия, не хочу развода

I did a bad thing and therefore I do not want happiness, I do not want a divorce,

и буду страдать позором и разлукой с сыном».

and will suffer from my disgrace and my separation from my son.’

Но, как ни искренно хотела Анна страдать, она не страдала.

But however sincerely Anna wanted to suffer, she did not suffer.

Позора никакого не было.

There was no disgrace.

С тем тактом, которого так много было у обоих,

With the tact they both had so much of,

они за границей, избегая русских дам, никогда не ставили себя в фальшивое положение

they managed, by avoiding Russian ladies abroad, never to put themselves into a false position,

и везде встречали людей, которые притворялись,

and everywhere met people who pretended

что вполне понимали их взаимное положение гораздо лучше, чем они сами понимали его.

that they fully understood their mutual position far better than they themselves did.

Разлука с сыном, которого она любила, и та не мучала её первое время.

Even the separation from her son, whom she loved, did not torment her at first.

Девочка, его ребёнок, была так мила

The little girl, his child, was so sweet

и так привязала к себе Анну с тех пор, как у ней осталась одна эта девочка,

and Anna had become so attached to her, once this little girl was all she had left,

что Анна редко вспоминала о сыне.

that she rarely remembered her son.

Потребность жизни, увеличенная выздоровлением, была так сильна

The need to live, increased by her recovery, was so strong,

и условия жизни были так новы и приятны,

and the conditions of life were so new and pleasant,

что Анна чувствовала себя непростительно счастливою.

that Anna felt herself unpardonably happy.

Чем больше она узнавала Вронского, тем больше она любила его.

The more she knew of Vronsky, the more she loved him.

Она любила его за его самого и за его любовь к ней.

She loved him for himself and for his love of her.

Полное обладание им было ей постоянно радостно.

To possess him fully was a constant joy for her.

Близость его ей всегда была приятна.

His nearness was always pleasing to her.

Все черты его характера, который она узнавала больше и больше, были для неё невыразимо милы.

All the traits of his character, which she was coming to know more and more, were inexpressibly dear to her.

Наружность его, изменившаяся в штатском платье,

His appearance, changed by civilian clothes,

была для неё привлекательна, как для молодой влюблённой.

was as attractive to her as to a young girl in love.

Во всём, что он говорил, думал и делал,

In everything he said, thought and did,

она видела что-то особенно благородное и возвышенное.

she saw something especially noble and lofty.

Её восхищение пред ним часто пугало её самоё:

Her admiration for him often frightened her:

– она искала и не могла найти в нём ничего непрекрасного.

she sought and failed to find anything not beautiful in him.

Она не смела показывать ему сознание своего ничтожества пред ним.

She did not dare show him her awareness of her own nullity before him.

Ей казалось, что он, зная это, скорее может разлюбить её;

It seemed to her that if he knew it, he would stop loving her sooner;

а она ничего так не боялась теперь,

and she feared nothing so much now,

хотя и не имела к тому никаких поводов,

though she had no reason for it,

как потерять его любовь.

as losing his love.

Но она не могла не быть благодарна ему за его отношение к ней

But she could not help being grateful to him for his attitude towards her

и не показывать, как она ценит это.

and showing him how much she appreciated it.

Он, по её мнению, имевший такое определённое призвание к государственной деятельности,

He, who in her opinion had such a clear vocation for statesmanship,

в которой должен был играть видную роль, 

in which he ought to have played a prominent role,

– он пожертвовал честолюбием для неё,

had sacrificed his ambition for her

никогда не показывая ни малейшего сожаления.

and never showed the slightest regret.

Он был, более чем прежде, любовно-почтителен к ней,

He was more lovingly respectful of her than ever,

и мысль о том, чтоб она никогда не почувствовала неловкости своего положения,

and the thought that she must never be made to feel her awkward position

ни на минуту не покидала его.

did not leave him for a moment.

Он, столь мужественный человек,

He, manly as he was,

в отношении её не только никогда не противоречил, но не имел своей воли

not only never contradicted her, but had no will of his own,

и был, казалось, только занят тем, как предупредить её желания.

and seemed to be concerned only with anticipating her wishes.

И она не могла не ценить этого,

And she could not help appreciating it,

хотя эта самая напряжённость его внимания к ней,

though the very strain of his attentiveness towards her,

эта атмосфера забот, которою он окружал её,

the atmosphere of solicitude he surrounded her with,

иногда тяготили её.

was sometimes burdensome to her.

Вронский между тем, несмотря на полное осуществление того, что он желал так долго,

Vronsky meanwhile, despite the full realization of what he had desired for so long,

не был вполне счастлив.

was not fully happy.

Он скоро почувствовал, что осуществление его желания

He soon felt that the realization of his desire

доставило ему только песчинку из той горы счастия, которой он ожидал.

had given him only a grain of the mountain of happiness he had expected.

Это осуществление показало ему ту вечную ошибку,

It showed him the eternal error

которую делают люди, представляя себе счастие осуществлением желания.

people make in imagining that happiness is the realization of desires.

Первое время после того, как он соединился с нею и надел штатское платье,

At first, after he had united with her and put on civilian clothes,

он почувствовал всю прелесть свободы вообще, которой он не знал прежде,

he felt all the enchantment of freedom in general, which he had not known before,

и свободы любви,

and of the freedom of love,

и был доволен, но недолго.

and he was content, but not for long.

Он скоро почувствовал, что в душе его поднялись желания желаний, тоска.

He soon felt arise in his soul a desire for desires, an anguish.

Независимо от своей воли,

Independently of his will,

он стал хвататься за каждый мимолётный каприз, принимая его за желание и цель.

he began to grasp at every fleeting caprice, taking it for a desire and a goal.

Шестнадцать часов дня надо было занять чем-нибудь,

Sixteen hours of the day had to be occupied by something,

так как они жили за границей на совершенной свободе,

since they lived abroad in complete freedom,

вне того круга условий общественной жизни, который занимал время в Петербурге.

outside the sphere of conventional social life that had occupied their time in Petersburg.

Об удовольствиях холостой жизни,

Of the pleasures of bachelor life

которые в прежние поездки за границу занимали Вронского,

that had diverted him during his previous trips abroad

нельзя было и думать,

he could not even think,

так как одна попытка такого рода произвела неожиданное и несоответствующее позднему ужину с знакомыми уныние в Анне.

because one attempt of that sort, a late supper with acquaintances, had produced in Anna a dejection both unexpected and exaggerated.

Сношений с обществом местным и русским, при неопределённости их положения,

Contacts with local or Russian society, given the uncertainty of their position,

тоже нельзя было иметь.

were also impossible.

Осматривание достопримечательностей,

Looking at places of interest,

не говоря о том, что всё уже было видено,

not to mention that they had already seen everything,

не имело для него, как для русского и умного человека, той необъяснимой значительности,

did not have for him, a Russian and an intelligent man, the inexplicable importance

которую умеют приписывать этому делу англичане.

that Englishmen are able to ascribe to it.

И как голодное животное хватает всякий попадающийся предмет, надеясь найти в нём пищу,

And as a hungry animal seizes upon every object it comes across, hoping to find food in it,

так и Вронский совершенно бессознательно хватался то за политику,

so Vronsky quite unconsciously seized now upon politics,

то за новые книги, то за картины.

now upon new books, now upon painting.

Так как смолоду у него была способность к живописи

Since he had had an ability for painting from an early age

и так как он, не зная, куда тратить свои деньги, начал собирать гравюры,

and, not knowing how to spend his money, had begun to collect engravings,

он остановился на живописи, стал заниматься ею

he now chose painting, began studying it,

и в неё положил тот незанятый запас желаний, который требовал удовлетворения.

and put into it that idle store of desires which called for satisfaction.

У него была способность понимать искусство и верно, со вкусом подражать искусству,

He had an ability to understand art and to imitate it faithfully, tastefully,

и он подумал, что у него есть то самое, что нужно для художника,

and thought he had precisely what was needed for an artist.

и, несколько времени поколебавшись, какой он выберет род живописи:

After some hesitation over what kind of painting he would choose

– религиозный, исторический жанр или реалистический,

– religious, historical, genre or realistic

он принялся писать.

– he started to paint.

Он понимал все роды и мог вдохновляться и тем и другим;

He understood all kinds and could be inspired by one or another;

но он не мог себе представить того, чтобы можно было вовсе не знать, какие есть роды живописи,

but he could not imagine that one could be utterly ignorant of all the kinds of painting

и вдохновляться непосредственно тем, что есть в душе,

and be inspired directly by what was in one’s soul,

не заботясь, будет ли то, что он напишет, принадлежать к какому-нибудь известному роду.

unconcerned whether what one painted belonged to any particular kind.

Так как он не знал этого и вдохновлялся не непосредственно жизнью,

Since he did not know that, and was inspired not directly by life

а посредственно, жизнью, уже воплощённою искусством,

but indirectly by life already embodied in art,

то он вдохновлялся очень быстро и легко

he became inspired very quickly and easily,

и так же быстро и легко достигал того, что то, что он писал,

and arrived as quickly and easily at making what he painted

было очень похоже на тот род, которому он хотел подражать.

look very much like the kind of art he wanted to imitate.

Более всех других родов ему нравился французский, грациозный и эффектный,

He liked the graceful and showy French manner more than any other,

и в таком роде он начал писать портрет Анны в итальянском костюме,

and in this manner he began painting a portrait of Anna in Italian costume,

и портрет этот казался ему и всем, кто его видел, очень удачным.

and to him and to everyone who saw it this portrait seemed very successful.

IX

IX

Старый, запущенный палаццо

The old, neglected palazzo,

с высокими лепными плафонами и фресками на стенах,

with stucco mouldings on its high ceilings and frescoes on its walls,

с мозаичными полами,

with mosaic floors,

с тяжёлыми жёлтыми штофными гардинами на высоких окнах,

heavy yellow damask curtains on its high windows,

вазами на консолях и каминах,

urns on consoles and mantelpieces,

с резными дверями и с мрачными залами, увешанными картинами, 

carved doors and sombre halls hung with pictures

– палаццо этот, после того как они переехали в него,

– this palazzo, once they had moved into it,

самою своею внешностью поддерживал во Вронском приятное заблуждение,

by its very appearance maintained the agreeable illusion in Vronsky

что он не столько русский помещик, егермейстер без службы,

that he was not so much a Russian landowner, a chief equerry without a post,

сколько просвещённый любитель и покровитель искусств,

as an enlightened amateur and patron of the arts

и сам – скромный художник,

– and also a modest artist himself –

отрёкшийся от света, связей, честолюбия для любимой женщины.

who had renounced the world, connections, ambition for the woman he loved.

Избранная Вронским роль с переездом в палаццо удалась совершенно,

The role chosen by Vronsky with his move to the palazzo was a complete success

и, познакомившись чрез посредство Голенищева с некоторыми интересными лицами,

and, having met some interesting people through Golenishchev’s mediation,

первое время он был спокоен.

he was initially at peace.

Он писал под руководством итальянского профессора живописи этюды с натуры

Under the guidance of an Italian professor of painting, he painted sketches from nature

и занимался средневековою итальянскою жизнью.

and studied medieval Italian life.

Средневековая итальянская жизнь в последнее время так прельстила Вронского,

Medieval Italian life had recently become so fascinating for Vronsky

что он даже шляпу и плед через плечо стал носить по-средневековски,

that he even began wearing his hat and a wrap thrown over his shoulder in a medieval fashion,

что очень шло к нему.

which was very becoming to him.

– А мы живём и ничего не знаем, – сказал раз Вронский пришедшему к ним поутру Голенищеву. 

‘And here we live and know nothing,’ Vronsky said when Golenishchev came to see him one morning.

– Ты видел картину Михайлова? – сказал он,

‘Have you seen Mikhailov’s picture?’ he asked,

подавая ему только что полученную утром русскую газету

handing him a Russian morning newspaper

и указывая на статью о русском художнике, жившем в том же городе

and pointing to an article about a Russian painter who lived in the same town

и окончившем картину, о которой давно ходили слухи

and had finished a picture of which rumours had long been going about

и которая вперёд была куплена.

and which had been purchased before completion.

В статье были укоры правительству и Академии

The article reproached the government and the Academy

за то, что замечательный художник был лишён всякого поощрения и помощи.

for leaving a remarkable painter without any encouragement or aid.

– Видел, – отвечал Голенищев. 

‘I’ve seen it,’ Golenishchev replied.

– Разумеется, он не лишён дарования, но совершенно фальшивое направление.

‘He is certainly not without talent, but his tendency is completely false.

Всё то же ивановско-штраусовско-ренановское отношение к Христу и религиозной живописи.

The same old Ivanov-Strauss-Renan[21] attitude towards Christ and religious painting.’

– Что представляет картина? – спросила Анна.

‘What does the picture represent?’ asked Anna.

– Христос пред Пилатом.

‘Christ before Pilate.

Христос представлен евреем со всем реализмом новой школы.

Christ is presented as a Jew with all the realism of the new school.’[22]

И, вопросом о содержании картины наведённый на одну из самых любимых тем своих,

And, the question about the content of the picture having led him to one of his favourite themes,

Голенищев начал излагать:

Golenishchev began to expound:

– Я не понимаю, как они могут так грубо ошибаться.

I don’t understand how they can be so grossly mistaken.

Христос уже имеет своё определённое воплощение в искусстве великих стариков.

Christ found His definitive realization in the art of the old masters.

Стало быть, если они хотят изображать не бога, а революционера или мудреца,

Which means, if they want to portray not God but some revolutionary or wise man,

то пусть из истории берут Сократа, Франклина, Шарлотту Корде, но только не Христа.

they should take someone from history – Socrates, Franklin, Charlotte Corday,[23] only not Christ.

Они берут то самое лицо, которое нельзя брать для искусства, а потом…

They take the very person who cannot be taken for art, and then …’

– А что же, правда, что этот Михайлов в такой бедности? – спросил Вронский,

‘And is it true that this Mikhailov lives in such poverty?’ asked Vronsky,

думая, что ему, как русскому меценату,

thinking that he, as a Russian Maecenas,

несмотря на то, хороша ли, или дурна его картина, надо бы помочь художнику.

ought to help the artist regardless of whether his picture was good or bad.

– Едва ли. Он портретист замечательный.

‘Hardly. He’s a remarkable portraitist.

Вы видели его портрет Васильчиковой?

Have you seen his portrait of Mme Vassilchikov?

Но он, кажется, не хочет больше писать портретов,

But it seems he no longer wants to paint portraits,

и потому, может быть, что и точно он в нужде.

and perhaps he really is in need.

Я говорю, что…

What I’m saying is …’

– Нельзя ли его попросить сделать портрет Анны Аркадьевны? – сказал Вронский.

‘Couldn’t we ask him to paint a portrait of Anna Arkadyevna?’ said Vronsky.

– Зачем мой? – сказала Анна. 

‘Why of me?’ said Anna.

– После твоего я не хочу никакого портрета.

‘I don’t want any portrait after yours.

Лучше Ани (так она звала свою девочку).

Better of Annie’ (so she called her little girl).

Вот и она, – прибавила она,

‘And here she is,’ she added,

взглянув в окно на красавицу итальянку-кормилицу, которая вынесла ребёнка в сад,

looking out the window at the beautiful Italian wet nurse who had taken the child to the garden,

и тотчас же незаметно оглянувшись на Вронского.

and at once glancing surreptitiously at Vronsky.

Красавица кормилица, с которой Вронский писал голову для своей картины,

This beautiful wet nurse, from whom Vronsky had painted the head for his picture,

была единственное тайное горе в жизни Анны.

was the only secret grief in Anna’s life.

Вронский, писав с неё, любовался её красотой и средневековостью,

While painting her, he had admired her beauty and medievalness,

и Анна не смела себе признаться, что она боится ревновать эту кормилицу,

and Anna did not dare admit to herself that she was afraid of being jealous of her,

и поэтому особенно ласкала и баловала и её и её маленького сына.

and therefore she especially pampered and spoiled both the woman and her little son.

Вронский взглянул тоже в окно и в глаза Анны

Vronsky also glanced out the window and then into Anna’s eyes,

и, тотчас же оборотившись к Голенищеву, сказал:

and, turning at once to Golenishchev, said:

– А ты знаешь эгого Михайлова?

‘And do you know this Mikhailov?’

– Я его встречал.

‘I’ve met him.

Но он чудак и без всякого образования.

But he’s an odd fellow and totally uneducated.

Знаете, один из этих диких новых людей, которые теперь часто встречаются;

You know, one of those wild new people you meet so often now,

знаете, из тех вольнодумцев, которые d'emblee воспитаны в понятиях неверия, отрицания и материализма.

one of those freethinkers who are brought up d’emblée* [Straight off] with notions of unbelief, negation and materialism.

Прежде, бывало, – говорил Голенищев,

It used to be,’ Golenishchev went on,

не замечая или не желая заметить, что и Анне и Вронскому хотелось говорить, 

not noticing or not wishing to notice that both Anna and Vronsky also wanted to talk,

– прежде, бывало, вольнодумец был человек,

‘it used to be that a freethinker was a man

который воспитался в понятиях религии, закона, нравственности

who had been brought up with notions of religion, law, morality,

и сам борьбой и трудом доходил до вольнодумства;

and had arrived at freethinking by himself, through his own toil and struggle.

но теперь является новый тип самородных вольнодумцев,

But now a new type of self-made freethinkers has appeared,

которые вырастают и не слыхав даже, что были законы нравственности, религии,

who grow up and never even hear that there were laws of morality, religion,

что были авторитеты,

that there were authorities,

а которые прямо вырастают в понятиях отрицания всего, то есть дикими.

but who grow up right into notions of the negation of everything – that is, as wild men.

Вот он такой.

He’s like that.

Он сын, кажется, московского камер-лакея и не получил никакого образования.

It seems he’s the son of a Moscow major-domo and received no education.

Когда он поступил в Академию и сделал себе репутацию,

When he entered the Academy and made a reputation for himself,

он, как человек неглупый, захотел образоваться.

being far from stupid, he wanted to get educated.

И обратился к тому, что ему казалось источником образования, – к журналам.

And he turned to what he thought was a source of education – the magazines.

И понимаете, в старину человек, хотевший образоваться, положим француз,

You understand, in older times a man who wanted to get educated, a Frenchman, let’s say,

стал бы изучать всех классиков:

would start by studying the classics

– и богословов, и трагиков, и историков, и философов,

– theologians, tragedians, historians, philosophers

и, понимаете, весь труд умственный, который бы предстоял ему.

– and you can imagine all the mental labour that confronted him.

Но у нас теперь он прямо попал на отрицательную литературу,

But with us, now, he comes straight to nihilistic literature,

усвоил себе очень быстро весь экстракт науки отрицательной,

very quickly learns the whole essence of its negative teaching,

и готов.

and there he is.

И мало того:

And that’s not all:

– лет двадцать тому назад он нашёл бы в этой литературе признаки борьбы с авторитетами, с вековыми воззрениями,

some twenty years ago he’d have found signs of a struggle with authorities, with age-old views, in this literature,

он бы из этой борьбы понял, что было что-то другое;

and from this struggle he’d have understood that something else existed;

но теперь он прямо попадает на такую,

but now he comes straight to a literature

в которой даже не удостоивают спором старинные воззрения,

that doesn’t even deign to argue with the old views,

а прямо говорят:

but says directly:

– ничего нет, evolution, подбор, борьба за существование – и всё.

There is nothing, evolution, selection, the struggle for existence – and that’s all.

Я в своей статье…

In my article I…’

– Знаете что, – сказала Анна,

‘You know what,’ said Anna,

уже давно осторожно переглядывавшаяся с Вронским

who had long been cautiously exchanging glances with Vronsky,

и знавшая, что Вронского не интересовало образование этого художника,

and who knew that he was not interested in the artist’s education

а занимала только мысль помочь ему и заказать ему портрет. 

but was concerned only with the thought of helping him and commissioning the portrait.

– Знаете что? – решительно перебила она разговорившегося Голенищева. 

‘You know what?’ she resolutely interrupted the loquacious Golenishchev.

– Поедемте к нему!

‘Let’s go and see him!’

Голенищев опомнился и охотно согласился.

Golenishchev recovered himself and willingly agreed.

Но так как художник жил в дальнем квартале, то решили взять коляску.

But since the artist lived in a remote quarter, they decided to take a carriage.

Через час Анна рядом с Голенищевым и с Вронским на переднем месте коляски

An hour later Anna, sitting beside Golenishchev and with Vronsky in the front seat,

подъехали к новому красивому дому в дальнем квартале.

drove up to a new, ugly house in a remote quarter.

Узнав от вышедшей к ним жены дворника,

Learning from the caretaker’s wife, who came to meet them,

что Михайлов пускает в свою студию,

that Mikhailov received people in his studio,

но что он теперь у себя на квартире в двух шагах,

but was now in his apartment two steps away,

они послали её к нему с своими карточками, прося позволения видеть его картины.

they sent her to him with their cards, asking permission to see his pictures.

X

X

Художник Михайлов, как и всегда, был за работой,

The artist Mikhailov was working as usual

когда ему принесли карточки графа Вронского и Голенищева.

when the cards of Count Vronsky and Golenishchev were brought to him.

Утро он работал в студии над большою картиной.

In the morning he had worked on the big picture in his studio.

Придя к себе, он рассердился на жену

Returning home, he got angry with his wife

за то, что она не умела обойтись с хозяйкой, требовавшею денег.

for being unable to handle the landlady, who was demanding money.

– Двадцать раз тебе говорил, не входи в объяснения.

‘I’ve told you twenty times, don’t get into explanations.

Ты и так дура,

You’re a fool as it is,

а начнёшь по-итальянски объясняться, то выйдешь тройная дура, – сказал он ей после долгого спора.

and when you start speaking Italian you come out a triple fool,’ he told her, after a lengthy argument.

– Так ты не запускай, я не виновата.

‘You shouldn’t let it go for so long, it’s not my fault.

Если б у меня были деньги…

If I had money …’

– Оставь меня в покое, ради бога! – воскликнул со слезами в голосе Михайлов

‘Leave me alone, for God’s sake!’ Mikhailov exclaimed with tears in his voice

и, заткнув уши, ушёл в свою рабочую комнату за перегородкой и запер за собой дверь.

and, stopping his ears, went to his workroom behind the partition and locked the door behind him.

«Бестолковая!» – сказал он себе,

‘Witless woman!’ he said to himself,

сел за стол и, раскрыв папку, тотчас с особенным жаром принялся за начатый рисунок.

sat down at the table, opened a portfolio, and at once set to work with particular ardour on a sketch he had begun.

Никогда он с таким жаром и успехом не работал,

He never worked so ardently and successfully

как когда жизнь его шла плохо,

as when his life was going badly,

и в особенности, когда он ссорился с женой.

and especially after quarrelling with his wife.

«Ах! провалиться бы куда-нибудь!» – думал он, продолжая работать.

‘Ah, it can all go to blazes!’ he thought as he went on working.

Он делал рисунок для фигуры человека, находящегося в припадке гнева.

He was making a sketch for the figure of a man in a fit of anger.

Рисунок был сделан прежде;

There was an earlier sketch,

но он был недоволен им.

but he had not been satisfied with it.

«Нет, тот был лучше… Где он?»

‘No, that one was better … Where is it?’

Он пошёл к жене и, насупившись, не глядя на неё,

He went to his wife and, scowling, without looking at her,

спросил у старшей девочки, где та бумага, которую он дал им.

asked the older girl where the paper he had given them was.

Бумага с брошенным рисунком нашлась, но была испачкана и закапана стеарином.

The paper with the discarded sketch was found, but it was dirty and spattered with stearin.

Он всё-таки взял рисунок, положил к себе на стол

All the same he took the drawing, placed it on his table

и, отдалившись и прищурившись, стал смотреть на него.

and, stepping back and squinting, began to study it.

Вдруг он улыбнулся и радостно взмахнул руками.

Suddenly he smiled and joyfully threw up his hands.

– Так, так! – проговорил он

‘That’s it, that’s it!’ he said

и тотчас же, взяв карандаш, начал быстро рисовать.

and, taking up his pencil at once, began drawing quickly.

Пятно стеарина давало человеку новую позу.

A spot of stearin had given the man a new pose.

Он рисовал эту новую позу,

As he was drawing this new pose,

и вдруг ему вспомнилось с выдающимся подбородком энергическое лицо купца, у которого он брал сигары,

he suddenly remembered the energetic face, with its jutting chin, of the shopkeeper he bought cigars from,

и он это самое лицо, этот подбородок нарисовал человеку.

and he drew that very face, that chin, for his man.

Он засмеялся от радости.

He laughed with joy.

Фигура вдруг из мёртвой, выдуманной стала живая

The figure, from a dead, invented one, had come alive,

и такая, которой нельзя уже было изменить.

and it was now impossible to change it.

Фигура эта жила и была ясно и несомненно определена.

The figure lived and was clearly and unquestionably defined.

Можно было поправить рисунок сообразно с требованиями этой фигуры,

He could correct it in keeping with what it demanded,

можно и должно даже было иначе расставить ноги,

could and even must place the legs differently,

совсем переменить положение левой руки, откинуть волосы.

change the position of the left arm completely and have the hair thrown back.

Но, делая эти поправки, он не изменял фигуры,

But in making these corrections, he did not alter the figure,

а только откидывал то, что скрывало фигуру.

but only cast off what concealed it.

Он как бы снимал с неё те покровы, из-за которых она не вся была видна;

It was as if he removed the wrappings that kept it from being fully seen.

каждая новая черта только больше выказывала всю фигуру во всей её энергической силе,

Each new stroke only revealed more of the whole figure in all its energetic force,

такою, какою она явилась ему вдруг от произведённого стеарином пятна.

as it had suddenly appeared to him thanks to the spot of stearin.

Он осторожно доканчивал фигуру, когда ему принесли карточки.

He was carefully finishing the figure when the cards were brought to him.

– Сейчас, сейчас!

‘One moment, one moment!’

Он прошёл к жене.

He went to his wife.

– Ну полно, Саша, не сердись! – сказал он ей, робко и нежно улыбаясь. 

‘There now, Sasha, don’t be angry!’ he said to her, smiling timidly and tenderly.

– Ты была виновата. Я был виноват.

‘It was your fault. It was my fault.

Я всё устрою. 

I’ll settle everything.’

– И, помирившись с женой,

And, having made peace with his wife,

он надел оливковое с бархатным воротничком пальто и шляпу и пошёл в студию.

he put on an olive-green coat with a velvet collar and his hat and went to the studio.

Удавшаяся фигура уже была забыта им.

The successful figure was already forgotten.

Теперь его радовало и волновало посещение его студии этими важными русскими, приехавшими в коляске.

He was now gladdened and excited by the visit to his studio of these important Russians who had come in a carriage.

О своей картине, той, которая стояла теперь на его мольберте,

About his picture, which now stood on his easel,

у него в глубине души было одно суждение

he had one judgement in the depths of his soul

– то, что подобной картины никто никогда не писал.

– that no one had ever painted such a picture.

Он не думал, чтобы картина его была лучше всех Рафаелевых,

He did not think that his painting was better than any of Raphael’s,[24]

но он знал, что того, что он хотел передать и передал в этой картине,

but he knew that what he wanted to convey and did convey in this picture

никто никогда не передавал.

no one had ever conveyed before.

Это он знал твёрдо и знал уже давно,

He knew that firmly and had known it for a long time,

с тех пор как начал писать её;

from the very moment he had begun painting it;

но суждения людей, какие бы они ни были,

nevertheless people’s opinions, whatever they might be,

имели для него всё-таки огромную важность и до глубины души волновали его.

were of great importance for him and stirred him to the bottom of his soul.

Всякое замечание, самое ничтожное,

Every observation, however insignificant,

показывающее, что судьи видят хоть маленькую часть того, что он видел в этой картине,

which showed that the judges saw at least a small part of what he saw in this picture,

до глубины души волновало его.

stirred him to the bottom of his soul.

Судьям своим он приписывал всегда глубину понимания больше той, какую он сам имел,

He always ascribed to his judges a greater depth of understanding than he himself had,

и всегда ждал от них чего-нибудь такого, чего он сам не видал в своей картине.

and expected something from them that he himself did not see in his picture.

И часто в суждениях зрителей, ему казалось, он находил это.

And often in the opinions of viewers it seemed to him that he found it.

Он подходил быстрым шагом к своей двери студии,

He approached the door of his studio with quick steps

и, несмотря на своё волнение,

and, despite his excitement,

мягкое освещение фигуры Анны,

the soft lighting on the figure of Anna,

стоявшей в тени подъезда

who was standing in the shadow of the porch

и слушавшей горячо говорившего ей что-то Голенищева

and, while listening to Golenishchev vehemently telling her something,

и в то же время, очевидно, желавшей оглядеть подходящего художника,

at the same time obviously wished to look at the approaching artist,

поразило его.

struck him.

Он и сам не заметил, как он, подходя к ним,

He himself did not notice how, as he came up to them,

схватил и проглотил это впечатление,

he snatched and swallowed this impression,

так же как и подбородок купца, продававшего сигары,

just as he had the chin of the shopkeeper who sold cigars,

и спрятал его куда-то, откуда он вынет его, когда понадобится.

and hid it away somewhere where he could find it when it was needed.

Посетители, разочарованные уже вперёд рассказом Голенищева о художнике,

The visitors, disappointed in advance by what Golenishchev had told them about the artist,

ещё более разочаровались его внешностью.

were still more disappointed by his appearance.

Среднего роста, плотный, с вертлявою походкой,

Of average height, stocky, with a fidgety gait,

Михайлов, в своей коричневой шляпе, оливковом пальто

Mikhailov, in his brown hat, olive-green coat

и в узких панталонах, тогда как уже давно носили широкие,

and narrow trousers, when wide ones had long been in fashion,

в особенности обыкновенностью своего широкого лица

and especially with the ordinariness of his broad face

и соединением выражения робости и желания соблюсти своё достоинство,

and his combined expression of timidity and a desire to maintain his dignity,

произвёл неприятное впечатление.

produced an unpleasant impression.

– Прошу покорно, – сказал он, стараясь иметь равнодушный вид,

‘Come in, please,’ he said, trying to look indifferent

и, войдя в сени, достал ключ из кармана и отпер дверь.

and, going into the front hall he took a key from his pocket and unlocked the door.

XI

XI

Войдя в студию, художник Михайлов ещё раз оглянул гостей

As he went into the studio, the artist Mikhailov looked his visitors over once again

и отметил в своём воображении ещё выражение лица Вронского, в особенности его скул.

and also noted in his imagination the expression of Vronsky’s face, especially his cheekbones.

Несмотря на то, что его художественное чувство не переставая работало, собирая себе материал,

Though his artistic sense worked incessantly, collecting material,

несмотря на то, что он чувствовал всё большее и большее волнение

though he felt an ever increasing excitement

оттого, что приближалась минута суждений о его работе,

because the moment for judgements of his work was approaching,

он быстро и тонко из незаметных признаков составлял себе понятие об этих трёх лицах.

he quickly and subtly formed an idea of these three people out of imperceptible tokens.

Тот (Голенищев) был здешний русский.

This one (Golenishchev) was a local Russian.

Михайлов не помнил ни его фамилии, ни того, где встретил его и что с ним говорил.

Mikhailov did not remember his last name or where he had met him and what they had talked about.

Он помнил только его лицо,

He remembered only his face,

как помнил все лица, которые он когда-либо видел,

as he did all the faces he had ever seen,

но он помнил тоже, что это было одно из лиц,

but he also remembered that his was one of the faces

отложенных в его воображении в огромный отдел фальшиво-значительных и бедных по выражению.

laid away in his imagination in the huge department of the falsely important and poor in expression.

Большие волосы и очень открытый лоб давали внешнюю значительность лицу,

A mass of hair and a very open forehead lent a superficial importance to the face,

в котором было одно маленькое детское беспокойное выражение,

on which there was merely a small, childish, anxious expression,

сосредоточившееся над узкою переносицей.

focused above the narrow bridge of the nose.

Вронский и Каренина, по соображениям Михайлова,

Vronsky and Mme Karenina, in Mikhailov’s conjecture,

должны были быть знатные и богатые русские,

must have been noble and wealthy Russians

ничего не понимающие в искусстве, как и все богатые русские,

who, like all wealthy Russians, understood nothing about art,

но прикидывавшиеся любителями и ценителями.

but pretended to be amateurs and connoisseurs.

«Верно, уже осмотрели всю старину

‘They’ve probably already looked at all the old stuff,

и теперь объезжают студии новых,

and now they’re going around to the studios of the new ones

шарлатана немца и дурака прерафаелита англичанина,

– some German charlatan, some fool of a Pre-Raphaelite Englishman[25]

и ко мне приехали только для полноты обозрения», – думал он.

– and have come to me only to complete the survey,’ he thought.

Он знал очень хорошо манеру дилетантов

He knew very well the dilettantes’ manner

(чем умнее они были, тем хуже)

(which was worse the more intelligent they were)

осматривать студии современных художников только с той целью,

of going to look at the studios of contemporary artists with the sole aim

чтоб иметь право сказать, что искусство пало

of having the right to say that art has declined

и что чем больше смотришь на новых,

and that the more one looks at the new painters,

тем более видишь, как неподражаемы остались великие древние мастера.

the more one sees how inimitable the great old masters still are.

Он всего этого ждал, всё это видел в их лицах,

He expected all that, he saw it in their faces,

видел в той равнодушной небрежности, с которою они говорили между собой,

saw it in the indifferent nonchalance with which they talked among themselves,

смотрели на манекены и бюсты

looked at the manikins and busts

и свободно прохаживались, ожидая того, чтобы он открыл картину.

and strolled about freely, waiting for him to uncover the painting.

Но, несмотря на это, в то время как он перевёртывал свои этюды,

But despite that, all the while he was turning over his sketches,

поднимал сторы и снимал простыню,

raising the blinds and removing the sheet,

он чувствовал сильное волнение,

he felt a strong excitement,

и тем больше, что, несмотря на то, что все знатные и богатые русские должны были быть скоты и дураки в его понятии,

the more so because, though to his mind all noble and wealthy Russians had to be brutes and fools,

и Вронский и в особенности Анна нравились ему.

he liked Vronsky and especially Anna.

– Вот, не угодно ли? – сказал он,

‘Here, if you please?’ he said,

вертлявою походкой отходя к стороне и указывая на картину. 

stepping aside with his fidgety gait and pointing to the picture.

– Это увещание Пилатом.

‘It’s the admonition of Pilate.

Матвея глава XXVII, – сказал он,

Matthew, chapter twenty-seven,’ he said,

чувствуя, что губы его начинают трястись от волнения.

feeling his lips beginning to tremble with excitement.

Он отошёл и стал позади их.

He stepped back and stood behind them.

В те несколько секунд, во время которых посетители молча смотрели на картину,

For a few seconds, as the visitors silently looked at the picture,

Михайлов тоже смотрел на неё,

Mikhailov also looked at it,

и смотрел равнодушным, посторонним глазом.

and looked with an indifferent, estranged eye.

В эти несколько секунд он вперёд верил тому,

For those few seconds he believed in advance

что высший, справедливейший суд будет произнесён ими,

that the highest, the fairest judgement would be pronounced by them,

именно этими посетителями, которых он так презирал минуту тому назад.

precisely by these visitors whom he had so despised a moment ago.

Он забыл всё то, что он думал о своей картине прежде,

He forgot everything he had thought before about his picture

в те три года, когда он писал её;

during the three years he had been painting it;

он забыл все те её достоинства, которые были для него несомненны, 

he forgot all its virtues, which for him were unquestionable

– он видел картину их равнодушным, посторонним, новым взглядом

– he saw it with their indifferent, estranged, new eyes

и не видел в ней ничего хорошего.

and found nothing good in it.

Он видел на первом плане досадовавшее лицо Пилата и спокойное лицо Христа

He saw in the foreground the vexed face of Pilate and the calm face of Christ,

и на втором плане фигуры прислужников Пилата

and in the background the figures of Pilate’s servants

и вглядывавшееся в то, что происходило, лицо Иоанна.

and the face of John, peering at all that was going on.

Всякое лицо, с таким исканием, с такими ошибками, поправками выросшее в нём с своим особенным характером,

Each face, grown in him with its own particular character after so much searching, after so many errors and corrections,

каждое лицо, доставлявшее ему столько мучений и радости,

each face that had brought him so much pain and joy,

и все эти лица, столько раз перемещаемые для соблюдения общего,

and all of them rearranged so many times to preserve the whole,

все оттенки колорита и тонов, с таким трудом достигнутые им, 

the nuances of colour and tone achieved with such difficulty

– всё это вместе теперь, глядя их глазами,

– all this together, seen through their eyes,

казалось ему пошлостью, тысячу раз повторенною.

now seemed to him a banality repeated a thousand times.

Самое дорогое ему лицо, лицо Христа, средоточие картины,

The dearest face of all, the face of Christ, the focus of the picture,

доставившее ему такой восторг при своём открытии,

which had delighted him so when he discovered it,

всё было потеряно для него, когда он взглянул на картину их глазами.

was quite lost for him when he looked at the picture through their eyes.

Он видел хорошо написанное

He saw a well-painted

(и то даже не хорошо, – он ясно видел теперь кучу недостатков)

(or even not so well-painted – he now saw clearly a heap of defects)

повторение тех бесконечных Христов Тициана, Рафаеля, Рубенса и тех же воинов и Пилата.

repetition of the endless Christs of Titian, Raphael, Rubens, with the same soldiers and Pilate.

Всё это было пошло, бедно и старо и даже дурно написано

All this was banal, poor, old, and even badly painted

– пёстро и слабо.

– gaudy and weak.

Они будут правы, говоря притворно-учтивые фразы в присутствии художника

They would be right to speak falsely polite phrases in the artist’s presence,

и жалея его и смеясь над ним, когда останутся одни.

and to pity him and laugh at him when they were alone.

Ему стало слишком тяжело это молчание

This silence became too painful for him

(хотя оно продолжалось не более минуты).

(though it lasted no more than a minute).

Чтобы прервать его и показать, что он не взволнован,

To break it and show that he was not excited,

он, сделав усилие над собой, обратился к Голенищеву.

he took himself in hand and addressed Golenishchev.

– Я, кажется, имел удовольствие встречаться, – сказал он ему,

‘I believe I had the pleasure of meeting you,’ he said to him,

беспокойно оглядываясь то на Анну, то на Вронского,

anxiously turning to look now at Anna, now at Vronsky,

чтобы не проронить ни одной черты из выражения их лиц.

so as not to miss a single detail in the expressions on their faces.

– Как же! мы виделись у Росси,

‘Why, yes! We met at Rossi’s,

помните, на этом вечере, где декламировала эта итальянская барышня – новая Рашель, 

remember, the evening of the recital by that young Italian lady, the new Rachel,[26]*

– свободно заговорил Голенищев,

Golenishchev replied freely,

без малейшего сожаления отводя взгляд от картины и обращаясь к художнику.

taking his eyes from the picture without the least regret and turning to the artist.

Заметив, однако, что Михайлов ждёт суждения о картине, он сказал:

Noticing, however, that Mikhailov was waiting for an opinion on the picture, he said:

– Картина ваша очень подвинулась с тех пор, как я последний раз видел её.

‘Your picture has progressed considerably since I last saw it.

И как тогда, так и теперь меня необыкновенно поражает фигура Пилата.

And now, as then, I find the figure of Pilate extraordinarily striking.

Так понимаешь этого человека, доброго, славного малого,

One understands the man so well – a kind, nice fellow,

но чиновника до глубины души, который не ведает, что творит.

but a functionary to the bottom of his soul, who knows not what he does.

Но мне кажется…

But it seems to me…’

Всё подвижное лицо Михайлова вдруг просияло:

The whole of Mikhailov’s mobile face suddenly beamed;

– глаза засветились.

his eyes lit up.

Он хотел что-то сказать,

He wanted to say something

но не мог выговорить от волнения и притворился, что откашливается.

but could not speak from excitement, and pretended he was coughing.

Как ни низко он ценил способность понимания искусства Голенищевым,

Little as he valued Golenishchev’s ability to understand art,

как ни ничтожно было то справедливое замечание о верности выражения лица Пилата как чиновника,

trivial as was the correct observation about the rightness of Pilate’s expression as a functionary,

как ни обидно могло бы ему показаться высказывание первого такого ничтожного замечания,

offensive as it might have seemed to voice such a trivial observation first,

тогда как не говорилось о важнейших,

while more important things were ignored,

Михайлов был в восхищении от этого замечания.

Mikhailov was delighted with this observation.

Он сам думал о фигуре Пилата то же, что сказал Голенищев.

He himself thought the same about the figure of Pilate as Golenishchev did.

То, что это соображение было одно из миллионов других соображений,

That this opinion was one of a million opinions

которые, как Михайлов твёрдо знал это, все были бы верны,

which, as Mikhailov well knew, would all be correct,

не уменьшило для него значения замечания Голенищева.

did not diminish for him the significance of Golenishchev’s observation.

Он полюбил Голенищева за это замечание и от состояния уныния вдруг перешёл к восторгу.

He loved Golenishchev for it, and from a state of dejection suddenly went into ecstasy.

Тотчас же вся картина его ожила пред ним со всею невыразимою сложностью всего живого.

The whole painting at once came to life before him with all the complexity of everything that lives.

Михайлов опять попытался сказать, что он так понимал Пилата;

Mikhailov again tried to say that he understood Pilate the same way;

но губы его непокорно тряслись, и он не мог выговорить.

but his lips trembled disobediently and he could not get the words out.

Вронский и Анна тоже что-то говорили тем тихим голосом,

Vronsky and Anna were also saying something in those soft voices

которым, отчасти чтобы не оскорбить художника,

in which – partly so as not to insult the artist,

отчасти чтобы не сказать громко глупость,

partly so as not to say some foolishness aloud,

которую так легко сказать, говоря об искусстве,

as it is so easy to do when talking about art

обыкновенно говорят на выставках картин.

– people usually talk at exhibitions.

Михайлову казалось, что картина и на них произвела впечатление.

It seemed to Mikhailov that the picture had made an impression on them as well.

Он подошёл к ним.

He went over to them.

– Как удивительно выражение Христа! – сказала Анна.

‘How astonishing Christ’s expression is!’ said Anna.

Из всего, что она видела, это выражение ей больше всего понравилось,

Of all she saw, she liked that expression most;

и она чувствовала, что это центр картины,

she felt it was the centre of the picture,

и потому похвала этого будет приятна художнику. 

and therefore that praise of it would please the artist.

– Видно, что ему жалко Пилата.

‘One can see he pities Pilate.’

Это было опять одно из того миллиона верных соображений,

This was again one of the million correct opinions

которые можно было найти в его картине и в фигуре Христа.

that could be held about his picture and the figure of Christ.

Она сказала, что ему жалко Пилата.

She said he pitied Pilate.

В выражении Христа должно быть и выражение жалости,

In Christ’s expression there had to be pity,

потому что в нём есть выражение любви, неземного спокойствия,

because there was in him the expression of love, unearthly peace,

готовности к смерти и сознания тщеты слов.

readiness for death and an awareness of the vanity of words.

Разумеется, есть выражение чиновника в Пилате и жалости в Христе,

Of course, there was the expression of a functionary in Pilate and of pity in Christ,

так как один олицетворение плотской, другой – духовной жизни.

because one embodied carnal and the other spiritual life.

Всё это и многое другое промелькнуло в мысли Михайлова.

All this and many other things flashed in Mikhailov’s thoughts.

И опять лицо его просияло восторгом.

And again his face beamed with ecstasy.

– Да, и как сделана эта фигура, сколько воздуха.

‘Yes, and the way the figure’s done, so much air.

Обойти можно, – сказал Голенищев,

You can walk around it,’ said Golenishchev,

очевидно этим замечанием показывая, что он не одобряет содержания и мысли фигуры.

obviously indicating by this observation that he did not approve of the content and idea of the figure.

– Да, удивительное мастерство! – сказал Вронский. 

‘Yes, amazing mastery!’ said Vronsky.

– Как эти фигуры на заднем плане выделяются!

‘How those figures in the background stand out!

Вот техника, – сказал он, обращаясь к Голенищеву

That’s technique,’ he said, turning to Golenishchev

и этим намекая на бывший между ними разговор о том, что Вронский отчаивался приобрести эту технику.

and alluding to a previous conversation between them about Vronsky’s despair of acquiring such technique.

– Да, да, удивительно! – подтвердили Голенищев и Анна.

‘Yes, yes, amazing!’ Golenishchev and Anna agreed.

Несмотря на возбуждённое состояние, в котором он находился,

In spite of the agitated state he was in,

замечание о технике больно заскребло на сердце Михайлова,

the remark about technique grated painfully on Mikhailov’s heart

и он, сердито посмотрев на Вронского, вдруг насупился.

and, glancing angrily at Vronsky, he suddenly scowled.

Он часто слышал это слово техника и решительно не понимал, что такое под этим разумели.

He had often heard this word ‘technique’ and decidedly did not understand what it implied.

Он знал, что под этим словом разумели механическую способность писать и рисовать,

He knew that it implied a mechanical ability to paint and draw,

совершенно независимую от содержания.

completely independent of content.

Часто он замечал, как и в настоящей похвале,

He had often noticed, as in this present praise,

что технику противополагали внутреннему достоинству,

that technique was opposed to inner virtue,

как будто можно было написать хорошо то, что было дурно.

as if it were possible to make a good painting of something bad.

Он знал, что надо было много внимания и осторожности

He knew that great attention and care were needed

для того, чтобы, снимая покров, не повредить самого произведения,

to remove the wrappings without harming the work itself,

и для того, чтобы снять все покровы;

and to remove all the wrappings;

но искусства писать, техники тут никакой не было.

but there was no art of painting, no technique here.

Если бы малому ребёнку или его кухарке также открылось то, что он видел,

If what he saw had also been revealed to a little child or to his kitchen-maid,

то и она сумела бы вылущить то, что она видит.

they too would have been able to lay bare what they saw.

А самый опытный и искусный живописец-техник одною механическою способностью не мог бы написать ничего,

But the most experienced and skilful painter-technician would be unable, for all his mechanical ability, to paint anything

если бы ему не открылись прежде границы содержания.

unless the boundaries of the content were first revealed to him.

Кроме того, он видел, что если уже говорить о технике,

Besides, he saw that if one were to speak of technique

то нельзя было его хвалить за неё.

he could not be praised for it.

Во всём, что он писал и написал, он видел режущие ему глаза недостатки,

In all his paintings, present and past, his eye was struck by defects

происходившие от неосторожности, с которою он снимал покровы,

that came from the carelessness with which he had removed the wrappings

и которых он теперь уже не мог исправить, не испортив всего произведения.

and that he could no longer correct without marring the whole work.

И почти на всех фигурах и лицах он видел ещё остатки не вполне снятых покровов, портившие картину.

And he still saw on almost all the figures and faces the remains of wrappings not yet completely removed, which marred the painting.

– Одно, что можно сказать, если вы позволите сделать это замечание… – заметил Голенищев.

‘One thing might be said, if you will allow me to make an observation .. .’ Golenishchev observed.

– Ах, я очень рад и прошу вас, – сказал Михайлов, притворно улыбаясь.

‘Oh, please do, I’ll be very glad,’ said Mikhailov, smiling falsely.

– Это то, что он у вас человекобог, а не богочеловек.

‘It is that you have made him a man-God and not a God-man.[27]

Впрочем, я знаю, что вы этого и хотели.

However, I know that’s what you meant to do.’

– Я не мог писать того Христа, которого у меня нет в душе, – сказал Михайлов мрачно.

‘I could not paint a Christ whom I do not have in my soul,’ Mikhailov said sullenly.

– Да, но в таком случае, если вы позволите сказать свою мысль…

‘Yes, but in that case, if you will allow me to say what I think …

Картина ваша так хороша, что моё замечание не может повредить ей,

Your picture is so good that my observation cannot harm it,

и потом это моё личное мнение.

and besides it’s my personal opinion.

У вас это другое.

With you it’s different.

Самый мотив другой.

The motif itself is different.

Но возьмём хоть Иванова.

But let’s take Ivanov.

Я полагаю, что если Христос сведён на степень исторического лица,

I think that if Christ is to be reduced to the level of a historical figure,

то лучше было бы Иванову и избрать другую историческую тему, свежую, нетронутую.

it would have been better if Ivanov had selected a different historical theme, something fresh, untouched.’

– Но если это величайшая тема, которая представляется искусству?

‘But what if this is the greatest theme available to art?’

– Если поискать, то найдутся другие.

‘If one seeks, one can find others.

Но дело в том, что искусство не терпит спора и рассуждений.

But the thing is that art doesn’t suffer argument and reasoning.

А при картине Иванова для верующего и для неверующего является вопрос:

And in front of Ivanov’s painting a question arises both for the believer and for the unbeliever

– бог это или не бог?

– is he God or not?

и разрушает единство впечатления.

– and destroys the unity of the impression.’

– Почему же?

‘Why so?

Мне кажется, что для образованных людей, – сказал Михайлов, 

It seems to me,’ said Mikhailov, ‘that for educated people

– спора уже не может существовать.

the question can no longer exist.’

Голенищев не согласился с этим

Golenishchev disagreed with that

и, держась своей первой мысли о единстве впечатления, нужного для искусства,

and, keeping to his first thought about the unity of impression necessary for art,

разбил Михайлова.

crushed Mikhailov.

Михайлов волновался, но не умел ничего сказать в защиту своей мысли..

Mikhailov was excited but unable to say anything in defence of his thinking.

XII

XII

Анна с Вронским уже давно переглядывались,

Anna and Vronsky had long been exchanging glances,

сожалея об умной говорливости своего приятеля,

regretting the clever loquacity of their friend,

и, наконец, Вронский перешёл, не дожидаясь хозяина, к другой, небольшой картине.

and Vronsky finally moved on, without waiting for his host, to another smaller picture.

– Ах, какая прелесть, что за прелесть!

‘Ah, how charming, what a charming thing!

Чудо! Какая прелесть! – заговорили они в один голос.

A marvel! How charming!’ they said with one voice.

«Что им так понравилось?» – подумал Михайлов.

‘What is it they like so much?’ thought Mikhailov.

Он и забыл про эту, три года назад писанную, картину.

He had forgotten this picture, painted three years ago,

Забыл все страдания и восторги, которые он пережил с этою картиной,

forgotten all the agonies and ecstasies he had lived through with this picture,

когда она несколько месяцев одна неотступно день и ночь занимала его,

when it alone had occupied him persistently for several months, day and night;

забыл, как он всегда забывал про оконченные картины.

forgotten it as he always forgot finished pictures.

Он не любил даже смотреть на неё

He did not even like looking at it

и выставил только потому, что ждал англичанина, желавшего купить её.

and had put it out only because he was expecting an Englishman who wanted to buy it.

– Это так, этюд давнишний, – сказал он.

‘It’s just an old study,’ he said.

– Как хорошо! – сказал Голенищев,

‘How good!’ said Golenishchev,

тоже, очевидно, искренно подпавший под прелесть картины.

who had obviously fallen under the charm of the painting as well.

Два мальчика в тени ракиты ловили удочками рыбу.

Two boys were fishing in the shade of a willow.

Один, старший, только что закинул удочку

One, the elder, had just dropped his line in

и старательно выводил поплавок из-за куста, весь поглощённый этим делом;

and was carefully drawing the bobber from behind a bush, all absorbed in what he was doing;

другой, помоложе, лежал на траве, облокотив спутанную белокурую голову на руки,

the other, slightly younger, was lying in the grass, his dishevelled blond head resting on his hands,

и смотрел задумчивыми голубыми глазами на воду.

gazing into the water with pensive blue eyes.

О чём он думал?

What was he thinking about?

Восхищение пред этою его картиной шевельнуло в Михайлове прежнее волнение,

The admiration for this picture stirred the former excitement in Mikhailov’s soul,

но он боялся и не любил этого праздного чувства к прошедшему,

but he feared and disliked this idle feeling for the past,

и потому, хотя ему и радостны были эти похвалы,

and therefore, though glad of the praise,

он хотел отвлечь посетителей к третьей картине.

he wanted to distract his visitors with a third picture.

Но Вронский спросил, не продаётся ли картина.

But Vronsky asked if the picture was for sale.

Для Михайлова теперь, взволнованного посетителями, речь о денежном деле была весьма неприятна.

Mikhailov, excited by his visitors, now found the talk of money very unpleasant.

– Она выставлена для продажи, – отвечал он, мрачно насупливаясь.

‘It was put out to be sold,’ he replied, scowling darkly.

Когда посетители уехали,

When the visitors had gone,

Михайлов сел против картины Пилата и Христа

Mikhailov sat down facing the picture of Pilate and Christ

и в уме своём повторял то, что было сказано,

and went over in his mind what had been said,

и хотя и не сказано, но подразумеваемо этими посетителями.

or not said but implied, by these visitors.

И странно:

And, strangely,

– то, что имело такой вес для него,

what had carried such weight for him

когда они были тут и когда он мысленно переносился на их точку зрения,

when they were there and when he put himself mentally into their point of view,

вдруг потеряло для него всякое значение.

suddenly lost all meaning for him.

Он стал смотреть на свою картину всем своим полным художественным взглядом

He began to look at his picture with his full artistic vision

и пришёл в то состояние уверенности в совершенстве и потому в значительности своей картины,

and arrived at that state of confidence in the perfection and hence the significance of his picture

которое нужно было ему для того исключающего все другие интересы напряжения,

which he needed for that tension, exclusive of all other interests,

при котором одном он мог работать.

which alone made it possible for him to work.

Нога Христа в ракурсе всё-таки была не то.

The foreshortening of Christ’s leg was still not quite right.

Он взял палитру и принялся работать.

He took his palette and set to work.

Исправляя ногу, он беспрестанно всматривался в фигуру Иоанна на заднем плане,

As he corrected the leg, he kept studying the figure of John in the background,

которой посетители не заметили,

which the visitors had not noticed

но которая, он знал, была верх совершенства.

but which he knew to be the height of perfection.

Окончив ногу, он хотел взяться за эту фигуру,

After finishing the leg, he wanted to get to this figure,

но почувствовал себя слишком взволнованным для этого.

but he felt himself too excited for it.

Он одинаково не мог работать, когда был холоден,

He was equally unable to work when he was cold

как и тогда, когда был слишком размягчён и слишком видел всё.

and when he was too receptive and saw everything too well.

Была только одна ступень на этом переходе от холодности ко вдохновению, на которой возможна была работа.

There was only one step in this transition from coldness to inspiration at which work was possible.

А нынче он слишком был взволнован.

But today he was too excited.

Он хотел закрыть картину, но остановился

He was about to cover the painting, but stopped

и, держа рукой простыню, блаженно улыбаясь, долго смотрел на фигуру Иоанна.

and, holding the sheet in his hand, gazed for a long time and with a blissful smile at the figure of John.

Наконец, как бы с грустью отрываясь, опустил простыню

Finally, as if sadly tearing himself away, he lowered the sheet

и, усталый, но счастливый, пошёл к себе.

and went home, weary but happy.

Вронский, Анна и Голенищев, возвращаясь домой, были особенно оживлены и веселы.

Vronsky, Anna and Golenishchev, on their way back, were especially animated and merry.

Они говорили о Михайлове и его картинах.

They talked about Mikhailov and his paintings.

Слово талант, под которым они разумели прирождённую, почти физическую способность,

The word ‘talent’, which they understood as an inborn and almost physical ability,

независимую от ума и сердца,

independent of mind and heart,

и которым они хотели назвать всё, что переживаемо было художником,

and which they wanted to apply to everything the artist experienced,

особенно часто встречалось в их разговоре,

occurred particularly often in their conversation,

так как оно им было необходимо,

since they needed it

для того чтобы называть то, о чём они не имели никакого понятия,

in order to name something they had no idea of,

но хотели говорить.

but wanted to talk about.

Они говорили, что в таланте ему нельзя отказать,

They said that it was impossible to deny his talent,

но что талант его не мог развиться от недостатка образования

but that his talent had been unable to develop for lack of education

– общего несчастия наших русских художников.

– a common misfortune of our Russian artists.

Но картина мальчиков запала в их памяти,

But the painting with the boys stuck in their memory

и нет-нет они возвращались к ней.

and every now and then they went back to it.

– Что за прелесть!

‘So charming!

Как это удалось ему и как просто!

He succeeded so well and so simply!

Он и не понимает, как это хорошо.

He doesn’t understand how good it is.

Да, надо не упустить и купить её, – говорил Вронский.

Yes, we must buy it and not let it slip,’ said Vronsky.

XIII

XIII

Михайлов продал Вронскому свою картинку и согласился делать портрет Анны.

Mikhailov sold Vronsky his little painting and agreed to do Anna’s portrait.

В назначенный день он пришёл и начал работу.

On the appointed day he came and set to work.

Портрет с пятого сеанса поразил всех, в особенности Вронского,

From the fifth sitting the portrait struck everyone, especially Vronsky,

не только сходством, но и особенною красотою.

not only by its likeness but by its special beauty.

Странно было, как мог Михайлов найти ту её особенную красоту.

It was strange how Mikhailov was able to find this special beauty in her.

«Надо было знать и любить её, как я любил,

‘One would have to know her and love her as I do

чтобы найти это самое милое её душевное выражение», – думал Вронский,

to find that sweetest inner expression of hers,’ thought Vronsky,

хотя он по этому портрету только узнал это самое милое её душевное выражение.

though he had learned of that sweetest inner expression of hers only from this portrait.

Но выражение это было так правдиво,

But the expression was so true

что ему и другим казалось, что они давно знали его.

that he and others thought they had always known it.

– Я сколько времени бьюсь и ничего не сделал, – говорил он про свой портрет, 

‘I’ve been struggling for so long and have done nothing,’ he said of his own portrait,

– а он посмотрел и написал.

‘and he just looked and started painting.

Вот что значит техника.

That’s what technique means.’

– Это придёт, – утешал его Голенищев,

‘It will come,’ Golenishchev comforted him.

в понятии которого Вронский имел и талант

To his mind, Vronsky had talent

и, главное, образование, дающее возвышенный взгляд на искусство.

and, above all, education, which gives one an exalted view of art.

Убеждение Голенищева в таланте Вронского поддерживалось ещё и тем,

Golenishchev’s conviction of Vronsky’s talent was also supported by the fact

что ему нужно было сочувствие и похвалы Вронского его статьям и мыслям,

that he needed Vronsky’s sympathy and praise for his articles and thoughts,

и он чувствовал, что похвалы и поддержка должны быть взаимны.

and felt that praise and support ought to be mutual.

В чужом доме и в особенности в палаццо у Вронского

In other people’s houses, and especially in Vronsky’s palazzo,

Михайлов был совсем другим человеком, чем у себя в студии.

Mikhailov was quite a different man than he was at home in his studio.

Он был неприязненно почтителен,

He showed an unfriendly deference,

как бы боясь сближения с людьми, которых он не уважал.

as if wary of getting close to people he did not respect.

Он называл Вронского – ваше сиятельство

He called Vronsky ‘your highness’

и никогда, несмотря на приглашения Анны и Вронского, не оставался обедать

and, despite Anna’s and Vronsky’s invitations, never stayed for dinner,

и не приходил иначе, как для сеансов.

but came only for the sittings.

Анна была более, чем к другим, ласкова к нему и благодарна за свой портрет.

Anna was nicer to him than to others, and was grateful for her portrait.

Вронский был с ним более чем учтив

Vronsky was more than polite,

и, очевидно, интересовался суждением художника о своей картине.

and was obviously interested in the artist’s opinion of his painting.

Голенищев не пропускал случая внушать Михайлову настоящие понятия об искусстве.

Golenishchev never missed an opportunity to instil true notions of art into Mikhailov.

Но Михайлов оставался одинаково холоден ко всем.

But Mikhailov remained equally cold to them all.

Анна чувствовала по его взгляду, что он любил смотреть на неё;

Anna felt from his eyes that he liked looking at her;

но он избегал разговоров с нею.

but he avoided talking with her.

На разговоры Вронского о его живописи он упорно молчал

To Vronsky’s talk about his art he remained stubbornly silent,

и так же упорно молчал, когда ему показали картину Вронского,

and he remained as stubbornly silent when he was shown Vronsky’s picture

и, очевидно, тяготился разговорами Голенищева и не возражал ему.

and, obviously burdened by Golenishchev’s talk, did not contradict him.

Вообще Михайлов своим сдержанным и неприятным, как бы враждебным, отношением очень не понравился им,

Generally, they very much disliked Mikhailov, with his reserved and unpleasant, as if hostile, attitude,

когда они узнали его ближе.

once they got to know him better.

И они рады были, когда сеансы кончились,

And they were glad when the sittings were over,

в руках их остался прекрасный портрет, а он перестал ходить.

the wonderful portrait was left with them and he stopped coming.

Голенищев первый высказал мысль, которую все имели, 

Golenishchev was the first to voice a thought they all had

– именно, что Михайлов просто завидовал Вронскому.

– namely, that Mikhailov was simply envious of Vronsky.

– Положим, не завидует, потому что у него талант:

‘Or let’s say, not envious, because he has talent;

– но ему досадно, что придворный и богатый человек, ещё граф

but it vexes him that a courtier and a wealthy man, who is also a count

(ведь они все это ненавидят),

(they do hate all that),

без особенного труда делает то же, если не лучше,

without much effort does the same, if not better,

чем он, посвятивший на это всю жизнь.

as he who has devoted his life to it.

Главное, образование, которого у него нет.

Above all, it’s education that he lacks.’

Вронский защищал Михайлова,

Vronsky defended Mikhailov,

но в глубине души он верил этому,

but in the depths of his soul he believed it,

потому что, по его понятию, человек другого, низшего мира должен был завидовать.

because to his mind a man of a different, inferior world had to be envious.

Портрет Анны, 

Anna’s portrait,

– одно и то же и писанное с натуры им и Михайловым,

the same subject painted from nature by himself and by Mikhailov,

должно бы было показать Вронскому разницу, которая была между ним и Михайловым;

ought to have shown Vronsky the difference between himself and Mikhailov.

но он не видал её.

But he did not see it.

Он только после Михайлова перестал писать свой портрет Анны,

He merely stopped painting Anna’s portrait after Mikhailov finished,

решив, что это теперь было излишне.

deciding that it was now superfluous.

Картину же свою из средневековой жизни он продолжал.

However, he went on with his painting from medieval life.

И он сам, и Голенищев, и в особенности Анна

And he himself, and Golenishchev, and especially Anna,

находили, что она была очень хороша,

found it very good

потому что была гораздо более похожа на знаменитые картины, чем картина Михайлова.

because it looked much more like famous pictures than Mikhailov’s picture did.

Михайлов между тем, несмотря на то, что портрет Анны очень увлёк его,

Mikhailov, meanwhile, though he had been much taken up with the portrait of Anna,

был ещё более рад, чем они, когда сеансы кончились

was even more glad than they were when the sittings ended

и ему не надо было больше слушать толки Голенищева об искусстве

and he did not have to listen to Golenishchev’s talk about art anymore

и можно забыть про живопись Вронского.

and could forget about Vronsky’s painting.

Он знал, что нельзя запретить Вронскому баловать живописью;

He knew it was impossible to forbid Vronsky to toy with painting;

он знал, что он и все дилетанты имели полное право писать, что им угодно,

he knew that he and all the dilettantes had every right to paint whatever they liked,

но ему было неприятно.

but he found it unpleasant.

Нельзя запретить человеку сделать себе большую куклу из воска и целовать её.

It was impossible to forbid a man to make a big wax doll and kiss it.

Но если б этот человек с куклой пришёл и сел пред влюблённым

But if this man with the doll came and sat in front of a man in love

и принялся бы ласкать свою куклу, как влюблённый ласкает ту, которую он любит,

and began to caress his doll the way the man in love caressed his beloved,

то влюблённому было бы неприятно.

the man in love would find it unpleasant.

Такое же неприятное чувство испытывал Михайлов при виде живописи Вронского;

Mikhailov experienced the same unpleasant feeling at the sight of Vronsky’s painting;

ему было и смешно, и досадно, и жалко, и оскорбительно.

he felt it ridiculous, vexing, pathetic and offensive.

Увлечение Вронского живописью и средними веками продолжалось недолго.

Vronsky’s enthusiasm for painting and the Middle Ages did not last long.

Он имел настолько вкуса к живописи, что не мог докончить своей картины.

He had enough taste for painting to be unable to finish his picture.

Картина остановилась.

The picture came to a stop.

Он смутно чувствовал, что недостатки её, мало заметные при начале,

He vaguely felt that its defects, little noticeable in the beginning,

будут поразительны, если он будет продолжать.

would become striking if he went on.

С ним случилось то же, что и с Голенищевым, чувствующим, что ему нечего сказать,

The same thing happened with him as with Golenishchev, who felt he had nothing to say

и постоянно обманывающим себя тем, что мысль не созрела,

and kept deceiving himself by saying that his thought had not ripened,

что он вынашивает её и готовит материалы.

that he was nurturing it and preparing his materials.

Но Голенищева это озлобило и измучало,

But Golenishchev was embittered and tormented by it,

Вронский же не мог обманывать и мучать себя и в особенности озлобляться.

while Vronsky could not deceive and torment himself, still less become embittered.

Он со свойственною ему решительностью характера,

With his peculiar resoluteness of character,

ничего не объясняя и не оправдываясь, перестал заниматься живописью.

without explaining anything or justifying himself, he ceased to occupy himself with painting.

Но без этого занятия жизнь его и Анны, удивлявшейся его разочарованию,

But without this occupation his life and Anna’s, who was surprised by his disappointment,

показалась ему так скучна в итальянском городе,

seemed so boring to him in this Italian town,

палаццо вдруг стал так очевидно стар и грязен,

the palazzo suddenly became so obviously old and dirty,

так неприятно пригляделись пятна на гардинах,

so unpleasant the sight of the stains on the curtains,

трещины на полах, отбитая штукатурка на карнизах

the cracks in the floors, the chipped stucco of the cornices,

и так скучен стал всё один и тот же Голенищев, итальянский профессор и немец-путешественник,

and so boring became this ever-the-same Golenishchev, the Italian professor, and the German traveller,

что надо было переменить жизнь.

that a change of life was necessary.

Они решили ехать в Россию, в деревню.

They decided to go to Russia, to the country.

В Петербурге Вронский намеревался сделать раздел с братом,

In Petersburg Vronsky intended to make a division of property with his brother,

а Анна повидать сына.

and Anna to see her son.

Лето же они намеревались прожить в большом родовом имении Вронского.

The summer they planned to spend on Vronsky’s big family estate.

XIV

XIV

Лёвин был женат третий месяц.

Levin had been married for three months.

Он был счастлив, но совсем не так, как ожидал.

He was happy, but not at all in the way he had expected.

На каждом шагу он находил разочарование в прежних мечтах и новое неожиданное очарование.

At every step he found disenchantment with his old dream and a new, unexpected enchantment.

Лёвин был счастлив, но, вступив в семейную жизнь,

He was happy, but, having entered upon family life,

он на каждом шагу видел,

he saw at every step

что это было совсем не то, что он воображал.

that it was not what he had imagined.

На каждом шагу он испытывал то, что испытывал бы человек,

At every step he felt like a man

любовавшийся плавным, счастливым ходом лодочки по озеру,

who, after having admired a little boat going smoothly and happily on a lake,

после того как он бы сам сел в эту лодочку.

then got into this boat.

Он видел, что мало того, чтобы сидеть ровно, не качаясь, 

He saw that it was not enough to sit straight without rocking;

– надо ещё соображаться, ни на минуту не забывая, куда плыть,

he also had to keep in mind, not forgetting for a minute, where he was going,

что под ногами вода и надо грести,

that there was water underneath, that he had to row

и что непривычным рукам больно,

and his unaccustomed hands hurt,

что только смотреть на это легко,

that it was easy only to look at,

а что делать это хотя и очень радостно, но очень трудно.

but doing it, while very joyful, was also very difficult.

Бывало, холостым, глядя на чужую супружескую жизнь,

As a bachelor, seeing the married life of others,

на мелочные заботы, ссоры, ревность,

their trifling cares, quarrels, jealousy,

он только презрительно улыбался в душе.

he used only to smile scornfully to himself.

В его будущей супружеской жизни не только не могло быть, по его убеждению, ничего подобного,

In his own future married life, he was convinced, there not only could be nothing like that,

но даже все внешние формы, казалось ему,

but even all its external forms, it seemed to him,

должны были быть во всём совершенно не похожи на жизнь других.

were bound to be in every way completely unlike other people’s lives.

И вдруг вместо этого жизнь его с женою не только не сложилась особенно,

And suddenly, instead of that, his life with his wife did not form itself in any special way,

а, напротив, вся сложилась из тех самых ничтожных мелочей, которые он так презирал прежде,

but was, on the contrary, formed entirely of those insignificant trifles he had scorned so much before,

но которые теперь против его воли получали необыкновенную и неопровержимую значительность.

but which now, against his will, acquired an extraordinary and irrefutable significance.

И Лёвин видел, что устройство всех этих мелочей совсем не так легко было, как ему казалось прежде.

And Levin saw that to arrange all those trifles was by no means as easy as it had seemed to him before.

Несмотря на то, что Лёвин полагал, что он имеет самые точные понятия о семейной жизни,

Though he had thought that he had the most precise notions of family life,

он, как и все мужчины, представлял себе невольно семейную жизнь только как наслаждение любви,

he had, like all men, involuntarily pictured it to himself only as the enjoyment of love,

которой ничто не должно было препятствовать

which nothing should hinder

и от которой не должны были отвлекать мелкие заботы.

and from which trifling cares should not detract.

Он должен был, по его понятию, работать свою работу и отдыхать от неё в счастии любви.

He was supposed, as he understood it, to do his work and to rest from it in the happiness of love.

Она должна была быть любима, и только.

She was supposed to be loved and only that.

Но он, как и все мужчины, забывал, что и ей надо работать.

But, like all men, he had forgotten that she also needed to work.

И он удивлялся, как она, эта поэтическая, прелестная Кити,

And he was surprised at how she, this poetic, lovely Kitty,

могла в первые же не только недели, в первые дни семейной жизни думать, помнить и хлопотать

in the very first, not weeks, but days of married life, could think, remember and fuss

о скатертях, о мебели, о тюфяках для приезжих,

about tablecloths, furniture, mattresses for guests,

о подносе, о поваре, обеде и т. п.

about a tray, the cook, the dinner and so on.

Ещё бывши женихом, он был поражён тою определённостью,

While still her fiancé, he had been struck by the definitiveness

с которою она отказалась от поездки за границу и решила ехать в деревню,

with which she had renounced going abroad and decided to go to the country,

как будто она знала что-то такое, что нужно,

as if she knew something necessary

и, кроме своей любви, могла ещё думать о постороннем.

and, besides her love, could still think of extraneous things.

Это оскорбило его тогда,

This had offended him then,

и теперь несколько раз её мелочные хлопоты и заботы оскорбляли его.

and now, too, her petty fussing and cares several times offended him.

Но он видел, что это ей необходимо.

But he saw that she needed it.

И он, любя её,

And loving her as he did,

хотя и не понимал зачем, хотя и посмеивался над этими заботами,

though he did not understand why, though he chuckled at those cares,

не мог не любоваться ими.

he could not help admiring them.

Он посмеивался над тем, как она расставляла мебель, привезённую из Москвы,

He chuckled at her arranging the furniture brought from Moscow,

как убирала по-новому свою и его комнату, как вешала гардины,

decorating her room and his in a new way, hanging curtains,

как распределяла будущее помещение для гостей, для Долли,

assigning future quarters for guests, for Dolly,

как устраивала помещение своей новой девушке,

setting up quarters for her new maid,

как заказывала обед старику повару,

giving the old cook orders for dinner,

как входила в препирания с Агафьей Михайловной, отстраняя её от провизии.

getting into arguments with Agafya Mikhailovna, dismissing her from her charge of the provisions.

Он видел, что старик повар улыбался,

He saw how the old cook smiled,

любуясь ею и слушая её неумелые, невозможные приказания;

admiring her and listening to her inexperienced, impossible orders;

видел, что Агафья Михайловна задумчиво и ласково покачивала головой на новые распоряжения молодой барыни в кладовой;

he saw how Agafya Mikhailovna thoughtfully and gently shook her head at the young mistress’s new instructions in the pantry;

видел, что Кити была необыкновенно мила,

he saw how extraordinarily sweet Kitty was

когда она, смеясь и плача, приходила к нему объявить,

when she came to him, laughing and crying, to tell him

что девушка Маша привыкла считать её барышней

that the maid Masha kept treating her like a young girl

и оттого её никто не слушает.

and because of it no one listened to her.

Ему это казалось мило, но странно,

It seemed sweet to him but strange,

и он думал, что лучше бы было без этого.

and he thought it would have been better without it.

Он не знал того чувства перемены,

He did not know that feeling of change

которое она испытывала после того, как ей дома иногда хотелось капусты с квасом или конфет,

she was experiencing after living at home, where she would sometimes want cabbage with kvass or sweets,

и ни того, ни другого нельзя было иметь,

and could not have either,

а теперь она могла заказать, что хотела,

while now she could order whatever she liked,

купить груды конфет,

buy heaps of sweets,

издержать сколько хотела денег и заказать какое хотела пирожное.

spend any amount of money and order any pastry she wanted.

Она теперь с радостью мечтала о приезде Долли с детьми,

She now dreamed joyfully of Dolly’s coming with the children,

в особенности потому, что она для детей будет заказывать любимое каждым пирожное,

especially because she was going to order each child’s favourite pastry,

а Долли оценит всё её новое устройство.

and Dolly would appreciate all her new arrangements.

Она сама не знала, зачем и для чего,

She did not know why or what for,

но домашнее хозяйство неудержимо влекло её к себе.

but housekeeping attracted her irresistibly.

Она, инстинктивно чувствуя приближение весны и зная, что будут и ненастные дни,

Instinctively sensing the approach of spring and knowing there would also be bad weather,

вила, как умела, своё гнездо

she was building her nest as best she could,

и торопилась в одно время и вить его и учиться, как это делать.

hastening both to build it and to learn how it was done.

Эта мелочная озабоченность Кити,

This trifling preoccupation of Kitty’s,

столь противоположная идеалу Лёвина возвышенного счастия первого времени,

so opposite to Levin’s ideal of the exalted happiness of the initial period,

было одно из разочарований;

was one of his disenchantments;

и эта милая озабоченность, которой смысла он не понимал,

yet this sweet preoccupation, the meaning of which he did not understand

но не мог не любить,

but which he could not help loving,

было одно из новых очарований.

was one of his new enchantments.

Другое разочарование и очарование были ссоры.

Their quarrels were another disenchantment and enchantment.

Лёвин никогда не мог себе представить,

Levin never imagined

чтобы между им и женою могли быть другие отношения,

that there could be any other relations between himself and his wife

кроме нежных, уважительных, любовных,

than tender, respectful, loving ones,

и вдруг с первых же дней они поссорились,

and suddenly, in the very first days, they quarrelled,

так что она сказала ему, что он не любит её, любит себя одного,

and she told him he did not love her, loved only himself,

заплакала и замахала руками.

wept and waved her hands.

Первая эта их ссора произошла оттого, что Лёвин поехал на новый хутор

This first quarrel occurred because Levin went to a new farmstead

и пробыл полчаса долее, потому что хотел проехать ближнею дорогой и заблудился.

and came back half an hour late, having lost his way trying to take a shortcut.

Он ехал домой, только думая о ней, о её любви, о своём счастье,

He was returning home thinking only of her, of her love, of his happiness,

и чем ближе подъезжал, тем больше разгоралась в нём нежность к ней.

and the closer he came to home the more ardent his tenderness for her grew.

Он вбежал в комнату с тем же чувством и ещё сильнейшим,

He rushed into the room with the same feeling and even stronger

чем то, с каким он приехал к Щербацким делать предложение.

than when he had gone to the Shcherbatskys’ to propose.

И вдруг его встретило мрачное, никогда не виданное им в ней выражение.

And suddenly he was met with a sullen expression he had never seen in her.

Он хотел поцеловать её, она оттолкнула его.

He wanted to kiss her, but she pushed him away.

– Что ты?

‘What’s the matter?’

– Тебе весело… – начала она, желая быть спокойно-ядовитою.

‘You’re having fun …’ she began, trying to be calmly venomous.

Но только что она открыла рот,

But she no sooner opened her mouth

как слова упрёков бессмысленной ревности,

than reproachful words of senseless jealousy,

всего, что мучало её в эти полчаса,

all that had tortured her during the half hour

которые она неподвижно провела, сидя на окне,

she had spent sitting motionless at the window,

вырвались у ней.

burst from her.

Тут только в первый раз он ясно понял то, чего он не понимал,

Only then did he understand clearly for the first time what he had not understood

когда после венца повёл её из церкви.

when he had led her out of the church after the wedding.

Он понял, что она не только близка ему,

He understood not only that she was close to him,

но что он теперь не знает, где кончается она и начинается он.

but that he no longer knew where she ended and he began.

Он понял это по тому мучительному чувству раздвоения, которое он испытывал в эту минуту.

He understood it by the painful feeling of being split which he experienced at that moment.

Он оскорбился в первую минуту,

He was offended at first,

но в ту же секунду он почувствовал, что он не может быть оскорблён ею,

but in that same instant he felt that he could not be offended by her,

что она была он сам.

that she was him.

Он испытывал в первую минуту чувство подобное тому, какое испытывает человек,

In the first moment he felt like a man who,

когда, получив вдруг сильный удар сзади,

having suddenly received a violent blow from behind,

с досадой и желанием мести оборачивается, чтобы найти виновного,

turns with vexation and a desire for revenge to find out who did it,

и убеждается, что это он сам нечаянно ударил себя,

and realizes that he has accidentally struck himself,

что сердиться не на кого и надо перенести и утишить боль.

that there is no one to be angry with and he must endure and ease the pain.

Никогда он с такою силой после уже не чувствовал этого,

Never afterwards did he feel it so strongly,

но в этот первый раз он долго не мог опомниться.

but this first time it took him long to recover.

Естественное чувство требовало от него оправдаться, доказать ей вину её;

Natural feeling demanded that he vindicate himself, prove to her that she was wrong;

но доказать ей вину значило ещё более раздражать её

but to prove that she was wrong would mean to upset her still more

и сделать больше тот разрыв, который был причиною всего горя.

and make the breach that had caused all the trouble still wider.

Одно привычное чувство влекло его к тому, чтобы снять с себя и на неё перенести вину;

One habitual feeling urged him to shift the blame from himself to her;

другое чувство, более сильное, влекло к тому, чтобы скорее, как можно скорее,

another, stronger one urged him quickly, as quickly as possible,

не давая увеличиться происшедшему разрыву, загладить его.

to smooth over the breach and keep it from growing bigger.

Оставаться с таким несправедливым обвинением было мучительно,

To remain under so unjust an accusation was tormenting,

но, оправдавшись, сделать ей больно было ещё хуже.

but to hurt her by vindicating himself was still worse.

Как человек, в полусне томящийся болью,

Like a man suffering from pain while half asleep,

он хотел оторвать, отбросить от себя больное место

he wanted to tear off, to throw away the sore spot

и, опомнившись, чувствовал, что больное место – он сам.

and, coming to his senses, found that the sore spot was himself.

Надо было стараться только помочь больному месту перетерпеть,

He could only try to help the sore spot to suffer through it,

и он постарался это сделать.

and that he did.

Они помирились.

They made peace.

Она, сознав свою вину, но не высказав её, стала нежнее к нему,

Realizing that she was wrong, but not saying so, she became more tender towards him,

и они испытали новое, удвоенное счастье любви.

and they experienced a new, redoubled happiness in their love.

Но это не помешало тому, чтобы столкновения эти не повторялись и даже особенно часто,

But that did not keep such confrontations from being repeated and even quite frequently,

по самым неожиданным и ничтожным поводам.

for the most unexpected and insignificant causes.

Столкновения эти происходили часто и оттого,

These confrontations also often took place

что они не знали ещё, что друг для друга важно,

because they did not yet know what was important for the other

и оттого, что всё это первое время они оба часто бывали в дурном расположении духа.

and because during this initial time they were both often in bad spirits.

Когда один был в хорошем, а другой в дурном, то мир не нарушался,

When one was in good and the other in bad spirits, the peace was not broken,

но когда оба случались в дурном расположении,

but when both happened to be in bad spirits,

то столкновения происходили из таких непонятных по ничтожности причин,

confrontations occurred for such incomprehensibly insignificant reasons

что они потом никак не могли вспомнить, о чём они ссорились.

that afterwards they were simply unable to remember what they had quarrelled over.

Правда, когда они оба были в хорошем расположении духа,

True, when both were in good spirits,

радость жизни их удвоялась.

their joy of life was doubled.

Но всё-таки это первое время было тяжёлое для них время.

But all the same this initial period was a difficult time for them.

Во всё это первое время особенно живо чувствовалась натянутость,

Throughout this time they sensed especially keenly the tension,

как бы подергиванье в ту и другую сторону той цепи, которою они были связаны.

the tugging to one side and the other, of the chain that bound them.

Вообще тот медовый месяц, то есть месяц после свадьбы,

Generally, that honeymoon – that is, the month following the wedding,

от которого, по преданию, ждал Лёвин столь многого,

from which, by tradition, Levin had expected so much

был не только не медовым,

– not only had no honey in it,

но остался в воспоминании их обоих самым тяжёлым и унизительным временем их жизни.

but remained in both their memories as the most difficult and humiliating time of their life.

Они оба одинаково старались в последующей жизни

They both tried equally in later life

вычеркнуть из своей памяти все уродливые, постыдные обстоятельства этого нездорового времени,

to cross out of their recollections all the ugly, shameful circumstances of that unhealthy time

когда оба они редко бывали в нормальном настроении духа,

when they were rarely in a normal state,

редко бывали сами собою.

were rarely themselves.

Только на третий месяц супружества,

Only in the third month of marriage,

после возвращения их из Москвы, куда они ездили на месяц,

after their return from Moscow where they had gone for a month,

жизнь их стала ровнее.

did their life become smoother.

XV

XV

Они только что приехали из Москвы и рады были своему уединению.

They had only just come back from Moscow and were glad of their solitude.

Он сидел в кабинете у письменного стола и писал.

He was sitting at the desk in his study writing.

Она, в том тёмно-лиловом платье,

She, in that dark lilac dress

которое она носила первые дни замужества и нынче опять надела

she had worn in the first days after their marriage and had now put on again,

и которое было особенно памятно и дорого ему,

and which was especially memorable and dear to him,

сидела на диване, на том самом кожаном старинном диване,

was sitting on the sofa, that same old leather sofa

который стоял всегда в кабинете у деда и отца Лёвина,

that had always stood in the study of Levin’s father and grandfather,

и шила broderie anglaise.

and doing broderie anglaise.

Он думал и писал, не переставая радостно чувствовать её присутствие.

He thought and wrote, rejoicing all the while at the feeling of her presence.

Занятия его и хозяйством и книгой,

His work, either on the estate or on his book,

в которой должны были быть изложены основания нового хозяйства,

which was to explain the principles of a new way of farming,

не были оставлены им;

had not been abandoned;

но как прежде эти занятия и мысли показались ему малы и ничтожны

but as this work and thought had once appeared small and insignificant to him

в сравнении с мраком, покрывшим всю жизнь,

compared to the darkness that covered his whole life,

так точно неважны и малы они казались теперь

so now, too, they appeared unimportant and small

в сравнении с тою облитою ярким светом счастья предстоящею жизнью.

compared to the life flooded with the bright light of happiness that lay before him.

Он продолжал свои занятия,

He continued his occupations,

но чувствовал теперь, что центр тяжести его внимания перешёл на другое

but he now felt that the centre of gravity of his attention had shifted elsewhere,

и что вследствие этого он совсем иначе и яснее смотрит на дело.

and owing to that he looked at his work quite differently and more clearly.

Прежде дело это было для него спасением от жизни.

Formerly his work had been a salvation from life for him.

Прежде он чувствовал, что без этого дела жизнь его будет слишком мрачна.

Formerly he had felt that without it his life would have been too bleak.

Теперь же занятия эти ему были необходимы,

But now this work was necessary to him

чтобы жизнь не была слишком однообразно светла.

so that life would not be so uniformly bright.

Взявшись опять за свои бумаги, перечтя то, что было написано,

Taking up his papers again, rereading what he had written,

он с удовольствием нашёл, что дело стоило того, чтобы им заниматься.

he was pleased to find that the thing was worth working on.

Дело было новое и полезное.

It was new and useful.

Многие из прежних мыслей показались ему излишними и крайними,

Many of his former thoughts seemed superfluous and extreme,

но многие пробелы стали ему ясны, когда он освежил в своей памяти всё дело.

but many gaps became clear to him as he refreshed the whole thing in his memory.

Он писал теперь новую главу о причинах невыгодного положения земледелия в России.

He was now writing a new chapter on the reasons for the unprofitable state of agriculture in Russia.

Он доказывал, что бедность России

He maintained that Russia’s poverty

происходит не только от неправильного распределения поземельной собственности и ложного направления,

came not only from an incorrect distribution of landed property and a false orientation,

но что этому содействовали в последнее время ненормально привитая России внешняя цивилизация,

but had recently been contributed to by an alien civilization abnormally grafted on to Russia,

в особенности пути сообщения, железные дороги,

particularly by the means of communication and the railways,

повлёкшие за собою централизацию в городах, развитие роскоши

entailing a centralization in cities, the development of luxury

и вследствие того, в ущерб земледелию,

and, as a result of that, to the detriment of agriculture,

развитие фабричной промышленности, кредита и его спутника – биржевой игры.

the development of factory industry, of credit and its companion – the stock exchange.

Ему казалось, что при нормальном развитии богатства в государстве

It seemed to him that when the wealth of a state develops normally,

все эти явления наступают, только когда на земледелие положен уже значительный труд,

all these phenomena occur only after considerable labour has already been invested in agriculture,

когда оно стало в правильные, по крайней мере в определённые условия;

after it has arrived at the correct or at least at definite conditions;

что богатство страны должно расти равномерно

that the wealth of a country should grow uniformly

и в особенности так, чтобы другие отрасли богатства не опережали земледелия;

and, in particular, so that other branches of wealth do not outstrip agriculture;

что сообразно с известным состоянием земледелия

that, in conformity with a given state of agriculture,

должны быть соответствующие ему и пути сообщения,

there should exist corresponding means of communication,

и что при нашем неправильном пользовании землёй

and that considering our incorrect use of the land,

железные дороги, вызванные не экономическою, но политическою необходимостью,

the railways, brought about not by economic but by political necessity,

были преждевременны и, вместо содействия земледелию,

were premature and, instead of contributing to agriculture,

которого ожидали от них,

which was what they were expected to do,

опередив земледелие и вызвав развитие промышленности и кредита, остановили его,

had outstripped agriculture and halted it, causing the development of industry and credit,

и что потому, так же как одностороннее и преждевременное развитие органа в животном помешало бы его общему развитию,

and that therefore, just as the one-sided and premature development of one organ in an animal would hinder its general development,

так для общего развития богатства в России

so in the general development of wealth in Russia,

кредит, пути сообщения, усиление фабричной деятельности,

credit, the means of communication, the increase of factory industry,

несомненно необходимые в Европе, где они своевременны,

– though undoubtedly necessary in Europe, where their time had come

у нас только сделали вред,

– had with us only done harm,

отстранив главный очередной вопрос устройсгва земледелия.

by setting aside the main, immediate question of the organization of agriculture.

Между тем как он писал своё,

While he was doing his writing,

она думала о том, как ненатурально внимателен был её муж с молодым князем Чарским,

she was thinking of how unnaturally attentive her husband had been to the young prince Charsky,

который очень бестактно любезничал с нею накануне отъезда.

who had very tactlessly bantered with her on the eve of their departure.

«Ведь он ревнует, – думала она. 

‘He’s jealous,’ she thought.

– Боже мой! как он мил и глуп.

‘My God, how sweet and silly he is!

Он ревнует меня!

He’s jealous of me!

Если б он знал, что они все для меня как Пётр-повар, – думала она,

If he only knew that they’re all the same as Pyotr the cook for me,’ she thought,

глядя с странным для себя чувством собственности на его затылок и красную шею. 

gazing at his nape and red neck with a proprietary feeling strange to her.

– Хоть и жалко отрывать его от занятий

‘Though it’s a pity to distract him from his work

(но он успеет!),

(but he’ll have time to do it!),

надо посмотреть его лицо;

I must look at his face.

почувствует ли он, что я смотрю на него?

Will he feel me looking at him?

Хочу, чтоб он оборотился…

I want him to turn round …

Хочу, ну!»

I want him to!’

– И она шире открыла глаза, желая этим усилить действие взгляда.

And she opened her eyes wide, wishing thereby to increase the effect of her gaze.

– Да, они отвлекают к себе все соки и дают ложный блеск, – пробормотал он, остановившись писать,

‘Yes, they draw all the juices off to themselves and lend a false glitter,’ he muttered, stopped writing

и, чувствуя, что она глядит на него и улыбается, оглянулся.

and, feeling her looking at him and smiling, turned to her.

– Что? – спросил он, улыбаясь и вставая.

‘What?’ he asked, smiling and getting up.

«Оглянулся», – подумала она.

‘He turned,’ she thought.

– Ничего, я хотела, чтобы ты оглянулся, – сказала она, глядя на него

‘Nothing, I just wanted you to turn to me,’ she said, looking at him

и желая догадаться, досадно ли ему, или нет то, что она оторвала его.

and trying to see whether he was annoyed that she had distracted him.

– Ну, ведь как хорошо нам вдвоём!

‘How good it is for us here together!

Мне то есть, – сказал он, подходя к ней и сияя улыбкой счастья.

For me, that is,’ he said, going to her and beaming with a smile of happiness.

– Мне так хорошо!

‘It’s so good for me!

Никуда не поеду, особенно в Москву.

I won’t go anywhere, especially not to Moscow!’

– А о чём ты думала?

‘And what have you been thinking?’

– Я? Я думала…

‘Me? I was thinking …

Нет, нет, иди пиши, не развлекайся, – сказала она, морща губы, 

No, no, go and write, don’t get distracted,’ she said, puckering her lips.

– и мне надо теперь вырезать вот эти дырочки, видишь?

‘And I’ve got to cut out these little holes now, see?’

Она взяла ножницы и стала прорезывать.

She took the scissors and began to cut.

– Нет, скажи же, что? – сказал он,

‘No, tell me what,’ he said,

подсаживаясь к ней и следя за кругообразным движением маленьких ножниц.

sitting down beside her and watching the circular movement of the small scissors.

– Ах, я что думала?

‘Ah, what was I thinking?

Я думала о Москве, о твоём затылке.

I was thinking about Moscow, about the nape of your neck.’

– За что именно мне такое счастье?

‘Precisely why have I been given such happiness?

Ненатурально. Слишком хорошо, – сказал он, целуя её руку.

It’s unnatural. Too good,’ he said, kissing her hand.

– Мне, напротив, чем лучше, тем натуральнее.

‘For me, on the contrary, the better it is, the more natural it seems.’

– А у тебя косичка, – сказал он, осторожно поворачивая её голову. 

‘And you’ve got a little strand here,’ he said, carefully turning her head.

– Косичка. Видишь, вот тут.

‘A little strand. See, right here.

Нет, нет, мы делом занимаемся.

No, no, we’re busy with our work.’

Занятие уже не продолжалось,

But the work no longer went on,

и они, как виноватые, отскочили друг от друга,

and they guiltily jumped away from each other

когда Кузьма вошёл доложить, что чай подан.

when Kuzma came to announce that tea was served.

– А из города приехали? – спросил Лёвин у Кузьмы.

‘Have they come from the city?’ Levin asked Kuzma.

– Только что приехали, разбираются.

‘They’ve just arrived; they’re unpacking.’

– Приходи же скорее, – сказала она ему, уходя из кабинета, 

‘Come quickly,’ she said as she left the study,

– а то без тебя прочту письма.

‘or I’ll read the letters without you.

И давай в четыре руки играть.

And then let’s play four hands.’

Оставшись один и убрав свои тетради в новый, купленный ею портфель,

Left alone, he put his notebooks into the new briefcase she had bought

он стал умывать руки в новом умывальнике

and began washing his hands at the new washstand

с новыми, всё с нею же появившимися элегантными принадлежностями.

with its elegant new accessories that had also appeared with her.

Лёвин улыбался своим мыслям и неодобрительно покачивал головой на эти мысли;

Levin smiled at his thoughts and shook his head at them disapprovingly;

чувство, подобное раскаянию, мучало его.

he suffered from a feeling akin to remorse.

Что-то стыдное, изнеженное, капуйское, как он себе называл это, было в его теперешней жизни.

There was something shameful, pampered, Capuan,[28] as he called it to himself, in his present life.

«Жить так не хорошо, – думал он. 

‘It’s not good to live like this,’ he thought.

– Вот скоро три месяца, а я ничего почти не делаю.

‘It will soon be three months and I’m not doing anything.

Нынче почти в первый раз я взялся серьёзно за работу, и что же?

Today is almost the first time I seriously got down to work – and what?

Только начал и бросил.

I no sooner started than I dropped it.

Даже обычные свои занятия – и те я почти оставил.

Even my usual occupations – I’ve all but abandoned them, too.

По хозяйству – и то я почти не хожу и не езжу.

My farming – I almost don’t go to look after it.

То мне жалко её оставить, то я вижу, что ей скучно.

I either feel sorry to leave her or see that she’s bored.

А я-то думал, что до женитьбы жизнь так себе, кое-как, не считается,

And here I used to think that life before marriage was just so, anyhow, didn’t count,

а что после женитьбы начнётся настоящая.

and that real life started after marriage.

А вот три месяца скоро,

And it will soon be three months,

и я никогда так праздно и бесполезно не проводил время.

and I’ve never spent my time so idly and uselessly.

Нет, это нельзя, надо начать.

No, it’s impossible. I must get started.

Разумеется, она не виновата.

Of course, it’s not her fault.

Её не в чем было упрекнуть.

There’s nothing to reproach her for.

Я сам должен был быть твёрже, выгородить свою мужскую независимость.

I must be firmer myself, must fence off my male independence.

А то этак можно самому привыкнуть и её приучить…

Or else I may get into the habit and teach it to her …

Разумеется, она не виновата», – говорил он себе.

Of course, it’s not her fault,’ he said to himself.

Но трудно человеку недовольному не упрекать кого-нибудь другого,

But it is hard for a discontented man not to reproach someone else,

и того самого, кто ближе всего ему

especially the very one who is closest to him,

в том, в чём он недоволен.

for his discontent.

И Лёвину смутно приходил в голову,

And it vaguely occurred to Levin,

что не то что она сама виновата

not that she was at fault

(виноватою она ни в чём не могла быть),

(she could not be at fault for anything),

но виновато её воспитание слишком поверхностное и привольное

but that her upbringing was at fault, was too superficial and frivolous

(«этот дурак Чарский:

(‘that fool Charsky:

– она, я знаю, хотела, но не умела остановить его»).

I know she’d have liked to stop him, but she didn’t know how’).

«Да, кроме интереса к дому

‘Yes, besides an interest in the house

(это было у неё),

(that she does have),

кроме своего туалета и кроме broderie anglaise, у неё нет серьёзных интересов.

besides her clothes and her broderie anglaise, she has no serious interests.

Ни интереса к моему делу, к хозяйству, к мужикам,

No interest in my work, in farming, in the muzhiks,

ни к музыке, в которой она довольно сильна, ни к чтению.

nor in music, which she’s quite good at, nor in reading.

Она ничего не делает и совершенно удовлетворена».

She’s not doing anything and is quite content.’

Лёвин в душе осуждал это и не понимал ещё,

In his soul Levin disapproved of that and did not yet understand

что она готовилась к тому периоду деятельности, который должен был наступить для неё,

that she was preparing for the period of activity which was to come for her,

когда она будет в одно и то же время женой мужа, хозяйкой дома,

when she would be at one and the same time the wife of her husband, the mistress of the house,

будет носить, кормить и воспитывать детей.

and would bear, nurse and raise her children.

Он не подумал, что она чутьём знала это

He did not understand that she knew it intuitively

и, готовясь к этому страшному труду,

and, while preparing for this awesome task,

не упрекала себя в минутах беззаботности и счастия любви,

did not reproach herself for the moments of insouciance and the happiness of love

которыми она пользовалась теперь, весело свивая своё будущее гнездо.

that she enjoyed now, while cheerfully building her future nest.

XVI

XVI

Когда Лёвин вошёл наверх,

When Levin came upstairs,

жена его сидела у нового серебряного самовара за новым чайным прибором

his wife was sitting at the new silver samovar by the new tea set

и, посадив у маленького столика старую Агафью Михайловну с налитою ей чашкой чая,

and, having seated old Agafya Mikhailovna before a full cup of tea,

читала письмо Долли, с которою они были в постоянной и частой переписке.

was reading a letter from Dolly, with whom she was in constant and frequent correspondence.

– Вишь, посадила меня ваша барыня, велела с ней сидеть, 

‘See, your lady seated me, she told me to sit with her,’

– сказала Агафья Михайловна, дружелюбно улыбаясь на Кити.

Agafya Mikhailovna said, smiling amiably at Kitty.

В этих словах Агафьи Михайловны Лёвин прочёл развязку драмы,

In these words of Agafya Mikhailovna Levin read the denouement of the drama

которая в последнее время происходила методу Агафьей Михайловной и Кити.

that had been going on lately between Agafya Mikhailovna and Kitty.

Он видел, что, несмотря на всё огорчение, причинённое Агафье Михайловне новою хозяйкой,

He saw that despite all the grief caused Agafya Mikhailovna by the new mistress,

отнявшею у неё бразды правления,

who had taken the reins of government from her,

Кити всё-таки победила её и заставила себя любить.

Kitty had still prevailed and made the old woman love her.

– Вот я и прочла твоё письмо, – сказала Кити, подавая ему безграмотное письмо. 

‘See, I also read your letter,’ said Kitty, handing him an illiterate letter.

– Это от той женщины, кажется, твоего брата… – сказала она. 

‘It’s from that woman, I think, your brother’s.. .’ she said.

– Я не прочла.

‘I didn’t really read it.

А это от моих и от Долли.

And this is from my family and from Dolly.

Представь!

Imagine!

Долли возила к Сарматским на детский бал Гришу и Таню;

Dolly took Grisha and Tanya to a children’s ball at the Sarmatskys’.

Таня была маркизой.

Tanya was a marquise.’

Но Лёвин не слушал её;

But Levin was not listening to her.

он, покраснев, взял письмо от Марьи Николаевны, бывшей любовницы брата Николая,

Flushing, he took the letter from Marya Nikolaevna, his brother Nikolai’s former mistress,

и стал читать его.

and started to read it.

Это было уже второе письмо от Марьи Николаевны.

This was now the second letter from Marya Nikolaevna.

В первом письме Марья Николаевна писала,

In the first letter she had written

что брат прогнал её от себя без вины,

that his brother had driven her out through no fault of her own,

и с трогательною наивностью прибавляла, что хотя она опять в нищете,

and had added with touching naivety that though she was again destitute,

но ничего не просит, не желает,

she did not ask or wish for anything,

а что только убивает её мысль о том, что Николай Дмитриевич пропадёт без неё по слабости своего здоровья,

only that the thought of Nikolai Dmitrich perishing without her on account of the weakness of his health was killing her,

и просила брата следить за ним.

and she asked his brother to look after him.

Теперь она писала другое.

Now she wrote something else.

Она нашла Николая Дмитриевича, опять сошлась с ним в Москве

She had found Nikolai Dmitrich, had been with him again in Moscow,

и с ним поехала в губернский город, где он получил место на службе.

and had gone with him to a provincial capital where he had been given a post.

Но что там он поссорился с начальником и поехал назад в Москву,

But he had quarrelled with his superior there and was returning to Moscow,

но дорогой так заболел, что едва ли встанет, – писала она.

only on the way had become so ill that it was unlikely he would ever get back on his feet – so she wrote.

«Всё о вас поминали, да и денег больше нет».

‘He keeps mentioning you, and we also have no more money.’

– Прочти, о тебе Долли пишет, – начала было Кити улыбаясь,

‘Read it, Dolly writes about you,’ Kitty began, smiling,

но вдруг остановилась, заметив переменившееся выражение лица мужа.

but suddenly stopped, noticing the changed expression of her husband’s face.

– Что ты? Что такое?

‘What’s the matter? What is it?’

– Она мне пишет, что Николай, брат, при смерти. Я поеду.

‘She writes that my brother Nikolai is dying. I’ll go.’

Лицо Кити вдруг переменилось.

Kitty’s countenance suddenly changed.

Мысли о Тане маркизой, о Долли, всё это исчезло.

Her thoughts about Tanya as a marquise, about Dolly, all vanished.

– Когда же ты поедешь? – сказала она.

‘When will you go?’ she said.

– Завтра.

‘Tomorrow.’

– И я с тобой, можно? – сказала она.

‘And I’ll go with you, may I?’ she said.

– Кити! Ну, что это? – с упрёком сказал он.

‘Kitty! What on earth?’ he said in reproach.

– Как что? – оскорбившись за то, что он как бы с неохотой и досадой принимает её предложение. 

‘Why not?’ she said, offended that he seemed to take her suggestion reluctantly and vexedly.

– От чего же мне не ехать?

‘Why shouldn’t I go?

Я тебе не буду мешать.

I won’t bother you. I.. .’

– Я еду потому, что мой брат умирает, – сказал Лёвин. 

‘I’m going because my brother is dying,’ said Levin.

– Для чего ты…

‘Why should you…’

– Для чего? Для того же, для чего и ты.

‘Why? For the same reason as you.’

«И в такую для меня важную минуту она думает только о том, что ей будет скучно одной», – подумал Лёвин.

‘At such an important moment for me,’ thought Levin, ‘she thinks only about being bored by herself.’

И эта отговорка в деле таком важном рассердила его.

And that pretext in such an important matter made him angry.

– Это невозможно, – сказал он строго.

‘It’s impossible,’ he said sternly.

Агафья Михайловна, видя, что дело доходит до ссоры,

Agafya Mikhailovna, seeing that things were heading for a quarrel,

тихо поставила чашку и вышла.

quietly put down her cup and left.

Кити даже не заметила её.

Kitty did not even notice her.

Тон, которым муж сказал последние слова,

The tone in which her husband had spoken the last words

оскорбил её в особенности тем, что он, видимо, не верил тому, что она сказала.

offended her, especially since he obviously did not believe what she had said.

– А я тебе говорю, что, если ты поедешь,

‘And I tell you that if you go,

и я поеду с тобой, непременно поеду, – торопливо и гневно заговорила она. 

I’ll go with you, I’ll certainly go,’ she said hastily and wrathfully.

– Почему невозможно?

‘Why is it impossible?

Почему ты говоришь, что невозможно?

Why do you say it’s impossible?’

– Потому, что ехать бог знает куда, по каким дорогам, гостиницам.

‘Because to go God knows where, on what roads, with what inns …

Ты стеснять меня будешь, – говорил Лёвин, стараясь быть хладнокровным.

You’d be a hindrance to me,’ said Levin, trying to preserve his equanimity.

– Нисколько. Мне ничего не нужно.

‘Not in the least. I don’t need anything.

Где ты можешь, там и я…

Where you can be, I, too . ..’

– Ну, уже по одному тому, что там женщина эта,

‘Well, if only because this woman will be there,

с которою ты не можешь сближаться.

with whom you cannot associate.’

– Я ничего не знаю и знать не хочу, кто там и что.

‘I do not know or wish to know anything about who or what is there.

Я знаю, что брат моего мужа умирает

I know that my husband’s brother is dying,

и муж едет к нему, и я еду с мужем, чтобы…

and that my husband is going to him, and I am going with my husband, so that…’

– Кити! Не рассердись.

‘Kitty! Don’t be angry.

Но ты подумай, дело это так важно,

But just think, this is such an important matter

что мне больно думать, что ты смешиваешь чувство слабости,

that it pains me to think you’re mixing it up with a feeling of weakness,

нежелания остаться одной.

a reluctance to stay by yourself.

Ну, тебе скучно будет одной, ну, поезжай в Москву.

Well, if it’s boring for you to be alone, then go to Moscow.’

– Вот, ты всегда приписываешь мне дурные, подлые мысли, – заговорила она со слезами оскорбления и гнева. 

‘There, you always ascribe bad, mean thoughts to me,’ she began, with tears of offence and anger.

– Я ничего, ни слабости, ничего…

‘It’s nothing to do with me, no weakness, nothing …

Я чувствую, что мой долг быть с мужем, когда он в горе,

I feel it’s my duty to be with my husband when my husband is in distress,

но ты хочешь нарочно сделать мне больно,

and you purposely want to hurt me,

нарочно хочешь не понимать…

you purposely don’t want to understand …’

– Нет, это ужасно.

‘No, this is terrible.

Быть рабом каким-то! – вскрикнул Лёвин,

To be some sort of slave!’ Levin cried out,

вставая и не в силах более удерживать своей досады.

standing up and no longer able to hold back his vexation.

Но в ту же секунду почувствовал, что он бьёт сам себя.

But in the same instant he felt that he was striking himself.

– Так зачем ты женился?

‘Why did you get married, then?

Был бы свободен.

You could be free.

Зачем, если ты раскаиваешься? – заговорила она, вскочила и побежала в гостиную.

Why, if you regret it now?’ she said, jumped up and ran to the drawing room.

Когда он пришёл за ней, она всхлипывала от слёз.

When he went to her there, she was sobbing.

Он начал говорить, желая найти те слова,

He began talking, wishing to find words

которые могли бы не то что разубедить, но только успокоить её.

that might not so much dissuade her as merely calm her down.

Но она не слушала его и ни с чем не соглашалась.

But she would not listen and would not agree with anything.

Он нагнулся к ней и взял её сопротивляющуюся руку.

He bent down and took her resisting hand.

Он поцеловал её руку, поцеловал волосы,

He kissed her hand, kissed her hair,

опять поцеловал руку, – она всё молчала.

kissed her hand again – she kept silent.

Но когда он взял её обеими руками за лицо и сказал: – «Кити!»

But when he took her face in both his hands and said ‘Kitty!’

– вдруг она опомнилась, поплакала и примирилась.

she suddenly recovered herself, wept a little more and made peace.

Было решено ехать завтра вместе.

It was decided that they would go together the next day.

Лёвин сказал жене, что он верит, что она желала ехать, только чтобы быть полезною,

Levin told his wife that he believed she wanted to go only in order to be of use,

согласился, что присутствие Марьи Николаевны при брате не представляет ничего неприличного;

agreed that Marya Nikolaevna’s presence at his brother’s side did not present any impropriety;

но в глубине души он ехал недовольный ею и собой.

but in the depths of his soul he went away displeased with her and with himself.

Он был недоволен ею за то, что она не могла взять на себя отпустить его, когда это было нужно

He was displeased with her for being unable to bring herself to let him go when it was necessary

(и как странно ему было думать,

(and how strange it was for him to think

что он, так недавно ещё не смевший верить тому счастью, что она может полюбить его,

that he, who so recently had not dared to believe in the happiness of her loving him,

теперь чувствовал себя несчастным оттого, что она слишком любит его!),

now felt unhappy because she loved him too much!),

и недоволен собой за то, что не выдержал характера.

and displeased with himself for not standing firm.

Ещё более он был во глубине души не согласен с тем,

Still less did he agree in the depths of his soul

что ей нет дела до той женщины, которая с братом,

that she was not concerned about the woman who was with his brother,

и он с ужасом думал о всех могущих встретиться столкновениях.

and he thought with horror of all the confrontations that might occur.

Уж одно, что его жена, его Кити, будет в одной комнате с девкой,

The fact alone that his wife, his Kitty, would be in the same room with a slut

заставляло его вздрагивать от отвращения и ужаса.

already made him shudder with revulsion and horror.

XVII

XVII

Гостиница губернского города, в которой лежал Николай Лёвин,

The hotel in the provincial capital where Nikolai Levin lay

была одна из тех губернских гостиниц, которые устраиваются по новым усовершенствованным образцам,

was one of those provincial hotels that are set up in accordance with new, improved standards,

с самыми лучшими намерениями чистоты, комфорта и даже элегантности,

with the best intentions of cleanliness, comfort and even elegance,

но которые по публике, посещающей их,

but which, because of their clients,

с чрезвычайной быстротой превращаются в грязные кабаки с претензией на современные усовершенствования,

turn extremely quickly into dirty pot-houses with a pretence to modern improvements,

и делаются этою самою претензией ещё хуже старинных, просто грязных гостиниц.

and by that very pretence become still worse than the old hotels that were simply dirty.

Гостиница эта уже пришла в это состояние;

This hotel had already reached that state;

и солдат в грязном мундире, курящий папироску у входа,

the soldier in a dirty uniform, smoking a cigarette at the entrance,

долженствовавший изображать швейцара,

who was supposed to represent the doorman,

и чугунная, сквозная, мрачная и неприятная лестница,

the gloomy and unpleasant wrought-iron stairway,

и развязный половой в грязном фраке,

the casual waiter in a dirty tailcoat,

и общая зала с пыльным восковым букетом цветов, украшающим стол,

the common room with a dusty bouquet of wax flowers adorning the table,

и грязь, пыль и неряшество везде,

the dirt, dust and slovenliness everywhere in the hotel,

и вместе какая-то новая современно железнодорожная самодовольная озабоченность этой гостиницы

and with that some sort of new, modern-railwayish, smug preoccupation

– произвели на Лёвиных после их молодой жизни самое тяжёлое чувство,

– gave the Levins, after their newlywed life, a most painful feeling,

в особенности тем, что фальшивое впечатление, производимое гостиницей,

especially as the false impression made by the hotel

никак не мирилось с тем, что ожидало их.

could not be reconciled with what awaited them.

Как всегда, оказалось, что после вопроса о том, в какую цену им угодно нумер,

As always, after the question of how much they wanted to pay for a room,

ни одного хорошего нумера не было:

it turned out that there were no good rooms:

– один хороший нумер был занят ревизором железной дороги,

one of the good rooms was occupied by a railway inspector,

другой – адвокатом из Москвы,

another by a lawyer from Moscow,

третий – княгинею Астафьевой из деревни.

and the third by Princess Astafyev coming from her estate.

Оставался один грязный нумер, рядом с которым к вечеру обещали опростать другой.

There remained one dirty room, with an adjacent room which they were told would be vacated by evening.

Досадуя на жену за то, что сбывалось то, чего он ждал,

Vexed with his wife because what he had anticipated was coming true

именно то, что в минуту приезда,

– namely, that at the moment of arrival,

тогда как у него сердце захватывало от волнения при мысли о том, чтó с братом,

when his heart was seized with agitation at the thought of his brother,

ему приходилось заботиться о ней,

he had to be concerned with her

вместо того чтобы бежать тотчас же к брату,

instead of running to him at once

Лёвин ввёл жену в отведённый им нумер.

– Levin brought her to the room they had been given.

– Иди, иди! – сказала она, робким, виноватым взглядом глядя на него.

‘Go, go!’ she said, giving him a timid, guilty look.

Он молча вышел из двери и тут же столкнулся с Марьей Николаевной,

He silently went out the door and straight away ran into Marya Nikolaevna,

узнавшей о его приезде и не смевшей войти к нему.

who had learned of his arrival and had not dared to enter his room.

Она была точно такая же, какою он видел её в Москве:

She was exactly the same as he had seen her in Moscow:

– то же шерстяное платье и голые руки и шея

the same woollen dress with no collar or cuffs,

и то же добродушно-тупое, несколько пополневшее, рябое лицо.

the same kindly, dull, pockmarked face, grown slightly fuller.

– Ну, что? Как он? что?

‘Well, what? How is he?’

– Очень плохо. Не встают.

‘Very bad. Bedridden.

Они все ждали вас.

He’s been waiting for you.

Они… Вы… с супругой.

He … Are you .. . with your wife?’

Лёвин не понял в первую минуту того, что смущало её,

Levin did not understand at first what made her embarrassed,

но она тотчас же разъяснила ему.

but she explained it to him at once.

– Я уйду, я на кухню пойду, – выговорила она. 

‘I’ll leave, I’ll go to the kitchen,’ she managed to say.

– Они рады будут.

‘He’ll be glad.

Они слышали, и их знают и помнят за границей.

He’s heard, and he knows her and remembers her from abroad.’

Лёвин понял, что она разумела его жену, и не знал, что ответить.

Levin understood that she meant his wife and did not know what to answer.

– Пойдёмте, пойдёмте! – сказал он.

‘Let’s go, let’s go!’ he said.

Но только что он двинулся,

But just as he started off,

дверь его нумера отворилась, и Кити выглянула.

the door of his room opened and Kitty peeked out.

Лёвин покраснел и от стыда и от досады на свою жену,

Levin flushed from shame and vexation with his wife

поставившую себя и его в это тяжёлое положение;

for putting herself and him in this painful situation;

но Марья Николаевна покраснела ещё больше.

but Marya Nikolaevna flushed even more.

Она вся сжалась и покраснела до слёз

She shrank all over and flushed to the point of tears,

и, ухватив обеими руками концы платка,

and, seizing the ends of her kerchief with both hands,

свёртывала их красными пальцами, не зная, что говорить и что делать.

twisted them in her red fingers, not knowing what to say or do.

Первое мгновение Лёвин видел выражение жадного любопытства в том взгляде,

For the first moment Levin saw an expression of eager curiosity

которым Кити смотрела на эту непонятную для неё ужасную женщину;

in the look Kitty gave this, for her, incomprehensible and terrible woman;

но это продолжалось только одно мгновение.

but it lasted only an instant.

– Ну что же? Что же он? – обратилась она к мужу и потом к ней.

‘Well? How is he?’ she turned to her husband and then to her.

– Да нельзя же в коридоре разговаривать! – сказал Лёвин, с досадой оглядываясь на господина,

‘We really can’t start talking in the corridor!’ Levin said, turning crossly to look at a gentleman

который, подрагивая ногами, как будто по своему делу шёл в это время по коридору.

who, as if on his own business, was just then walking down the corridor with a jerky gait.

– Ну так войдите, – сказала Кити, обращаясь к оправившейся Марье Николаевне;

‘Well, come in then,’ said Kitty, addressing Marya Nikolaevna, who had now recovered;

но, заметив испуганное лицо мужа, – или идите, идите и пришлите за мной, – сказала она и вернулась в нумер.

but she added, noticing her husband’s frightened face, ‘or else go, go and send for me later,’ and returned to the room.

Лёвин пошёл к брату.

Levin went to his brother.

Он никак не ожидал того, что он увидал и почувствовал у брата.

He had in no way expected what he saw and felt there.

Он ожидал найти то же состояние самообманыванья,

He had expected to find the same state of self-deception

которое, он слыхал, так часто бывает у чахоточных

that, he had heard, occurs so often with consumptives

и которое так сильно поразило его во время осеннего приезда брата.

and that had struck him so strongly during his brother’s visit in the autumn.

Он ожидал найти физические признаки приближающейся смерти более определёнными,

He had expected to find the physical signs of approaching death more definite

бóльшую слабость, бóльшую худобу,

– greater weakness, greater emaciation

но всё-таки почти то же положение.

– but still almost the same condition.

Он ожидал, что сам испытает то же чувство жалости к утрате любимого брата

He had expected that he himself would experience the same feeling of pity at losing his beloved brother

и ужаса пред смертию, которое он испытал тогда,

and of horror in the face of death that he had experienced then,

но только в большей степени.

only to a greater degree.

И он готовился на это;

And he had been preparing himself for that;

но нашёл совсем другое.

but he found something else entirely.

В маленьком грязном нумере, заплёванном по раскрашенным панно стен,

In a small, dirty room, with bespattered painted panels on the walls,

за тонкою перегородкой которого слышался говор,

divided by a thin partition behind which voices could be heard,

в пропитанном удушливым запахом нечистот воздухе,

in an atmosphere pervaded with a stifling smell of excrement,

на отодвинутой от стены кровати лежало покрытое одеялом тело.

on a bed moved away from the wall, lay a blanket-covered body.

Одна рука этого тела была сверх одеяла,

One arm of this body lay on top of the blanket,

и огромная, как грабли, кисть этой руки непонятно была прикреплена к тонкой и ровной от начала до середины длинной цевке.

and an enormous, rake-like hand was in some incomprehensible way attached to the long arm-bone, thin and straight from wrist to elbow.

Голова лежала боком на подушке.

The head lay sideways on the pillow.

Лёвину видны были потные редкие волосы на висках и обтянутый, точно прозрачный лоб.

Levin could see the sweaty, thin hair on the temples and the taut, as if transparent, forehead.

«Не может быть, чтоб это страшное тело был брат Николай», – подумал Лёвин.

‘It cannot be that this terrible body is my brother Nikolai,’ Levin thought.

Но он подошёл ближе, увидал лицо,

But he came nearer, saw the face,

и сомнение уже стало невозможно.

and doubt was no longer possible.

Несмотря на страшное изменение лица,

Despite the terrible change in the face,

Лёвину стоило взглянуть в эти живые поднявшиеся на входившего глаза,

Levin had only to look into those living eyes raised to him as he entered,

заметить лёгкое движение рта под слипшимися усами,

notice the slight movement of the mouth under the matted moustache,

чтобы понять ту страшную истину,

to realize the terrible truth,

что это мёртвое тело было живой брат.

that this dead body was his living brother.

Блестящие глаза строго и укоризненно взглянули на входившего брата.

The shining eyes looked sternly and reproachfully at the brother coming in.

И тотчас этим взглядом установилось живое отношение между живыми.

And that look at once established a living relation between the living.

Лёвин тотчас же почувствовал укоризну в устремлённом на него взгляде и раскаяние за своё счастье.

Levin at once felt the reproach in the glance directed at him and remorse for his own happiness.

Когда Константин взял его за руку, Николай улыбнулся.

When Konstantin took his hand, Nikolai smiled.

Улыбка была слабая, чуть заметная,

The smile was faint, barely perceptible,

и, несмотря на улыбку, строгое выражение глаз не изменилось.

and, in spite of it, the stern expression of the eyes did not change.

– Ты не ожидал меня найти таким, – с трудом выговорил он.

‘You didn’t expect to find me like this,’ he brought out with difficulty.

– Да… нет, – говорил Лёвин, путаясь в словах. 

‘Yes … no,’ said Levin, stumbling over his words.

– Как же ты не дал знать прежде, то есть во время ещё моей свадьбы?

‘Why didn’t you let me know earlier, I mean back at the time of my wedding?

Я наводил справки везде.

I made inquiries everywhere.’

Надо было говорить, чтобы не молчать,

He had to speak so as not to be silent,

а он не знал, что говорить,

but he did not know what to say,

тем более что брат ничего не отвечал, а только смотрел, не спуская глаз,

especially as his brother did not respond but only stared without taking his eyes off him,

и, очевидно, вникал в значение каждого слова.

apparently trying to grasp the meaning of each word.

Лёвин сообщил брату, что жена его приехала с ним.

Levin told his brother that his wife had come with him.

Николай выразил удовольствие,

Nikolai expressed satisfaction

но сказал, что боится испугать её своим положением.

but said he was afraid to frighten her by his condition.

Наступило молчание.

A silence followed.

Вдруг Николай зашевелился и начал что-то говорить.

Suddenly Nikolai stirred and began to say something.

Лёвин ждал чего-нибудь особенно значительного и важного по выражению его лица,

From the expression of his face, Levin expected something especially meaningful and important,

но Николай заговорил о своём здоровье.

but Nikolai spoke of his health.

Он обвинял доктора, жалел, что нет московского знаменитого доктора,

He accused the doctor, regretted that the famous Moscow doctor was not there,

и Лёвин понял, что он всё ещё надеялся.

and Levin realized that he still had hope.

Выбрав первую минуту молчания, Лёвин встал,

Profiting from the first moment of silence, Levin stood up,

желая избавиться хоть на минуту от мучительного чувства,

wishing to get rid of the painful feeling at least for a moment,

и сказал, что пойдёт приведёт жену.

and said he would go and bring his wife.

– Ну, хорошо, а я велю подчистить здесь.

‘Very well, and I’ll have things cleaned up here.

Здесь грязно и воняет, я думаю.

It’s dirty here and I suppose it stinks.

Маша! убери здесь, – с трудом сказал больной. 

Masha, tidy up here!’ the sick man said with difficulty.

– Да как уберёшь, сама уйди, – прибавил он, вопросительно глядя на брата.

‘And once you’ve finished, go away,’ he added, looking questioningly at his brother.

Лёвин ничего не ответил.

Levin made no reply.

Выйдя в коридор, он остановился.

He went out to the corridor and stopped.

Он сказал, что приведёт жену,

He had said he would bring his wife,

но теперь, дав себе отчёт в том чувстве, которое он испытывал,

but now, aware of the feeling he had experienced,

он решил, что, напротив, постарается уговорить её, чтоб она не ходила к больному.

he decided, on the contrary, to try to persuade her not to go to see the sick man.

«За что ей мучаться, как я?» – подумал он.

‘Why should she suffer as I do?’ he thought.

– Ну, что? Как? – с испуганным лицом спросила Кити.

‘Well, how is he?’ Kitty asked with a frightened face.

– Ах, это ужасно, ужасно!

‘Ah, it’s terrible, terrible!

Зачем ты приехала? – сказал Лёвин.

Why did you come?’ said Levin.

Кити помолчала несколько секунд, робко и жалостно глядя на мужа;

Kitty was silent for a few seconds, looking timidly and pityingly at her husband;

потом подошла и обеими руками взялась за его локоть.

then she went up to him and took him by the elbow with both hands.

– Костя! сведи меня к нему, нам легче будет вдвоём.

‘Kostya, take me to him, it will be easier with two of us.

Ты только сведи меня, сведи меня, пожалуйста, и уйди, – заговорила она. 

Just take me there, take me, please, and leave,’ she began.

– Ты пойми, что мне видеть тебя и не видеть его тяжелее гораздо.

‘You must understand that for me to see you and not see him is much harder.

Там я могу быть, может быть, полезна тебе и ему.

There I might perhaps be of use to you and to him.

Пожалуйста, позволь! – умоляла она мужа,

Please, let me!’ she implored her husband,

как будто счастье жизни её зависело от этого.

as if the happiness of her life depended on it.

Лёвин должен был согласиться,

Levin had to consent,

и, оправившись и совершенно забыв уже про Марью Николаевну,

and, recovering himself and forgetting all about Marya Nikolaevna,

он опять с Кити пошёл к брату.

he went back to his brother with Kitty.

Легко ступая и беспрестанно взглядывая на мужа

With a light tread, glancing constantly at her husband

и показывая ему храброе и сочувственное лицо,

and showing him a brave and compassionate face,

она вошла в комнату больного

she went into the sick man’s room

и, неторопливо повернувшись, бесшумно затворила дверь.

and, turning without haste, noiselessly closed the door behind her.

Неслышными шагами она быстро подошла к одру больного

With inaudible steps she quickly approached the sick man’s bed,

и, зайдя так, чтоб ему не нужно было поворачивать головы,

and, placing herself so that he would not have to turn his head,

тотчас же взяла в свою свежую молодую руку остов его огромной руки, пожала её

at once took in her fresh, young hand the skeleton of his enormous hand, pressed it,

и с той, только женщинам свойственною, не оскорбляющею и сочувствующею тихою оживлённостью начала говорить с ним.

and began talking to him with that unoffending and sympathetic animation peculiar only to women.

– Мы встречались, но не были знакомы, в Содене, – сказала она. 

‘We met at Soden but didn’t become acquainted,’ she said.

– Вы не думали, что я буду ваша сестра.

‘You never thought I’d be your sister.’

– Вы бы не узнали меня? – сказал он с просиявшею при её входе улыбкой.

‘Would you have recognized me?’ he said, lighting up with a smile as she came in.

– Нет, я узнала бы.

‘Yes, I would.

Как хорошо вы сделали, что дали нам знать!

You were so right to let us know!

Не было дня, чтобы Костя не вспоминал о вас и не беспокоился.

There wasn’t a day when Kostya didn’t remember you and worry about you.’

Но оживление больного продолжалось недолго.

But the sick man’s animation did not last long.

Ещё она не кончила говорить,

Before she finished speaking,

как на лице его установилось опять строгое укоризненное выражение зависти умирающего к живому.

his face became set again in the stern, reproachful expression of a dying man’s envy of the living.

– Я боюсь, что вам здесь не совсем хорошо, – сказала она,

‘I’m afraid it’s not very nice for you here,’ she said,

отворачиваясь от его пристального взгляда и оглядывая комнату. 

turning away from his intent gaze and looking round the room.

– Надо будет спросить у хозяина другую комнату, – сказала она мужу, 

‘We must ask the innkeeper for a different room,’ she said to her husband,

– и потом чтобы нам ближе быть.

‘and also for us to be closer.’

XVIII

XVIII

Лёвин не мог спокойно смотреть на брата,

Levin could not look calmly at his brother,

не мог быть сам естествен и спокоен в его присутствии.

could not be natural and calm in his presence.

Когда он входил к больному,

When he entered the sick man’s room,

глаза и внимание его бессознательно застилались,

his eyes and attention would unconsciously become veiled,

и он не видел и не различал подробностей положения брата.

and he did not see or distinguish the details of his brother’s condition.

Он слышал ужасный запах,

He smelled the terrible stench,

видел грязь, беспорядок и мучительное положение и стоны

saw the filth, the disorder, and the painful posture and groaning,

и чувствовал, что помочь этому нельзя.

and felt that it was impossible to be of help.

Ему и в голову не приходило подумать, чтобы разобрать все подробности состояния больного,

It did not even occur to him to look into the details of the sick man’s state,

подумать о том, как лежало там, под одеялом, это тело,

to think of how this body lay there under the blanket,

как, сгибаясь, уложены были эти исхудалые голени, кострецы, спина

how the emaciated shins, legs, back lay bent there

и нельзя ли как-нибудь лучше уложить их,

and whether they could not be laid out better,

сделать что-нибудь, чтобы было хоть не лучше, но менее дурно.

to do something, if not to improve things, at least to make them less bad.

Его мороз пробирал по спине, когда он начинал думать о всех этих подробностях.

A chill went down his spine when he began to think of these details.

Он был убеждён несомненно,

He was certain beyond doubt

что ничего сделать нельзя ни для продления жизни, ни для облегчения страданий.

that nothing could be done to prolong his life or alleviate his suffering.

Но сознание того, что он признаёт всякую помощь невозможною, чувствовалось больным и раздражало его.

But the sick man sensed his awareness that he considered all help impossible and was annoyed by it.

И потому Лёвину было ещё тяжелее.

And that made it still harder for Levin.

Быть в комнате больного было для него мучительно,

To be in the sick-room was torture for him,

не быть ещё хуже.

not to be there was still worse.

И он беспрестанно под разными предлогами выходил и опять входил,

And, on various pretexts, he kept going out and coming back again,

не в силах будучи оставаться одним.

unable to stay alone.

Но Кити думала, чувствовала и действовала совсем не так.

But Kitty thought, felt and acted quite differently.

При виде больного ей стало жалко его.

At the sight of the sick man, she felt pity for him.

И жалость в её женской душе произвела совсем не то чувство ужаса и гадливости,

And pity in her woman’s soul produced none of the horror and squeamishness

которое она произвела в её муже,

it did in her husband,

а потребность действовать, узнать все подробности его состояния и помочь им.

but a need to act, to find out all the details of his condition and help with them.

И так как в ней не было ни малейшего сомнения, что она должна помочь ему,

As she did not have the slightest doubt that she had to help him,

она не сомневалась и в том, что это можно,

so she had no doubt that it was possible,

и тотчас же принялась за дело.

and she got down to work at once.

Те самые подробности, одна мысль о которых приводила её мужа в ужас,

Those same details, the mere thought of which horrified her husband,

тотчас же обратили её внимание.

at once attracted her attention.

Она послала за доктором, послала в аптеку,

She sent for the doctor, sent to the pharmacy,

заставила приехавшую с ней девушку и Марью Николаевну месть, стирать пыль, мыть,

ordered Marya Nikolaevna and the maid who had come with her to sweep, dust, scrub,

что-то сама обмывала, промывала,

washed and rinsed something herself,

что-то подкладывала под одеяло.

put something under the blanket.

Что-то по её распоряжению вносили и уносили из комнаты больного.

On her orders things were brought in and carried out of the sick man’s room.

Сама она несколько раз ходила в свой нумер,

She went to her room several times,

не обращая внимания на проходивших ей навстречу господ,

paying no attention to the passing gentlemen she met,

доставала и приносила простыни, наволочки, полотенцы, рубашки.

to fetch and bring sheets, pillowcases, towels, shirts.

Лакей, подававший в общей зале обед инженерам,

The waiter, who was serving dinner to some engineers in the common room,

несколько раз с сердитым лицом приходил на её зов

several times came at her call with an angry face,

и не мог не исполнить её приказания,

but could not help carrying out her orders,

так как она с такою ласковою настоятельностью отдавала их,

because she gave them with such gentle insistence

что никак нельзя было уйти от неё.

that it was simply impossible to walk away from her.

Лёвин не одобрял этого всего:

Levin disapproved of it all;

– он не верил, чтоб из этого вышла какая-нибудь польза для больного.

he did not believe it could be of any use to the sick man.

Более же всего он боялся, чтобы больной не рассердился.

Most of all he feared that his brother would get angry.

Но больной, хотя и, казалось, был равнодушен к этому, не сердился, а только стыдился,

But, though he seemed indifferent, he did not get angry but only embarrassed,

вообще же как будто интересовался тем, что она над ним делала.

and generally appeared interested in what she was doing to him.

Вернувшись от доктора, к которому посылала его Кити,

Coming back from the doctor, to whom Kitty had sent him,

Лёвин, отворив дверь, застал больного в ту минуту,

Levin opened the door and found the sick man at the moment

как ему по распоряжению Кити переменяли бельё.

when, on Kitty’s orders, his underwear was being changed.

Длинный белый остов спины

The long, white frame of his back,

с огромными выдающимися лопатками и торчащими рёбрами и позвонками

with enormous protruding shoulder blades, the ribs and vertebrae sticking out,

был обнажён,

was bare,

и Марья Николаевна с лакеем запутались в рукаве рубашки

and Marya Nikolaevna and the waiter had got tangled in a shirt sleeve,

и не могли направить в него длинную висевшую руку.

unable to put the long, dangling arm into it.

Кити, поспешно затворившая дверь за Лёвиным, не смотрела в ту сторону;

Kitty, who hastily closed the door behind Levin, was not looking in that direction;

но больной застонал, и она быстро направилась к нему.

but the sick man moaned and she quickly went to him.

– Скорее же, – сказала она.

‘Hurry up,’ she said.

– Да не ходите, – проговорил сердито больной, – я сам…

‘Don’t come here,’ the sick man said crossly, ‘I myself…’

– Что говорите? – переспросила Марья Николаевна.

‘What’s that?’ Marya Nikolaevna asked.

Но Кити расслышала и поняла,

But Kitty heard and understood

что ему совестно и неприятно было быть обнажённым при ней.

that he found it embarrassing and unpleasant to be naked in front of her.

– Я не смотрю, не смотрю! – сказала она, поправляя руку. 

‘I’m not looking, I’m not looking!’ she said, putting the arm right.

– Марья Николаевна, а вы зайдите с той стороны, поправьте, – прибавила она.

‘Marya Nikolaevna, go around to the other side and put it right,’ she added.

– Поди, пожалуйста, у меня в маленьком мешочке сткляночку, – обратилась она к мужу, 

‘Go, please, there’s a vial in my small bag,’ she turned to her husband,

– знаешь, в боковом карманчике,

‘you know, in the side pocket.

принеси, пожалуйста,

Bring it, please,

а покуда здесь уберут совсем.

while they straighten everything up here.’

Вернувшись со стклянкой,

When he returned with the vial,

Лёвин нашёл уже больного уложенным

Levin found the sick man lying down

и всё вокруг него совершенно изменённым.

and everything around him completely changed.

Тяжёлый запах заменился запахом уксуса с духами,

The heavy smell was replaced by the smell of vinegar and scent,

который, выставив губы и раздув румяные щёки, Кити прыскала в трубочку.

which Kitty, her lips pursed and her red cheeks puffed out, was spraying through a little pipe.

Пыли нигде не было видно, под кроватью был ковёр.

No dust could be seen anywhere; there was a rug beside the bed.

На столе стояли аккуратно стклянки, графин

Vials and a carafe stood neatly on the table,

и сложено было нужное бельё и работа broderie anglaise Кити.

where the necessary linen lay folded, along with Kitty’s broderie anglaise.

На другом столе, у кровати больного, было питьё, свеча и порошки.

On the other table, by the sick-bed, were drink, a candle and powders.

Сам больной, вымытый и причёсанный,

The sick man himself, washed and combed,

лежал на чистых простынях, на высоко поднятых подушках,

lay on clean sheets, on high-propped pillows,

в чистой рубашке с белым воротником около неестественно тонкой шеи

in a clean shirt, its white collar encircling his unnaturally thin neck,

и с новым выражением надежды, не спуская глаз, смотрел на Кити.

and looked at Kitty, not taking his eyes off her, with a new expression of hope.

Привезённый Лёвиным и найденный в клубе доктор

The doctor brought by Levin, who had found him at his club,

был не тот, который лечил Николая Лёвина и которым тот был недоволен.

was not the one who had treated Nikolai Levin and with whom he was displeased.

Новый доктор достал трубочку и прослушал больного,

The new doctor took out a little tube and listened to the patient’s chest,

покачал головой, прописал лекарство

shook his head, wrote a prescription,

и с особенною подробностью объяснил сначала, как принимать лекарство,

and explained with particular thoroughness, first, how to take the medicine,

потом – какую соблюдать диету.

then what diet to observe.

Он советовал яйца сырые или чуть сваренные

He advised eggs, raw or slightly boiled,

и сельтерскую воду с парным молоком известной температуры.

and seltzer water with fresh milk at a certain temperature.

Когда доктор уехал, больной что-то сказал брату;

When the doctor left, the sick man said something to his brother;

но Лёвин расслышал только последние слова: – «твоя Катя»,

but Levin heard only the last words: ‘your Katia’,

по взгляду же, с которым он посмотрел на неё,

and by the look he gave her,

Лёвин понял, что он хвалил её.

Levin understood that he was praising her.

Он подозвал и Катю, как он звал её.

He beckoned to Katia, as he called her, to come over.

– Мне гораздо уж лучше, – сказал он. 

‘I’m much better already,’ he said.

– Вот с вами я бы давно выздоровел.

‘With you I’d have recovered long ago.

Как хорошо! 

How nice!’

– Он взял её руку и потянул её к своим губам,

He took her hand and drew it towards his lips,

но, как бы боясь, что это ей неприятно будет,

but, as if fearing it would be unpleasant for her,

раздумал, выпустил и только погладил её.

changed his mind, let go and only stroked it.

Кити взяла эту руку обеими руками и пожала её.

Kitty took his hand in both of hers and pressed it.

– Теперь переложите меня на левую сторону и идите спать, – проговорил он.

‘Now turn me on my left side and go to bed,’ he said.

Никто не расслышал того, что он сказал, одна Кити поняла.

No one made out what he said, only Kitty understood him.

Она понимала, потому что не переставая следила мыслью за тем, что ему нужно было.

She understood, because her thought constantly followed what he needed.

– На другую сторону, – сказала она мужу, 

‘On the other side,’ she said to her husband,

– он спит всегда на той.

‘he always sleeps on that side.

Переложи его, неприятно звать слуг. Я не могу.

Turn him, it’s unpleasant to call the servants. I can’t do it.

А вы не можете? – обратилась она к Марье Николаевне.

Can you?’ she turned to Marya Nikolaevna.

– Я боюсь, – отвечала Марья Николаевна.

‘I’m scared,’ answered Marya Nikolaevna.

Как ни страшно было Лёвину обнять руками это страшное тело,

Frightening as it was for Levin to put his arms around that frightening body,

взяться за те места под одеялом, про которые он хотел не знать,

to hold those places under the blanket that he did not want to know about,

но, поддаваясь влиянию жены, Лёвин сделал своё решительное лицо, какое знала его жена,

he yielded to his wife’s influence, made the resolute face she knew so well,

и, запустив руки, взялся,

put his arms under the blanket and took hold of him,

но, несмотря на свою силу,

but, in spite of his strength,

был поражён странною тяжестью этих измождённых членов.

he was amazed at the strange heaviness of those wasted limbs.

Пока он поворачивал его,

As he turned him over,

чувствуя свою шею обнятою огромной исхудалой рукой,

feeling an enormous, emaciated arm around his neck,

Кити быстро, неслышно перевернула подушку, подбила её

Kitty quickly, inaudibiy, turned the pillow over, plumped it up,

и поправила голову больного и редкие его волоса, опять прилипшие на виске.

and straightened the sick man’s head and his thin hair, again stuck to his temple.

Больной удержал в своей руке руку брата.

The sick man kept his brother’s hand in his own.

Лёвин чувствовал, что он хочет что-то сделать с его рукой и тянет её куда-то.

Levin felt that he wanted to do something with his hand and was drawing it somewhere.

Лёвин отдавался, замирая.

Levin yielded with a sinking heart.

Да, он притянул её к своему рту и поцеловал.

Yes, he drew it to his mouth and kissed it.

Лёвин затрясся от рыдания и, не в силах ничего выговорить, вышел из комнаты.

Levin shook with sobs and, unable to get a word out, left the room.

XIX

XIX

«Скрыл от премудрых и открыл детям и неразумным». 

‘Hidden from the wise and revealed unto babes and the imprudent.’[29]

– Так думал Лёвин про свою жену, разговаривая с ней в этот вечер.

So Levin thought about his wife as he talked with her that evening.

Лёвин думал о евангельском изречении не потому, чтоб он считал себя премудрым.

Levin was thinking of the Gospel saying not because he considered himself wise.

Он не считал себя премудрым,

He did not consider himself wise,

но не мог не знать, что он был умнее жены и Агафьи Михайловны,

but he could not help knowing that he was more intelligent than his wife or Agafya Mikhailovna,

и не мог не знать того,

and he could not help knowing

что, когда он думал о смерти, он думал всеми силами души.

that when he thought about death, he thought about it with all the forces of his soul.

Он знал тоже, что многие мужские большие умы, мысли которых об этом он читал,

He also knew that many great masculine minds, whose thoughts about it he had read,

думали об этом и не знали одной сотой того, что знала об этом его жена и Агафья Михайловна.

had pondered death and yet did not know a hundredth part of what his wife and Agafya Mikhailovna knew about it.

Как ни различны были эти две женщины,

Different as these two women were

Агафья Михайловна и Катя,

– Agafya Mikhailovna and Katia,

как её называл брат Николай и как теперь Лёвину было особенно приятно называть её,

as his brother Nikolai called her and as Levin now especially liked to call her

они в этом были совершенно похожи.

– they were perfectly alike in this.

Обе несомненно знали, что такое была жизнь и что такое была смерть,

Both unquestionably knew what life was and what death was,

и хотя никак не могли ответить

and though they would have been unable to answer

и не поняли бы даже тех вопросов, которые представлялись Лёвину,

and would not even have understood the questions that presented themselves to Levin,

обе не сомневались в значении этого явления

neither had any doubt about the meaning of this phenomenon

и совершенно одинаково, не только между собой, но разделяя этот взгляд с миллионами людей, смотрели на это.

and looked at it in exactly the same way, not only between themselves, but sharing this view with millions of other people.

Доказательство того, что они знали твёрдо, что такое была смерть,

The proof that they knew firmly what death was

состояло в том, что они, ни секунды не сомневаясь, знали, как надо действовать с умирающими, и не боялись их.

lay in their knowing, without a moment’s doubt, how to act with dying people and not being afraid of them.

Лёвин же и другие, хотя и многое могли сказать о смерти, очевидно не знали,

While Levin and others, though they could say a lot about death, obviously did not know,

потому что боялись смерти

because they were afraid of death

и решительно не знали, что надо делать, когда люди умирают.

and certainly had no idea what needed to be done when people were dying.

Если бы Лёвин был теперь один с братом Николаем,

If Levin had been alone now with his brother Nikolai,

он бы с ужасом смотрел на него и ещё с бóльшим ужасом ждал,

he would have looked at him with horror, and would have waited with still greater horror,

и больше ничего бы не умел сделать.

unable to do anything else.

Мало того, он не знал, что говорить, как смотреть, как ходить.

Not only that, but he did not know what to say, how to look, how to walk.

Говорить о постороннем ему казалось оскорбительным, нельзя;

To speak of unrelated things seemed to him offensive, impossible;

говорить о смерти, о мрачном – тоже нельзя.

to speak of death, of dark things – also impossible.

Молчать – тоже нельзя.

To be silent – also impossible.

«Смотреть – он подумает, что я изучаю его, боюсь;

‘If I look, I’m afraid he’ll think I’m studying him;

не смотреть – он подумает, что я о другом думаю.

if I don’t look, he’ll think I’m thinking of something else.

Ходить на цыпочках – он будет недоволен;

If I walk on tiptoe, he’ll be displeased;

на всю ногу – совестно».

if I stomp around, it’s embarrassing.’

Кити же, очевидно, не думала и не имела времени думать о себе;

But Kitty obviously did not think about herself and had no time to;

она думала о нём, потому что знала что-то,

she thought about him, because she knew something,

и всё выходило хорошо.

and it all turned out well.

Она и про себя рассказывала и про свою свадьбу,

She told him about herself and about her wedding,

и улыбалась, и жалела, и ласкала его,

and smiled, and pitied, and caressed him,

и говорила о случаях выздоровления, и всё выходило хорошо;

and spoke of cases of recovery, and it all turned out well;

стало быть, она знала.

which meant that she knew.

Доказательством того, что деятельность её и Агафьи Михайловны

The proof that what she and Agafya Mikhailovna did

была не инстинктивная, животная, неразумная,

was not instinctive, animal, unreasoning,

было то, что, кроме физического ухода, облегчения страданий,

was that, besides physical care, the alleviation of suffering,

и Агафья Михайловна и Кити требовали для умирающего ещё чего-то такого, более важного, чем физический уход,

both Agafya Mikhailovna and Kitty demanded something more important for the dying man,

и чего-то такого, что не имело ничего общего с условиями физическими.

something that had nothing in common with physical conditions.

Агафья Михайловна, говоря об умершем старике, сказала:

Agafya Mikhailovna, speaking of an old man who had died, said:

– «Что ж, слава богу, причастили, соборовали,

‘Well, thank God, he took communion, got anointed,

дай бог каждому так умереть».

God grant everybody such a death.’

Катя точно так же, кроме всех забот о белье, пролежнях, питье,

In the same way Katia, besides all her cares about linen, bedsores, drink,

в первый же день успела уговорить больного в необходимости причаститься и собороваться.

persuaded the sick man on the very first day of the need to take communion and be anointed.

Вернувшись от больного на ночь в свои два нумера,

When he left the sick man and went to his own rooms for the night,

Лёвин сидел, опустив голову, не зная, что делать.

Levin sat, his head bowed, not knowing what to do.

Не говоря уже о том, чтоб ужинать, устраиваться на ночлег,

Not to mention having supper, settling for the night,

обдумывать, что они будут делать,

thinking about what they were going to do,

он даже и говорить с женою не мог:

he could not even speak to his wife:

– ему совестно было.

he was abashed.

Кити же, напротив, была деятельнее обыкновенного.

But Kitty, on the contrary, was more active than usual.

Она даже была оживлённее обыкновенного.

She was even more animated than usual.

Она велела принести ужинать,

She ordered supper,

сама разобрала вещи,

unpacked their things herself,

сама помогла стлать постели и не забыла обсыпать их персидским порошком.

helped to make the beds, and did not forget to sprinkle them with Persian powder.

В ней было возбуждение и быстрота соображения,

She had in her that excitement and quickness of judgement

которые появляются у мужчин пред сражением, борьбой,

that appear in men before a battle, a struggle,

в опасные и решительные минуты жизни,

in dangerous and decisive moments of life,

те минуты, когда раз навсегда мужчина показывает свою цену

those moments when once and for all a man shows his worth

и то, что всё прошедшее его было не даром, а приготовлением к этим минутам.

and that his whole past has not been in vain but has been a preparation for those moments.

Всё дело спорилось у неё,

Everything she did went well,

и ещё не было двенадцати,

and it was not yet midnight

как все вещи были разобраны чисто, аккуратно, как-то так особенно,

when all the things were unpacked, cleanly and neatly, somehow specially,

что нумер стал похож на дом, на её комнаты:

so that the room began to resemble her home, her rooms:

– постели постланы, щётки, гребни, зеркальца выложены, салфеточки постланы.

beds made, brushes, combs, mirrors laid out, doilies spread.

Лёвин находил, что непростительно есть, спать, говорить даже теперь,

Levin found it inexcusable even now to eat, sleep, talk,

и чувствовал, что каждое движение его было неприлично.

and felt that his every movement was improper.

Она же разбирала щёточки,

Yet she was sorting her brushes,

но делала всё это так, что ничего в этом оскорбительного не было.

doing it in such a way that there was no offence in it.

Есть, однако, они ничего не могли,

They could not eat anything anyway,

и долго не могли заснуть,

and for a long time they could not fall asleep;

и даже долго не ложились спать.

it was even a long time before they went to bed.

– Я очень рада, что уговорила его завтра собороваться, – говорила она,

‘I’m very glad I persuaded him to be anointed tomorrow,’ she said,

сидя в кофточке пред своим складным зеркалом

sitting in a dressing jacket before her folding mirror

и расчёсывая частым гребнем мягкие душистые волосы. 

and combing her soft, fragrant hair with a fine comb.

– Я никогда не видала этого,

‘I’ve never seen it done,

но знаю, мама мне говорила, что тут молитвы об исцелении.

but mama told me all the prayers are about healing.’

– Неужели ты думаешь, что он может выздороветь? – сказал Лёвин,

‘Do you really think he can get well?’ Levin said,

глядя на постоянно закрывавшийся, как только она вперёд проводила гребень, узкий ряд назади её круглой головки.

looking at the narrow parting at the back of her round little head, which kept closing the moment she drew her comb forward.

– Я спрашивала доктора:

‘I asked the doctor:

– он сказал, что он не может жить больше трёх дней.

he says he can’t live more than three days.

Но разве они могут знать?

But can they really know?

Я всё-таки очень рада, что уговорила его, – сказала она,

All the same, I’m very glad I persuaded him,’ she said,

косясь на мужа из-за волос. 

looking sideways at her husband from behind her hair.

– Всё может быть, – прибавила она с тем особенным, несколько хитрым выражением,

‘Anything can happen,’ she added, with the special, somewhat sly expression

которое на её лице всегда бывало, когда она говорила о религии.

she usually had on her face when she talked about religion.

После их разговора о религии, когда они были ещё женихом и невестой,

Since their conversation about religion while they were still engaged,

ни он, ни она никогда не затевали разговора об этом,

neither he nor she had ever started speaking of it,

но она исполняла свои обряды посещения церкви, молитвы

but she always observed her rituals of going to church and saying her prayers

всегда с одинаковым спокойным сознанием, что это так нужно.

with the same calm awareness that it was necessary.

Несмотря на его уверения в противном,

Despite his assurances to the contrary,

она была твёрдо уверена, что он такой же и ещё лучше христианин, чем она,

she was firmly convinced that he was as good a Christian as she was, or even better,

и что всё то, что он говорит об этом, есть одна из его смешных мужских выходок,

and that everything he said about it was one of those ridiculous male quirks,

как то, что он говорил про broderie anglaise:

like what he said about broderie anglaise:

– будто добрые люди штопают дыры,

that good people mend holes,

а она их нарочно вырезывает, и т. п.

while she cut them on purpose, and so on.

– Да, вот эта женщина, Марья Николаевна, не умела устроить всего этого, – сказал Лёвин. 

‘Yes, that woman, Marya Nikolaevna, couldn’t have arranged it all,’ said Levin.

– И… должен признаться, что я очень, очень рад, что ты приехала.

‘And … I must admit that I’m very, very glad you came.

Ты такая чистота, что… 

You’re such purity that…’

– Он взял её руку и не поцеловал

He took her hand and did not kiss it

(целовать её руку в этой близости смерти ему казалось непристойным),

(to kiss that hand in this presence of death seemed improper to him)

а только пожал её с виноватым выражением, глядя в её просветлевшие глаза.

but only pressed it with a guilty air, looking into her brightened eyes.

– Тебе бы так мучительно было одному, – сказала она

‘It would be so painful for you alone,’ she said,

и, подняв высоко руки, которые закрывали её покрасневшие от удовольствия щёки,

and raising her arms high so that they hid her cheeks, blushing from pleasure,

свернула на затылке косы и зашпилила их. 

she twisted her braids on the back of her head and pinned them up.

– Нет, – продолжала она, – она не знала…

‘No,’ she went on, ‘she didn’t know …

Я, к счастию, научилась многому в Содене.

Fortunately, I learned a lot in Soden.’

– Неужели там такие же были больные?

‘Can there have been such sick people there?’

– Хуже.

‘Worse.’

– Для меня ужасно то, что я не могу не видеть его, каким он был молодым…

‘For me the terrible thing is that I can’t help seeing him as he was when he was young …

Ты не поверишь, какой он был прелестный юноша,

You can’t imagine what a lovely youth he was,

но я не понимал его тогда.

but I didn’t understand him then.’

– Очень, очень верю.

‘I believe it very, very much.

Как я чувствую, мы бы дружны были с ним, – сказала она

I do feel that I would have been friends with him,’ she said,

и испугалась за то, что сказала, оглянулась на мужа,

and became frightened at what she had said, turned to look at her husband,

и слёзы выступили ей на глаза.

and tears came to her eyes.

– Да, были бы, – сказал он грустно. 

‘Yes, would have been,’ he said sadly.

– Вот именно один из тех людей, о которых говорят, что они не для этого мира.

‘He’s precisely one of those people of whom they say that they’re not meant for this world.’

– Однако нам много предстоит дней,

‘However, we’ve got many days ahead of us,

надо ложиться, – сказала Кити, взглянув на свои крошечные часы.

it’s time for bed,’ said Kitty, looking at her tiny watch.

XX
СМЕРТЬ

XX
DEATH

На другой день больного причастили и соборовали.

The next day the sick man took communion and was anointed.

Во время обряда Николай Лёвин горячо молился.

During the rite, Nikolai Levin prayed fervently.

В больших глазах его, устремлённых на поставленный на ломберном, покрытом цветною салфеткой столе образ,

His big eyes, directed at an icon set on a card table covered with a flowery napkin,

выражалась такая страстная мольба и надежда,

expressed such passionate entreaty and hope

что Лёвину было ужасно смотреть на это.

that Levin was terrified to look at them.

Лёвин знал, что эта страстная мольба и надежда

Levin knew that this passionate entreaty and hope

сделают только ещё тяжелее для него разлуку с жизнью, которую он так любил.

would make it still harder for him to part with life, which he loved so much.

Лёвин знал брата и ход его мыслей;

Levin knew his brother and the train of his thought;

он знал, что неверие его произошло не потому, что ему легче было жить без веры,

he knew that his unbelief had come not because it was easier for him to live without faith,

но потому, что шаг за шагом современно-научные объяснения явлений мира вытеснили верования,

but because his beliefs had been supplanted step by step by modern scientific explanations of the phenomena of the world,

и потому он знал, что теперешнее возвращение его не было законное, совершившееся путём той же мысли,

and therefore he knew that his present return was not legitimate, accomplished by way of the same thinking,

но было только временное, корыстное, с безумною надеждой исцеления.

but was only temporary, self-interested, done in the mad hope of recovery.

Лёвин знал тоже, что Кити усилила эту надежду ещё рассказами о слышанных ею необыкновенных исцелениях.

Levin also knew that Kitty had strengthened that hope by accounts of extraordinary healings she had heard of.

Всё это знал Лёвин,

Levin knew all that,

и ему мучительно больно было смотреть на этот умоляющий, полный надежды взгляд

and it was tormentingly painful for him to look at those pleading eyes filled with hope,

и на эту исхудалую кисть руки, с трудом поднимающуюся и кладущую крестное знамение на туго обтянутый лоб,

that emaciated hand rising with difficulty to make the sign of the cross on the taut skin of the forehead,

на эти выдающиеся плечи и хрипящую пустую грудь,

at the protruding shoulders and the gurgling, empty chest

которые уже не могли вместить в себе той жизни, о которой больной просил.

that could no longer contain the life that the sick man was asking for.

Во время таинства Лёвин молился тоже

During the sacrament Levin also prayed

и делал то, что он, неверующий, тысячу раз делал.

and did what he, as an unbeliever, had done a thousand times.

Он говорил, обращаясь к богу:

He said, addressing God:

– «Сделай, если ты существуешь, то, чтоб исцелился этот человек

‘If You exist, make it so that this man is healed

(ведь это самое повторялось много раз),

(for that very thing has been repeated many times),

и ты спасёшь его и меня».

and You will save him and me.’

После помазания больному стало вдруг гораздо лучше.

After the anointing the sick man suddenly felt much better.

Он не кашлял ни разу в продолжение часа,

He did not cough even once for a whole hour,

улыбался, целовал руку Кити, со слезами благодаря её,

smiled, kissed Kitty’s hand, thanking her tearfully,

и говорил, что ему хорошо, нигде не больно

saying that he was well, that there was no pain anywhere

и что он чувствует аппетит и силу.

and that he felt appetite and strength.

Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп, и попросил ещё котлету.

He even sat up by himself when soup was brought for him and also asked for a cutlet.

Как ни безнадёжен он был,

Hopeless as he was,

как ни очевидно было при взгляде на него, что он не может выздороветь,

obvious as it was from one look at him that he could not recover,

Лёвин и Кити находились этот час в одном и том же счастливом и робком, как бы не ошибиться, возбуждении.

during this hour Levin and Kitty shared the same excitement, happy yet fearful of being mistaken.

– Лучше. – Да, гораздо. – Удивительно. 

‘He’s better.’ ‘Yes, much.’ ‘Amazing.’

– Ничего нет удивительного. 

‘Not amazing at all.’

– Всё-таки лучше, – говорили они шёпотом, улыбаясь друг другу.

‘He’s better, anyhow,’ they said in a whisper, smiling at each other.

Обольщение это было непродолжительно.

This illusion did not last long.

Больной заснул спокойно, но чрез полчаса кашель разбудил его.

The sick man fell peacefully asleep, but half an hour later was awakened by coughing.

И вдруг исчезли все надежды и в окружающих его и в нём самом.

And suddenly all hope vanished in those around him and in himself.

Действительность страдания,

The actuality of suffering

без сомнения, даже без воспоминаний о прежних надеждах, разрушила их в Лёвине и Кити и в самом больном.

destroyed it without question, along with all memory of former hopes, in Levin, in Kitty and in the sick man himself.

Не поминая даже о том, чему он верил полчаса назад,

Not even mentioning what he had believed half an hour earlier,

как будто совестно и вспоминать об этом,

as if it were embarrassing even to remember it,

он потребовал, чтоб ему дали йоду для вдыхания в склянке, покрытой бумажкой с проткнутыми дырочками.

he asked to be given iodine for inhalation in a vial covered with perforated paper.

Лёвин подал ему банку,

Levin handed him the jar,

и тот же взгляд страстной надежды, с которою он соборовался,

and the same look of passionate hope with which he had been anointed

устремился теперь на брата,

was now directed at his brother,

требуя от него подтверждения слов доктора о том, что вдыхания йода производят чудеса.

demanding that he confirm the doctor’s words that inhaling iodine worked miracles.

– Что, Кати нет? – прохрипел он,

‘Katia’s not here?’ he croaked,

оглядываясь, когда Лёвин неохотно подтвердил слова доктора. 

looking around, when Levin had reluctantly repeated the doctor’s words.

– Нет, так можно сказать…

‘Well, then I can say it…

Для неё я проделал эту комедию.

I performed that comedy for her.

Она такая милая, но уже нам с тобою нельзя обманывать себя.

She’s so sweet, but it’s impossible for you and me to deceive ourselves.

Вот этому я верю, – сказал он

This is what I believe in,’ he said,

и, сжимая склянку костлявой рукой, стал дышать над ней.

and, clutching the vial with his bony hand, he began breathing over it.

В восьмом часу вечера Лёвин с женою пил чай в своём нумере,

Between seven and eight in the evening Levin and his wife were having tea in their room

когда Марья Николаевна, запыхавшись, прибежала к ним.

when Marya Nikolaevna, out of breath, came running to them.

Она была бледна, и губы её дрожали.

She was pale, her lips were trembling.

– Умирает! – прошептала она. 

‘He’s dying!’ she whispered.

– Я боюсь, сейчас умрёт.

‘I’m afraid he’ll die any minute.’

Оба побежали к нему.

They both ran to him.

Он, поднявшись, сидел, облокотившись рукой, на кровати,

He had got up and was sitting on the bed, propped on his elbows,

согнув свою длинную спину и низко опустив голову.

his long back bent and his head hanging low.

– Что ты чувствуешь? – спросил шёпотом Лёвин после молчания.

‘What do you feel?’ Levin asked in a whisper, after some silence.

– Чувствую, что отправляюсь, 

‘I feel I’m going,’

– с трудом, но с чрезвычайною определённостью, медленно выжимая из себя слова, проговорил Николай.

Nikolai said with difficulty, but with extreme certainty, slowly squeezing the words out.

Он не поднимал головы,

He did not raise his head

но только направлял глаза вверх, не достигая ими лица брата. 

but only looked upwards, his gaze not reaching his brother’s face.

– Катя, уйди! – проговорил он ещё.

‘Katia, go away!’ he also said.

Лёвин вскочил и повелительным шёпотом заставил её выйти.

Levin jumped up and in a peremptory whisper made her leave.

– Отправляюсь, – сказал он опять.

‘I’m going,’ he said again.

– Почему ты думаешь? – сказал Лёвин, чтобы сказать что-нибудь.

‘Why do you think so?’ said Levin, just to say something.

– Потому, что отправляюсь, – как будто полюбив это выражение, повторил он. 

‘Because I’m going,’ he repeated, as if he liked the expression.

– Конец.

‘It’s the end.’

Марья Николаевна подошла к нему.

Marya Nikolaevna went up to him.

– Вы бы легли, вам легче, – сказала она.

‘Lie down, you’ll feel better,’ she said.

– Скоро буду лежать тихо, – проговорил он, 

‘I’ll soon lie still,’ he said.

– мёртвый, – сказал он насмешливо, сердито. 

‘Dead,’ he added jeeringly and angrily.

– Ну, положите, коли хотите.

‘Well, lay me down if you like.’

Лёвин положил брата на спину,

Levin laid his brother on his back,

сел подле него и, не дыша, глядел на его лицо.

sat down beside him and with bated breath looked at his face.

Умирающий лежал, закрыв глаза,

The dying man lay with his eyes closed,

но на лбу его изредка шевелились мускулы,

but on his forehead the muscles twitched from time to time,

как у человека, который глубоко и напряжённо думает.

as with a man who is thinking deeply and intensely.

Лёвин невольно думал вместе с ним о том, что такое совершается теперь в нём,

Levin involuntarily thought with him about what was now being accomplished in him,

но, несмотря на все усилия мысли, чтоб идти с ним вместе,

but, despite all his mental efforts to go with him,

он видел по выражению этого спокойного строгого лица и игре мускула над бровью,

he saw from the expression of that calm, stern face and the play of a muscle over one eyebrow,

что для умирающего уясняется и уясняется то,

that for the dying man something was becoming increasingly clearer

что всё так же темно остаётся для Лёвина.

which for him remained as dark as ever.

– Да, да, так, – с расстановкой, медленно проговорил умирающий. 

‘Yes, yes, it’s so,’ the dying man said slowly, distinctly.

– Постойте. – Опять он помолчал. 

‘Wait.’ Again he was silent.

– Так! – вдруг успокоительно протянул он, как будто всё разрешилось для него. 

‘So!’ he suddenly drew out peacefully, as if everything had been resolved for him.

– О господи! – проговорил он и тяжело вздохнул.

‘Oh Lord!’ he said and sighed heavily.

Марья Николаевна пощупала его ноги.

Marya Nikolaevna felt his feet.

– Холодеют, – прошептала она.

‘Getting cold,’ she whispered.

Долго, очень долго, как показалось Лёвину, больной лежал неподвижно.

For a long time, a very long time, it seemed to Levin, the sick man lay motionless.

Но он всё ещё был жив и изредка вздыхал.

But he was still alive and sighed now and then.

Лёвин уже устал от напряжения мысли.

Levin was weary now from mental effort.

Он чувствовал, что, несмотря на всё напряжение мысли,

He felt that in spite of it all,

он не мог понять то, что было так.

he could not understand what was so.

Он чувствовал, что давно уже отстал от умирающего.

He felt that he lagged far behind the dying man.

Он не мог уже думать о самом вопросе смерти,

He could no longer think about the question of death itself,

но невольно ему приходили мысли о том, что теперь, сейчас, придётся ему делать:

but thoughts came to him inadvertently of what he was to do now, presently:

– закрывать глаза, одевать, заказывать гроб.

close his eyes, dress him, order the coffin.

И, странное дело, он чувствовал себя совершенно холодным

And, strangely, he felt completely cold

и не испытывал ни горя, ни потери, ни ещё меньше жалости к брату.

and experienced neither grief, nor loss, nor still less pity for his brother.

Если было у него чувство к брату теперь,

If he had any feeling for him now,

то скорее зависть за то знание, которое имеет теперь умирающий,

it was rather envy of the knowledge that the dying man now had

но которого он не может иметь.

but that he could not have.

Он ещё долго сидел так над ним, всё ожидая конца.

He sat over him like that for a long time waiting for the end.

Но конец не приходил.

But the end did not come.

Дверь отворилась, и показалась Кити.

The door opened and Kitty appeared.

Лёвин встал, чтоб остановить её.

Levin stood up to stop her.

Но в то время как он вставал, он услыхал движение мертвеца.

But as he stood up, he heard the dead man stir.

– Не уходи, – сказал Николай и протянул руку.

‘Don’t go,’ said Nikolai, and reached out his hand.

Лёвин подал ему свою и сердито замахал жене, чтоб она ушла.

Levin gave him his own and angrily waved at his wife to go away.

С рукой мертвеца в своей руке он сидел полчаса, час, ещё час.

With the dead man’s hand in his, he sat for half an hour, an hour, another hour.

Он теперь уже вовсе не думал о смерти.

Now he was no longer thinking about death at all.

Он думал о том, что делает Кити,

He was thinking about what Kitty was doing,

кто живёт в соседнем нумере,

and who lived in the next room,

свой ли дом у доктора.

and whether the doctor had his own house.

Ему захотелось есть и спать.

He wanted to eat and sleep.

Он осторожно выпростал руку и ощупал ноги.

He carefully freed his hand and felt the sick man’s feet.

Ноги были холодны, но больной дышал.

The feet were cold, but the sick man was breathing.

Лёвин опять на цыпочках хотел выйти,

Levin was again about to leave on tiptoe,

но больной опять зашевелился и сказал:

but the sick man stirred and said:

– Не уходи.

‘Don’t go.’

. . . . . .

Рассвело;

Day broke;

положение больного было то же.

the sick man’s condition was the same.

Лёвин, потихоньку выпростав руку, не глядя на умирающего,

Levin, quietly freeing his hand, not looking at the dying man,

ушёл к себе и заснул.

went to his room and fell asleep.

Когда он проснулся, вместо известия о смерти брата, которого он ждал,

When he woke up, instead of the news of his brother’s death that he had expected,

он узнал, что больной пришёл в прежнее состояние.

he learned that the sick man had reverted to his earlier condition.

Он опять стал садиться, кашлять, стал опять есть,

He again began to sit up, to cough, began to eat again,

стал говорить и опять перестал говорить о смерти,

to talk, and again stopped talking about death,

опять стал выражать надежду на выздоровление

again began to express hope for recovery

и сделался ещё раздражительнее и мрачнее, чем прежде.

and became still more irritable and gloomy than before.

Никто, ни брат, ни Кити, не могли успокоить его.

No one, neither his brother nor Kitty, could comfort him.

Он на всех сердился и всем говорил неприятности,

He was angry with everyone and said unpleasant things to everyone,

всех упрекал в своих страданиях и требовал, чтоб ему привезли знаменитого доктора из Москвы.

reproached everyone for his suffering and demanded that a famous doctor be brought to him from Moscow.

На все вопросы, которые ему делали о том, как он себя чувствует,

To all questions about how he felt,

он отвечал одинаково с выражением злобы и упрёка:

he replied uniformly with an expression of spite and reproach:

– Страдаю ужасно, невыносимо!

‘I’m suffering terribly, unbearably!’

Больной страдал всё больше и больше,

The sick man suffered more and more,

в особенности от пролежней, которые нельзя уже было залечить,

especially from bedsores, which would no longer heal over,

и всё больше и больше сердился на окружающих,

and was more and more angry with those around him,

упрекая их во всём и в особенности за то, что ему не привозили доктора из Москвы.

reproaching them for everything, especially for not bringing him a doctor from Moscow.

Кити всячески старалась помочь ему, успокоить его;

Kitty tried her best to help him, to comfort him;

но всё было напрасно,

but it was all in vain,

и Лёвин видел, что она сама и физически и нравственно была измучена,

and Levin could see that she herself was physically and morally exhausted,

хотя и не признавалась в этом.

though she would not admit it.

То чувство смерти, которое было вызвано во всех его прощанием с жизнью

That sense of death evoked in them all by his farewell to life

в ту ночь, когда он призвал брата,

on the night he summoned his brother

было разрушено.

was destroyed.

Все знали, что он неизбежно и скоро умрёт,

They all knew he would die inevitably and soon,

что он наполовину мёртв уже.

that he was already half dead.

Все одного только желали

They all desired only one thing

– чтоб он как можно скорее умер,

– that he die as soon as possible

и все, скрывая это, давали ему из стклянки лекарства,

– yet, concealing it, they gave him medicine from vials,

искали лекарств, докторов и обманывали его, и себя, и друг друга.

went looking for medicines and doctors, and deceived him, and themselves, and each other.

Всё это была ложь, гадкая, оскорбительная и кощунственная ложь.

All this was a lie, a foul, insulting and blasphemous lie.

И эту ложь, и по свойству своего характера и потому, что он больше всех любил умирающего, Лёвин особенно больно чувствовал.

And Levin, by a peculiarity of his character, and because he loved the dying man more than anyone else did, felt this lie especially painfully.

Лёвин, которого давно занимала мысль о том, чтобы помирить братьев хотя перед смертью,

Levin, who had long been occupied with the thought of reconciling his brothers, if only in the face of death,

писал брату Сергею Ивановичу

had written to his brother Sergei Ivanovich

и, получив от него ответ, прочёл это письмо больному.

and, having received a reply from him, read this letter to the sick man.

Сергей Иванович писал, что не может сам приехать,

Sergei Ivanovich wrote that he could not come himself,

но в трогательных выражениях просил прощения у брата.

but in moving words asked his brother’s forgiveness.

Больной ничего не сказал.

The sick man said nothing.

– Что же мне написать ему? – спросил Лёвин. 

‘What shall I write to him?’ asked Levin.

– Надеюсь, ты не сердишься на него?

‘You’re not angry with him, I hope?’

– Нет, нисколько! – с досадой на этот вопрос отвечал Николай. 

‘No, not in the least!’ Nikolai replied vexedly to this question.

– Напиши ему, чтоб он прислал ко мне доктора.

‘Write to him to send me a doctor.’

Прошли ещё мучительные три дня;

Three more days of torment went by;

больной был всё в том же положении.

the sick man was in the same condition.

Чувство желания его смерти испытывали теперь все, кто только видел его:

A desire for his death was now felt by everyone who saw him:

– и лакеи гостиницы, и хозяин её, и все постояльцы,

the servants in the hotel, its proprietor, all the lodgers,

и доктор, и Марья Николаевна, и Лёвин, и Кити.

the doctor, Marya Nikolaevna, and Levin and Kitty.

Только один больной не выражал этого чувства,

The sick man alone did not express this feeling,

а, напротив, сердился за то, что не привезли доктора,

but, on the contrary, was angry that the doctor had not been brought,

и продолжал принимать лекарство и говорил о жизни.

went on taking medicine and talked about life.

Только в редкие минуты,

Only in rare moments,

когда опиум заставлял его на мгновение забыться от непрестанных страданий,

when the opium made him momentarily forget his incessant suffering,

он в полусне иногда говорил то, что сильнее, чем у всех других, было в его душе:

did he sometimes say in half sleep what was stronger in his soul that in anyone else’s:

– «Ах, хоть бы один конец!»

‘Ah, if only this were the end!’

Или: – «Когда это кончится!»

Or: ‘When will it end!’

Страдания, равномерно увеличиваясь, делали своё дело и приготовляли его к смерти.

Suffering, steadily increasing, did its part in preparing him for death.

Не было положения, в котором бы он не страдал,

There was no position in which he did not suffer,

не было минуты, в которую бы он забылся,

no moment when he was oblivious,

не было места, члена его тела, которые бы не болели, не мучали его.

no part or limb of his body that did not hurt, that did not torment him.

Даже воспоминания, впечатления, мысли этого тела

Even this body’s memories, impressions and thoughts

теперь уже возбуждали в нём такое же отвращение, как и самое тело.

now evoked in him the same revulsion as the body itself.

Вид других людей, их речи, свои собственные воспоминания

The sight of other people, their conversation, his own memories

– всё это было для него только мучительно.

– all this was sheer torment to him.

Окружающие чувствовали это

Those around him felt it

и бессознательно не позволяли себе при нём ни свободных движений, ни разговоров, ни выражения своих желаний.

and unconsciously forbade themselves any free movement, conversation, expression of their wishes.

Вся жизнь его сливалась в одно чувство страдания и желания избавиться от него.

His whole life merged into one feeling of suffering and the wish to be rid of it.

В нём, очевидно, совершался тот переворот,

A turnabout was obviously taking place

который должен был заставить его смотреть на смерть, как на удовлетворение его желаний, как на счастие.

that was to make him look at death as the satisfaction of his desires, as happiness.

Прежде каждое отдельное желание, вызванное страданием или лишением,

Formerly each separate desire caused by suffering or privation,

как голод, усталость, жажда,

such as hunger, fatigue, thirst,

удовлетворялись отправлением тела, дававшим наслаждение;

had been satisfied by a bodily function that gave pleasure;

но теперь лишение и страдание не получали удовлетворения,

but now privation and suffering received no satisfaction,

а попытка удовлетворения вызывала новое страдание.

and the attempt at satisfaction caused new suffering.

И потому все желания сливались в одно

And therefore all his desires merged into one

– желание избавиться от всех страданий и их источника, тела.

– the desire to be rid of all sufferings and their source, the body.

Но для выражения этого желания освобождения не было у него слов,

But he had no words to express this desire for liberation,

и потому он не говорил об этом,

and therefore did not speak of it,

а по привычке требовал удовлетворения тех желаний, которые уже не могли быть исполнены.

but out of habit demanded the satisfaction of desires that could no longer be fulfilled.

«Переложите меня на другой бок», – говорил он

‘Turn me on the other side,’ he would say,

и тотчас после требовал, чтобы его положили, как прежде.

and immediately afterwards would demand to be turned back as before.

«Дайте бульону. Унесите бульон.

‘Give me some bouillon. Take the bouillon away.

Расскажите что-нибудь, что вы молчите».

Say something, don’t all be silent!’

И как только начинали говорить,

And as soon as they began talking,

он закрывал глаза и выражал усталость, равнодушие и отвращение.

he would close his eyes and show fatigue, indifference and disgust.

На десятый день после приезда в город Кити заболела.

On the tenth day after their arrival in the town, Kitty fell ill.

У неё сделалась головная боль, рвота,

She had a headache, vomited

и она всё утро не могла встать с постели.

and could not leave her bed the whole morning.

Доктор объяснил, что болезнь произошла от усталости, волнения,

The doctor explained that the illness came from fatigue and worry,

и предписал ей душевное спокойствие.

and prescribed inner peace.

После обеда, однако, Кити встала и пошла, как всегда, с работой к больному.

After dinner, however, Kitty got up and, bringing her handwork, went to the sick man as usual.

Он строго посмотрел на неё, когда она вошла,

He gave her a stern look when she came in,

и презрительно улыбнулся, когда она сказала, что была больна.

and smiled contemptuously when she said she had been ill.

В этот день он беспрестанно сморкался и жалобно стонал.

That day he blew his nose incessantly and moaned pitifully.

– Как вы себя чувствуете? – спросила она его.

‘How do you feel?’ she asked him.

– Хуже, – с трудом проговорил он. – Больно!

‘Worse,’ he said with difficulty. ‘It hurts!’

– Где больно?

‘Where does it hurt?’

– Везде.

‘Everywhere.’

– Нынче кончится, посмотрите, – сказала Марья Николаевна хотя и шёпотом,

‘It will end today, you’ll see,’ Marya Nikolaevna said in a whisper,

но так, что больной, очень чуткий, как замечал Лёвин, должен был слышать её.

but loudly enough for the sick man, whose hearing, as Levin had noticed, was very keen, to hear her.

Лёвин зашикал на неё и оглянулся на больного.

Levin shushed her and looked at his brother.

Николай слышал;

Nikolai had heard,

но эти слова не произвели на него никакого впечатления.

but the words made no impression on him.

Взгляд его был всё тот же укоризненный и напряжённый.

He had the same tense and reproachful look.

– Отчего вы думаете? – спросил Лёвин её, когда она вышла за ним в коридор.

‘Why do you think so?’ Levin asked when she followed him out to the corridor.

– Стал обирать себя, – сказала Марья Николаевна.

‘He’s begun plucking at himself,’ said Marya Nikolaevna.

– Как обирать?

‘How, plucking?’

– Вот так, – сказала она, обдёргивая складки своего шерстяного платья.

‘Like this,’ she said, pulling down the folds of her woollen dress.

Действительно, он заметил,

Indeed, he had noticed

что во весь этот день больной хватал на себе и как будто хотел сдёргивать что-то.

that the sick man had been clutching at himself all that day, as if wanting to pull something off.

Предсказание Марьи Николаевны было верно.

Marya Nikolaevna’s prediction proved correct.

Больной к ночи уже был не в силах поднимать рук

By nightfall Nikolai was already too weak to raise his arms

и только смотрел пред собой, не изменяя внимательно сосредоточенного выражения взгляда.

and only looked straight ahead without changing the intently concentrated expression of his gaze.

Даже когда брат или Кити наклонялись над ним, так, чтоб он мог их видеть,

Even when his brother or Kitty leaned over him so that he could see them,

он так же смотрел.

his look was the same.

Кити послала за священником, чтобы читать отходную.

Kitty sent for a priest to read the prayers for the dying.

Пока священник читал отходную,

While the priest was reading the prayers,

умирающий не показывал никаких признаков жизни;

the dying man showed no signs of life;

глаза были закрыты.

his eyes were closed.

Лёвин, Кити и Марья Николаевна стояли у постели.

Levin, Kitty and Marya Nikolaevna stood by the bed.

Молитва ещё не была дочтена священником,

Before the priest finished reading,

как умирающий потянулся, вздохнул и открыл глаза.

the dying man stretched out, sighed and opened his eyes.

Священник, окончив молитву, приложил к холодному лбу крест,

The priest finished the prayers, put the cross to the cold forehead,

потом медленно завернул его в епитрахиль

then slowly wrapped it in his stole

и, постояв ещё молча минуты две,

and, after standing silently a minute or two longer,

дотронулся до похолодевшей и бескровной огромной руки.

he touched the enormous, cold and bloodless hand.

– Кончился, – сказал священник и хотел отойти;

‘It is ended,’ said the priest, and he was about to step aside;

но вдруг слипшиеся усы мертвеца шевельнулись,

but suddenly the dead man’s matted moustache stirred

и ясно в тишине послышались из глубины груди определённо резкие звуки:

and clearly in the silence there came from the depths of his chest the sharply distinct sounds:

– Не совсем… Скоро.

‘Not quite … Soon.’

И через минуту лицо просветлело, под усами выступила улыбка,

And a moment later his face brightened, a smile showed under the moustache,

и собравшиеся женщины озабоченно принялись убирать покойника.

and the assembled women began to busy themselves with laying out the deceased.

Вид брата и близость смерти возобновили в душе Лёвина то чувство ужаса

The sight of his brother and the proximity of death renewed in Levin’s soul that feeling of horror

пред неразгаданностью и вместе близостью и неизбежностью смерти,

at the inscrutability and, with that, the nearness and inevitability of death,

которое охватило его в тот осенний вечер, когда приехал к нему брат.

which had seized him on that autumn evening when his brother had come for a visit.

Чувство это теперь было ещё сильнее, чем прежде;

The feeling was now stronger than before;

ещё менее, чем прежде, он чувствовал себя способным понять смысл смерти,

he felt even less capable than before of understanding the meaning of death,

и ещё ужаснее представлялась ему её неизбежность;

and its inevitability appeared still more horrible to him;

но теперь, благодаря близости жены, чувство это не приводило его в отчаяние:

but now, thanks to his wife’s nearness, the feeling did not drive him to despair:

– он, несмотря на смерть, чувствовал необходимость жить и любить.

in spite of death, he felt the necessity to live and to love.

Он чувствовал, что любовь спасала его от отчаяния

He felt that love saved him from despair

и что любовь эта под угрозой отчаяния становилась ещё сильнее и чище.

and that under the threat of despair this love was becoming still stronger and purer.

Не успела на его глазах совершиться одна тайна смерти, оставшаяся неразгаданной,

No sooner had the one mystery of death been accomplished before his eyes, and gone unfathomed,

как возникла другая, столь же неразгаданная, вызывавшая к любви и жизни.

than another arose, equally unfathomed, which called to love and life.

Доктор подтвердил свои предположения насчёт Кити.

The doctor confirmed his own surmise about Kitty.

Нездоровье её была беременность.

Her illness was pregnancy.

XXI

XXI

С той минуты, как Алексей Александрович понял из объяснений с Бетси и со Степаном Аркадьичем,

From the moment when Alexei Alexandrovich understood from his talks with Betsy and Stepan Arkadyich

что от него требовалось только того, чтоб он оставил свою жену в покое,

that only one thing was required of him, that he leave his wife alone

не утруждая её своим присутствием,

and not bother her with his presence,

и что сама жена его желала этого,

and that his wife herself wished it,

он почувствовал себя столь потерянным, что не мог ничего сам решить,

he felt so lost that he could decide nothing by himself,

не знал сам, чего он хотел теперь,

not knowing what he wanted now,

и, отдавшись в руки тех, которые с таким удовольствием занимались его делами,

and, giving himself into the hands of those who took such pleasure in looking after his affairs,

на всё отвечал согласием.

he agreed to everything.

Только когда Анна уже уехала из его дома

Only when Anna had already left his house

и англичанка прислала спросить его, должна ли она обедать с ним, или отдельно,

and the English governess had sent to ask him if she was to dine with him or separately

он в первый раз понял ясно своё положение и ужаснулся ему.

did he understand his situation clearly for the first time, and it horrified him.

Труднее всего в этом положении было то,

The most difficult thing in that situation was

что он никак не мог соединить и примирить своего прошедшего с тем, что теперь было.

that he simply could not connect and reconcile his past with what there was now.

Не то прошедшее, когда он счастливо жил с женой, смущало его.

It was not the past when he had lived happily with his wife that puzzled him.

Переход от того прошедшего к знанию о неверности жены он страдальчески пережил уже;

He had already suffered through the transition from that past to the knowledge of his wife’s unfaithfulness;

состояние это было тяжело, но было понятно ему.

that state had been painful but comprehensible to him.

Если бы жена тогда, объявив о своей неверности, ушла от него,

If his wife, declaring her unfaithfulness, had then left him,

он был бы огорчён, несчастлив,

he would have been grieved, unhappy,

но он не был бы в том для самого себя безвыходном непонятном положении,

but he would not have been in this hopeless, incomprehensible situation

в каком он чувствовал себя теперь.

which he now felt himself to be in.

Он не мог теперь никак примирить своё недавнее прощение, своё умиление,

He simply could not reconcile his recent forgiveness, his tenderness,

свою любовь к больной жене и чужому ребёнку

his love for his sick wife and another man’s child,

с тем, что теперь было,

with what there was now

то есть с тем, что, как бы в награду за всё это, он теперь очутился один,

– that is, when he, as if in reward for it all, found himself alone,

опозоренный, осмеянный, никому не нужный и всеми презираемый.

disgraced, derided, needed by none and despised by all.

Первые два дня после отъезда жены Алексей Александрович принимал просителей, правителя дел,

For the first two days after his wife’s departure, Alexei Alexandrovich received petitioners, his office manager,

ездил в комитет и выходил обедать в столовую, как и обыкновенно.

went to the committee, and came out to eat in the dining room as usual.

Не давая себе отчёта, для чего он это делает,

Without realizing why he was doing it,

он все силы своей души напрягал в эти два дня только на то, чтоб иметь вид спокойный и даже равнодушный.

he strained all his inner forces during those two days merely to look calm and even indifferent.

Отвечая на вопросы о том, как распорядиться с вещами и комнатами Анны Аркадьевны,

In response to questions about what to do with Anna Arkadyevna’s rooms and belongings,

он делал величайшие усилия над собой,

he made great efforts

чтоб иметь вид человека, для которого случившееся событие не было непредвиденным

to give himself the look of a man for whom what had happened had not been unforeseen

и не имеет в себе ничего выходящего из ряда обыкновенных событий,

and had nothing extraordinary about it,

и он достигал своей цели:

and he achieved his goal:

– никто не мог заметить в нём признаков отчаяния.

no one could notice any signs of despair in him.

Но на второй день после отъезда,

But on the third day after her departure,

когда Корней подал ему счёт из модного магазина, который забыла заплатить Анна,

when Kornei handed him a bill from a fashion shop that Anna had forgotten to pay,

и доложил, что приказчик сам тут,

and reported that the shop assistant was there himself,

Алексей Александрович велел позвать приказчика.

Alexei Alexandrovich ordered the assistant to be shown in.

– Извините, ваше превосходительство, что осмеливаюсь беспокоить вас.

‘Excuse me, your excellency, for venturing to trouble you.

Но если прикажете обратиться к её превосходительству,

But if you would prefer to have us deal with her excellency,

то не благоволите ли сообщить их адрес.

be so kind as to inform us of her address.’

Алексей Александрович задумался, как показалось приказчику,

Alexei Alexandrovich fell to pondering, as it seemed to the shop assistant,

и вдруг, повернувшись, сел к столу.

and suddenly turned and sat down at his desk.

Опустив голову на руки, он долго сидел в этом положении,

His head lowered on to his hands, he sat for a long time in that position,

несколько раз пытался заговорить и останавливался.

made several attempts to start talking and stopped.

Поняв чувства барина,

Understanding his master’s feelings,

Корней попросил приказчика прийти в другой раз.

Kornei asked the assistant to come some other time.

Оставшись опять один, Алексей Александрович понял,

Left alone again, Alexei Alexandrovich realized

что он не в силах более выдерживать роль твёрдости и спокойствия.

that he was no longer able to maintain the role of firmness and calmness.

Он велел отложить дожидавшуюся карету,

He cancelled the waiting carriage,

никого не велел принимать и не вышел обедать.

ordered that no one be received, and did not appear for dinner.

Он почувствовал, что ему не выдержать того всеобщего напора презрения и ожесточения,

He felt that he could not maintain himself against the general pressure of contempt and callousness

которые он ясно видел на лице и этого приказчика, и Корнея,

that he saw clearly in the face of this assistant, and of Kornei,

и всех без исключения, кого он встречал в эти два дня.

and of everyone without exception that he had met in those two days.

Он чувствовал, что не может отвратить от себя ненависти людей,

He felt that he could not divert people’s hatred from himself,

потому что ненависть эта происходила не оттого, что он был дурён

because the reason for that hatred was not that he was bad

(тогда бы он мог стараться быть лучше),

(then he could have tried to be better),

но оттого, что он постыдно и отвратительно несчастлив.

but that he was shamefully and repulsively unhappy.

Он знал, что за это, за то самое, что сердце его истерзано,

For that, for the very fact that his heart was wounded,

они будут безжалостны к нему.

they would be merciless towards him;

Он чувствовал, что люди уничтожат его,

people would destroy him,

как собаки задушат истерзанную, визжащую от боли собаку.

as dogs kill a wounded dog howling with pain.

Он знал, что единственное спасение от людей

He knew that the only salvation from people

– скрыть от них свои раны,

was to conceal his wounds from them,

и он это бессознательно пытался делать два дня,

and for two days he had tried unconsciously to do that,

но теперь почувствовал себя уже не в силах продолжать эту неравную борьбу.

but now he felt that he was no longer able to keep up this unequal struggle.

Отчаяние его ещё усиливалось сознанием,

His despair was increased by the awareness

что он был совершенно одинок со своим горем.

that he was utterly alone with his grief.

Не только в Петербурге у него не было ни одного человека,

Not only did he not have a single person in Petersburg

кому бы он мог высказать всё, что испытывал,

to whom he could tell all that he felt,

кто бы пожалел его не как высшего чиновника, не как члена общества,

who would pity him not as a high official, not as a member of society,

но просто как страдающего человека;

but simply as a suffering person,

но и нигде у него не было такого человека.

but he had no such person anywhere.

Алексей Александрович рос сиротой.

Alexei Alexandrovich had grown up an orphan.

Их было два брата.

They were two brothers.

Отца они не помнили,

They did not remember their father;

мать умерла, когда Алексею Александровичу было десять лет.

their mother had died when Alexei Alexandrovich was ten.

Состояние было маленькое.

The fortune was small.

Дядя Каренин, важный чиновник и когда-то любимец покойного императора,

Their uncle Karenin, an important official and once a favourite of the late emperor,

воспитал их.

had brought them up.

Окончив курсы в гимназии и университете с медалями,

Having finished his school and university studies with medals,

Алексей Александрович с помощью дяди тотчас стал на видную служебную дорогу

Alexei Alexandrovich, with his uncle’s help, had set out at once upon a prominent career in the service,

и с той поры исключительно отдался служебному честолюбию.

and since then had devoted himself exclusively to his service ambitions.

Ни в гимназии, ни в университете, ни после на службе

Neither at school, nor at the university, nor afterwards in the service

Алексей Александрович не завязал ни с кем дружеских отношений.

had Alexei Alexandrovich struck up any friendly relations.

Брат был самый близкий ему по душе человек,

His brother had been the person closest to his heart,

но он служил по министерству иностранных дел, жил всегда за границей,

but he had served in the ministry of foreign affairs and had always lived abroad,

где он и умер скоро после женитьбы Алексея Александровича.

where he died shortly after Alexei Alexandrovich’s marriage.

Во время его губернаторства тётка Анны, богатая губернская барыня,

During his governorship, Anna’s aunt, a rich provincial lady,

свела хотя немолодого уже человека, но молодого губернатора со своею племянницей

had brought the already not-so-young man but young governor together with her niece

и поставила его в такое положение,

and put him in such a position

что он должен был или высказаться, или уехать из города.

that he had either to declare himself or to leave town.

Алексей Александрович долго колебался.

Alexei Alexandrovich had hesitated for a long time.

Столько же доводов было тогда за этот шаг, сколько и против,

There were then as many reasons for this step as against it,

и не было того решительного повода, который бы заставил его изменить своему правилу:

and there was no decisive reason that could make him abandon his rule:

– воздерживаться в сомнении;

when in doubt, don’t.[30]

но тётка Анны внушила ему через знакомого,

But Anna’s aunt insinuated through an acquaintance

что он уже компрометировал девушку

that he had already compromised the girl

и что долг чести обязывает его сделать предложение.

and that he was honour-bound to propose.

Он сделал предложение и отдал невесте и жене всё то чувство, на которое был способен.

He proposed and gave his fiancée and wife all the feeling he was capable of.

Та привязанность, которую он испытывал к Анне,

The attachment he experienced for Anna

исключила в его душе последние потребности сердечных отношений к людям.

excluded from his soul the last need for heartfelt relations with people.

И теперь изо всех его знакомых у него не было никого близкого.

And now, among all his acquaintances, there was no one who was close to him.

Много было того, что называется связями;

There were many of what are known as connections,

но дружеских отношений не было.

but there were no friendly relations.

Было у Алексея Александровича много таких людей,

Alexei Alexandrovich had many people

которых он мог позвать к себе обедать,

whom he could invite for dinner,

попросить об участии в интересовавшем его деле,

ask to participate in an affair that interested him

о протекции какому-нибудь искателю,

or to solicit for some petitioner,

с которыми он мог обсуждать откровенно действия других лиц и высшего правительства;

and with whom he could candidly discuss the actions of other people and the higher government;

но отношения к этим лицам были заключены в одну твёрдо определённую обычаем и привычкой область,

but his relations with these people were confined to one sphere, firmly defined by custom and habit,

из которой невозможно было выйти.

from which it was impossible to depart.

Был один университетский товарищ, с которым он сблизился после

There was one university comrade with whom he had become close afterwards

и с которым он мог бы поговорить о личном горе;

and with whom he could have talked about a personal grief,

но товарищ этот был попечителем в дальнем учебном округе.

but he was a school superintendent in a remote district.

Из лиц же, бывших в Петербурге,

Of people living in Petersburg,

ближе и возможнее всех были правитель канцелярии и доктор.

the closest and most likely were his office manager and his doctor.

Михаил Васильевич Слюдин, правитель дел,

Mikhail Vassilyevich Slyudin, the office manager,

был простой, умный, добрый и нравственный человек,

was a simple, intelligent, good and moral man,

и в нём Алексей Александрович чувствовал личное к себе расположение;

and Alexei Alexandrovich sensed that he was personally well disposed towards him;

но пятилетняя служебная их деятельность положила между ними преграду для душевных объяснений.

but their five years of work together had placed between them a barrier to heartfelt talks.

Алексей Александрович, окончив подписку бумаг,

Alexei Alexandrovich, having finished signing papers,

долго молчал, взглядывая на Михаила Васильевича,

sat silently for a long time, glancing at Mikhail Vassilyevich,

и несколько раз пытался, но не мог заговорить.

and tried several times to start talking, but could not.

Он приготовил уже фразу:

He had already prepared the phrase:

– «Вы слышали о моём горе?»

‘You have heard of my grief?’

Но кончил тем, что сказал, как и обыкновенно:

But he ended by saying, as usual:

– «Так вы это приготовите мне», 

‘So you will prepare this for me’

– и с тем отпустил его.

– and dismissed him.

Другой человек был доктор, который тоже был хорошо расположен к нему;

The other man was the doctor, who was also well disposed towards him;

но между ними уже давно было молчаливым соглашением признано,

but they had long ago come to a tacit agreement

что оба завалены делами и обоим надо торопиться.

that they were both buried in work and always in a hurry.

О женских своих друзьях и о первейшем из них, о графине Лидии Ивановне,

Of his female friends, and of the foremost of them, Countess Lydia Ivanovna,

Алексей Александрович не думал.

Alexei Alexandrovich did not think.

Все женщины, просто как женщины, были страшны и противны ему.

All women, simply as women, were frightening and repulsive to him.

XXII

XXII

Алексей Александрович забыл о графине Лидии Ивановне,

Alexei Alexandrovich had forgotten Countess Lydia Ivanovna,

но она не забыла его.

but she had not forgotten him.

В эту самую тяжёлую минуту одинокого отчаяния

At this most difficult moment of lonely despair,

она приехала к нему и без доклада вошла в его кабинет.

she came to see him and walked into his study unannounced.

Она застала его в том же положении, в котором он сидел, опершись головой на обе руки.

She found him in the same position in which he had been sitting, resting his head on both hands.

– J'ai forcé la consigne, – сказала она,

‘J’ai forcé la consigne,’* [I have forced my way in] she said,

входя быстрыми шагами и тяжело дыша от волнения и быстрого движения. 

coming in with rapid steps and breathing heavily from agitation and quick movement.

– Я всё слышала! Алексей Александрович!

‘I’ve heard everything! Alexei Alexandrovich!

Друг мой! – продолжала она,

My friend!’ she went on,

крепко обеими руками пожимая его руку

firmly pressing his hand with both hands

и глядя ему в глаза своими прекрасными задумчивыми глазами.

and looking into his eyes with her beautiful, pensive eyes.

Алексей Александрович, хмурясь, привстал

Alexei Alexandrovich, frowning, got up

и, выпростав от неё руку, подвинул ей стул.

and, freeing his hand from hers, moved a chair for her.

– Не угодно ли, графиня?

‘If you please, Countess.

Я не принимаю, потому что я болен, графиня, – сказал он, и губы его задрожали.

I am not receiving because I am ill,’ he said, and his lips trembled.

– Друг мой! – повторила графиня Лидия Ивановна, не спуская с него глаз,

‘My friend!’ repeated Countess Lydia Ivanovna, not taking her eyes off him,

и вдруг брови её поднялись внутренними сторонами, образуя треугольник на лбу;

and suddenly the inner tips of her eyebrows rose, forming a triangle on her forehead;

некрасивое жёлтое лицо её стало ещё некрасивее;

her unattractive yellow face became still more unattractive;

но Алексей Александрович почувствовал, что она жалеет его и готова плакать.

but Alexei Alexandrovich could feel that she pitied him and was ready to weep.

И на него нашло умиление:

He was deeply moved:

– он схватил её пухлую руку и стал целовать её.

he seized her plump hand and began to kiss it.

– Друг мой! – сказала она прерывающимся от волнения голосом. 

‘My friend!’ she said in a voice faltering with agitation.

– Вы не должны отдаваться горю.

‘You mustn’t give way to grief.

Горе ваше велико, но вы должны найти утешение.

Your grief is great, but you must find comfort.’

– Я разбит, я убит, я не человек более! – сказал Алексей Александрович,

‘I’m broken, I’m destroyed, I’m no longer a human being!’ Alexei Alexandrovich said,

выпуская её руку, но продолжая глядеть в её наполненные слезами глаза. 

letting go of her hand, but continuing to look into her tear-filled eyes.

– Положение моё тем ужасно, что я не нахожу нигде, в самом себе не нахожу точки опоры.

‘My position is the more terrible in that I can find no foothold in myself or anywhere.’

– Вы найдёте опору, ищите её не во мне,

‘You will find a foothold. Seek it not in me,

хотя я прошу вас верить в мою дружбу, – сказала она со вздохом. 

though I beg you to believe in my friendship,’ she said with a sigh.

– Опора наша есть любовь, та любовь, которую Он завещал нам.

‘Our foothold is love, the love that He left us.

Бремя Его легко, – сказала она с тем восторженным взглядом, который так знал Алексей Александрович. 

His burden is light,’[31] she said with that rapturous look that Alexei Alexandrovich knew so well.

– Он поддержит вас и поможет вам.

‘He will support you and help you.’

Несмотря на то, что в этих словах было то умиление пред своими высокими чувствами

Though there was in these words that tenderness before her own lofty feelings,

и было то, казавшееся Алексею Александровичу излишним, новое, восторженное, недавно распространившееся в Петербурге мистическое настроение,

and that new, rapturous, mystical mood which had recently spread in Petersburg,[32] and which Alexei Alexandrovich had considered superfluous,

Алексею Александровичу приятно было это слышать теперь.

he now found it pleasant to hear.

– Я слаб. Я уничтожен.

‘I’m weak. I’m annihilated.

Я ничего не предвидел и теперь ничего не понимаю.

I foresaw nothing and now I understand nothing.’

– Друг мой, – повторяла Лидия Ивановна.

‘My friend,’ Lydia Ivanovna repeated.

– Не потеря того, чего нет теперь, не это, – продолжал Алексей Александрович. 

‘It’s not the loss of what isn’t there now, it’s not that,’ Alexei Alexandrovich went on.

– Я не жалею.

‘I don’t regret it.

Но я не могу не стыдиться пред людьми за то положение, в котором нахожусь.

But I can’t help feeling ashamed before people for the position I find myself in.

Это дурно, но я не могу, я не могу.

It’s wrong, but I can’t help it, I can’t help it.’

– Не вы совершили тот высокий поступок прощения, которым я восхищаюсь и все,

‘It was not you who accomplished that lofty act of forgiveness, which I admire along with everyone,

но Он, обитая в вашем сердце, – сказала графиня Лидия Ивановна, восторженно поднимая глаза, 

but He, dwelling in your heart,’ Countess Lydia Ivanovna said, raising her eyes rapturously,

– и потому вы не можете стыдиться своего поступка.

‘and therefore you cannot be ashamed of your action.’

Алексей Александрович нахмурился и, загнув руки, стал трещать пальцами.

Alexei Alexandrovich frowned and, bending his hands, began cracking his fingers.

– Надо знать все подробности, – сказал он тонким голосом. –

‘One must know all the details,’ he said in a high voice.

Силы человека имеют пределы, графиня,

‘There are limits to a man’s strength, Countess,

и я нашёл предел своих.

and I’ve found the limits of mine.

Целый день нынче я должен был делать распоряжения, распоряжения по дому,

I had to spend the whole day today making arrangements, arrangements about the house,

вытекавшие (он налёг на слово вытекавшие) из моего нового, одинокого положения.

resulting’ (he emphasized the word ‘resulting’) ‘from my new solitary situation.

Прислуга, гувернантка, счёты…

The servants, the governess, the accounts …

Этот мелкий огонь сжёг меня, я не в силах был выдержать.

These petty flames have burned me up, I couldn’t endure it.

За обедом… я вчера едва не ушёл от обеда.

Over dinner … yesterday I almost left the dinner table.

Я не мог перенести того, как сын мой смотрел на меня.

I couldn’t stand the way my son looked at me.

Он не спрашивал меня о значении всего этого, но он хотел спросить,

He didn’t ask me what it all meant, but he wanted to ask,

и я не мог выдержать этого взгляда.

and I couldn’t endure that look.

Он боялся смотреть на меня, но этого мало…

He was afraid to look at me, but that’s not all…’

Алексей Александрович хотел упомянуть про счёт, который принесли ему,

Alexei Alexandrovich wanted to mention the bill that had been brought to him,

но голос его задрожал, и он остановился.

but his voice trembled and he stopped.

Про этот счёт, на синей бумаге, за шляпку, ленты, он не мог вспомнить без жалости к самому себе.

He could not recall that bill, on blue paper, for a hat and ribbons, without pitying himself.

– Я понимаю, друг мой, – сказала графиня Лидия Ивановна. 

‘I understand, my friend,’ said Countess Lydia Ivanovna.

– Я всё понимаю.

‘I understand everything.

Помощь и утешение вы найдёте не во мне,

Help and comfort you will not find in me,

но я всё-таки приехала только затем, чтобы помочь вам, если могу.

but all the same I’ve come only so as to help you if I can.

Если б я могла снять с вас все эти мелкие унижающие заботы…

If I could take from you these petty, humiliating cares …

Я понимаю, что нужно женское слово, женское распоряжение.

I understand that you need a woman’s word, a woman’s order.

Вы поручаете мне?

Will you entrust me with it?’

Алексей Александрович молча и благодарно пожал её руку.

Alexei Alexandrovich pressed her hand silently and gratefully.

– Мы вместе займёмся Серёжей.

‘We’ll look after Seryozha together.

Я не сильна в практических делах.

I’m not strong in practical matters.

Но я возьмусь, я буду ваша экономка.

But I’ll take it up, I’ll be your housekeeper.

Не благодарите меня.

Don’t thank me.

Я делаю это не сама…

It is not I who am doing it.. .’

– Я не могу не благодарить.

‘I cannot help thanking you.’

– Но, друг мой, не отдавайтесь этому чувству, о котором вы говорили, 

‘But, my friend, don’t give in to that feeling you spoke of

– стыдиться того, что есть высшая высота христианина:

– of being ashamed of what is the true loftiness of a Christian:

кто унижает себя, тот возвысится.

"He that humbleth himself shall be exalted".[33]

И благодарить меня вы не можете.

And you cannot thank me.

Надо благодарить Его и просить Его о помощи.

You must thank Him and ask Him for help.

В Нём одном мы найдём спокойствие, утешение, спасение и любовь, – сказала она

In Him alone shall we find peace, comfort, salvation and love,’ she said

и, подняв глаза к небу, начала молиться,

and, raising her eyes to heaven, began to pray,

как понял Алексей Александрович по её молчанию.

as Alexei Alexandrovich understood from her silence.

Алексей Александрович слушал её теперь,

Alexei Alexandrovich listened to her now,

и те выражения, которые прежде не то что были неприятны ему, а казались излишними,

and these expressions that had once seemed not exactly unpleasant but unnecessary,

теперь показались естественны и утешительны.

now seemed natural and comforting.

Алексей Александрович не любил этот новый, восторженный дух.

He had not liked the new rapturous spirit.

Он был верующий человек,

He was a believer

интересовавшийся религией преимущественно в политическом смысле,

who was interested in religion mostly in a political sense,

а новое учение, позволявшее себе некоторые новые толкования,

and the new teaching that allowed itself some new interpretations,

потому именно, что оно открывало двери спору и анализу,

precisely because it opened the door to debate and analysis,

по принципу было неприятно ему.

was disagreeable to him on principle.

Он прежде относился холодно и даже враждебно к этому новому учению

His former attitude to this new teaching had been cold and even inimical,

и с графиней Лидией Ивановной, увлекавшеюся им, никогда не спорил,

and he had never argued with Countess Lydia Ivanovna, who was enthusiastic about it,

а старательно обходил молчанием её вызовы.

but had carefully passed over her challenges in silence.

Теперь же в первый раз он слушал её слова с удовольствием и внутренно не возражал им.

But now for the first time he listened to her words with pleasure and did not inwardly object to them.

– Я очень, очень благодарен вам и за дела и за слова ваши, – сказал он,

‘I’m very, very grateful to you, both for your deeds and for your words,’ he said,

когда она кончила молиться.

when she had finished praying.

Графиня Лидия Ивановна ещё раз пожала обе руки своего друга.

Countess Lydia Ivanovna once more pressed both her friend’s hands.

– Теперь я приступаю к делу, – сказала она с улыбкой,

‘Now I shall get down to work,’ she said with a smile,

помолчав и отирая с лица остатки слёз. 

after a pause, wiping the remaining tears from her face.

– Я иду к Серёже.

‘I am going to Seryozha.

Только в крайнем случае я обращусь к вам. 

I shall turn to you only in extreme cases.’

– И она встала и вышла.

And she got up and went out.

Графиня Лидия Ивановна пошла на половину Серёжи

Countess Lydia Ivanovna went to Seryozha’s rooms

и там, обливая слезами щёки испуганного мальчика,

and there, drenching the frightened boy’s cheeks with tears,

сказала ему, что отец его святой и что мать его умерла.

told him that his father was a saint and his mother was dead.

Графиня Лидия Ивановна исполнила своё обещание.

Countess Lydia Ivanovna kept her promise.

Она действительно взяла на себя все заботы по устройству и ведению дома Алексея Александровича.

She indeed took upon herself all the cares of managing and running Alexei Alexandrovich’s house.

Но она не преувеличивала, говоря, что она не сильна в практических делах.

But she was not exaggerating when she said that she was not strong in practical matters.

Все её распоряжения надо было изменять, так как они были неисполнимы,

All her orders had to be changed, they were unfeasible as they were,

и изменялись они Корнеем, камердинером Алексея Александровича,

and the one who changed them was Kornei, Alexei Alexandrovich’s valet,

который незаметно для всех повёл теперь весь дом Каренина

who, unnoticed by anyone, began to run the entire Karenin household

и спокойно и осторожно во время одеванья барина докладывал ему, что было нужно.

and, while dressing his master, calmly and carefully reported to him what was needed.

Но помощь Лидии Ивановны всё-таки была в высшей степени действительна:

But all the same Lydia Ivanovna’s help was in the highest degree effective:

– она дала нравственную опору Алексею Александровичу в сознании её любви и уважения к нему

she gave Alexei Alexandrovich moral support in the awareness of her love and respect for him,

и в особенности в том, что, как ей утешительно было думать,

and especially, as she found it comforting to think,

она почти обратила его в христианство,

in that she had almost converted him to Christianity

то есть из равнодушно и лениво верующего обратила его

– that is, turned him from an indifferent and lazy believer

в горячего и твёрдого сторонника того нового объяснения христианского учения,

into an ardent and firm adherent of that new explanation of Christian doctrine

которое распространилось в последнее время в Петербурге.

that had lately spread in Petersburg.

Алексею Александровичу легко было убедиться в этом.

Alexei Alexandrovich easily became convinced of it.

Алексей Александрович, так же как и Лидия Ивановна и другие люди, разделявшие их воззрения,

Like Lydia Ivanovna and other people who shared their views,

был вовсе лишён глубины воображения,

he was totally lacking in depth of imagination,

той душевной способности, благодаря которой представления, вызываемые воображением,

in that inner capacity owing to which the notions evoked by the imagination

становятся так действительны,

become so real

что требуют соответствия с другими представлениями и с действительностью.

that they demand to be brought into correspondence with other notions and with reality.

Он не видел ничего невозможного и несообразного в представлении о том,

He did not see anything impossible or incongruous in the notion

что смерть, существующая для неверующих, для него не существует,

that death, which existed for unbelievers, did not exist for him,

и что так как он обладает полнейшею верой, судьёй меры которой он сам,

and that since he possessed the fullest faith, of the measure of which he himself was the judge,

то и греха уже нет в его душе,

there was no sin in his soul

и он испытывает здесь, на земле, уже полное спасение.

and he already experienced full salvation here on earth.

Правда, что лёгкость и ошибочность этого представления о своей вере смутно чувствовалась Алексею Александровичу,

It is true that Alexei Alexandrovich vaguely sensed the levity and erroneousness of this notion of his faith,

и он знал, что когда он, вовсе не думая о том, что его прощение есть действие высшей силы,

and he knew that when, without any thought that his forgiveness was the effect of a higher power,

отдался этому непосредственному чувству,

he had given himself to his spontaneous feeling,

он испытал больше счастья,

he had experienced greater happiness

чем когда он, как теперь, каждую минуту думал,

than when he thought every moment, as he did now,

что в его душе живёт Христос,

that Christ lived in his soul

и что, подписывая бумаги, он исполняет его волю;

and that by signing papers he was fulfilling His will;

но для Алексея Александровича было необходимо так думать,

but it was necessary for him to think that way,

ему было так необходимо в его унижении иметь ту, хотя бы и выдуманную высоту,

it was so necessary for him in his humiliation to possess at least an invented loftiness

с которой он, презираемый всеми, мог бы презирать других,

from which he, despised by everyone, could despise others,

что он держался, как за спасение, за своё мнимое спасение.

that he clung to his imaginary salvation as if it were salvation indeed.

XXIII

XXIII

Графиня Лидия Ивановна очень молодою восторженною девушкой была выдана замуж

Countess Lydia Ivanovna had been given in marriage as a young, rapturous girl

за богатого, знатного, добродушнейшего и распутнейшего весельчака.

to a rich, noble, very good-natured and very dissolute bon vivant.

На второй месяц муж бросил её

In the second month her husband abandoned her

и на восторженные её уверения в нежности отвечал только насмешкой и даже враждебностью,

and responded to her rapturous assurances of tenderness only with mockery and even animosity,

которую люди, знавшие и доброе сердце графа и не видевшие никаких недостатков в восторженной Лидии,

which people who knew the count’s kind heart and saw no defects in the rapturous Lydia

никак не могли объяснить себе.

were quite unable to explain.

С тех пор, хотя они не были в разводе, они жили врозь,

Since then, though not divorced, they had lived apart,

и когда муж встречался с женою,

and whenever the husband met his wife,

то всегда относился к ней с неизменною ядовитою насмешкой,

he treated her with an invariable venomous mockery,

причину которой нельзя было понять.

the reason for which was impossible to understand.

Графиня Лидия Ивановна давно уже перестала быть влюблённою в мужа,

Countess Lydia Ivanovna had long ceased to be in love with her husband,

но никогда с тех пор не переставала быть влюблённою в кого-нибудь.

but she never ceased being in love with someone.

Она бывала влюблена в нескольких вдруг, и в мужчин и в женщин;

She was in love with several people at the same time, both men and women;

она бывала влюблена во всех почти людей, чем-нибудь особенно выдающихся.

she was in love with almost everyone who was particularly distinguished in some way.

Она была влюблена во всех новых принцесс и принцев, вступавших в родство с царскою фамилией,

She was in love with all the new princesses and princes who had come into the tsar’s family.

была влюблена в одного митрополита, одного викарного и одного священника.

She was in love with one metropolitan, one bishop and one priest.

Была влюблена в одного журналиста, в трёх славян, в Комисарова;

She was in love with one journalist, with three Slavs, with Komisarov,[34]

в одного министра, одного доктора, одного английского миссионера и в Каренина.

with one minister, one doctor, one English missionary, and with Karenin.

Все эти любви, то ослабевая, то усиливаясь,

All these loves, now waning, now waxing,

наполняли ее сердце, давали ей занятие

filled her heart, gave her something to do,

и не мешали ей в ведении самых распространённых и сложных придворных и светских отношений.

but did not keep her from conducting very extensive and complex relations at court and in society.

Но с тех пор как она, после несчастия, постигшего Каренина, взяла его под своё особенное покровительство,

But once she took Karenin under her special patronage after the misfortune that befell him,

с тех пор как она потрудилась в доме Каренина, заботясь о его благосостоянии,

once she began toiling in his house, looking after his well-being,

она почувствовала, что все остальные любви не настоящие,

she felt that all the other loves were not real,

а что она истинно влюблена теперь в одного Каренина.

and that she was now truly in love with Karenin alone.

Чувство, которое она теперь испытывала к нему, казалось ей сильнее всех прежних чувств.

The feeling she now experienced for him seemed stronger to her than all her former feelings.

Анализуя своё чувство и сравнивая его с прежними,

Analysing it and comparing it with the former ones,

она ясно видела, что не была бы влюблена в Комисарова, если б он не спас жизни государю,

she saw clearly that she would not have been in love with Komisarov if he had not saved the emperor’s life,

не была бы влюблена в Ристич-Куджицкого, если бы не было славянского вопроса,

would not have been in love with Ristich-Kudzhitsky if there had been no Slavic question,[35]

но что Каренина она любила за него самого, за его высокую непонятую душу,

but that she loved Karenin for himself, for his lofty, misunderstood soul,

за милый для неё тонкий звук его голоса с его протяжными интонациями,

the high sound of his voice, so dear to her, with its drawn-out intonations,

за его усталый взгляд, за его характер и мягкие белые руки с напухшими жилами.

his weary gaze, his character, and his soft, white hands with their swollen veins.

Она не только радовалась встрече с ним,

She was not only glad when they met,

но она искала на его лице признаков того впечатления, которое она производила на него.

but sought signs in his face of the impression she made on him.

Она хотела нравиться ему не только речами, но и всею своею особою.

She wanted him to like her not only for what she said, but for her whole person.

Она для него занималась теперь своим туалетом больше, чем когда-нибудь прежде.

For his sake she now took greater care with her toilette than ever.

Она заставала себя на мечтаниях о том, что было бы,

She caught herself dreaming of what might have happened

если б она не была замужем и он был бы свободен.

if she were not married and he were free.

Она краснела от волнения, когда он входил в комнату,

She blushed with excitement when he came into the room;

она не могла удержать улыбку восторга, когда он говорил ей приятное.

she could not suppress a smile of rapture when he said something pleasant to her.

Уже несколько дней графиня Лидия Ивановна находилась в сильнейшем волнении.

For several days now Countess Lydia Ivanovna had been in the greatest agitation.

Она узнала, что Анна с Вронским в Петербурге.

She had learned that Anna and Vronsky were in Petersburg.

Надо было спасти Алексея Александровича от свидания с нею,

Alexei Alexandrovich had to be saved from meeting her,

надо было спасти его даже от мучительного знания того,

he had to be saved even from the painful knowledge

что эта ужасная женщина находится в одном городе с ним

that this terrible woman was in the same town with him

и что он каждую минуту может встретить её.

and that he might meet her at any moment.

Лидия Ивановна через своих знакомых

Lydia Ivanovna, through her acquaintances,

разведывала о том, что намерены делать эти отвратительные люди, как она называла Анну с Вронским,

gathered intelligence about what those loathsome people, as she called Anna and Vronsky, intended to do,

и старалась руководить в эти дни всеми движениями своего друга, чтоб он не мог встретить их.

and tried during those days to direct her friend’s every movement so that he would not meet them.

Молодой адъютант, приятель Вронского,

The young adjutant, Vronsky’s friend,

через которого она получала сведения и который через графиню Лидию Ивановну надеялся получить концессию,

through whom she obtained information and who hoped to obtain a concession through Countess Lydia Ivanovna,

сказал ей, что они кончили свои дела и уезжают на другой день.

told her that they had finished their business and were leaving the next day.

Лидия Ивановна уже стала успокоиваться,

Lydia Ivanovna was beginning to calm down

как на другое же утро ей принесли записку, почерк которой она с ужасом узнала.

when the next morning she was brought a note and with horror recognized the handwriting.

Это был почерк Анны Карениной.

It was the handwriting of Anna Karenina.

Конверт был из толстой, как лубок, бумаги;

The envelope was of thick paper, like birch bark;

на продолговатой желтой бумаге была огромная монограмма,

the oblong yellow sheet bore an enormous monogram

и от письма пахло прекрасно.

and the letter gave off a wonderful scent.

– Кто принёс?

‘Who brought it?’

– Комиссионер из гостиницы.

‘A messenger from a hotel.’

Графиня Лидия Ивановна долго не могла сесть, чтобы прочесть письмо.

It was some time before Countess Lydia Ivanovna could sit down and read the letter.

У ней от волнения сделался припадок одышки, которой она была подвержена.

Excitement had given her an attack of the shortness of breath she suffered from.

Когда она успокоилась, она прочла следующее французское письмо:

When she calmed down, she read the following, written in French:

«Madame la Comtesse, 

Mme la Comtesse:

– христианские чувства, которые наполняют ваше сердце,

The Christian feelings that fill your heart

дают мне, я чувствую, непростительную смелость писать вам.

inspire in me what is, I feel, the unpardonable boldness of writing to you.

Я несчастна от разлуки с сыном.

I am unhappy in being separated from my son.

Я умоляю о позволении видеть его один раз пред моим отъездом.

I beg you to allow me to see him once before my departure.

Простите меня, что я напоминаю вам о себе.

Forgive me for reminding you of myself.

Я обращаюсь к вам, а не к Алексею Александровичу только потому,

I am addressing you and not Alexei Alexandrovich only because

что не хочу заставить страдать этого великодушного человека воспоминанием о себе.

I do not want to make that magnanimous man suffer from any reminder of me.

Зная вашу дружбу к нему, вы поймёте меня.

Knowing your friendship for him, you will understand me.

Пришлёте ли вы Серёжу ко мне,

Will you send Seryozha to me,

или мне приехать в дом в известный, назначенный час,

or shall I come to the house at a certain appointed time,

или вы мне дадите знать, когда и где я могу его видеть вне дома?

or will you let me know where I can see him outside the house?

Я не предполагаю отказа, зная великодушие того, от кого оно зависит.

I do not anticipate a refusal, knowing the magnanimity of the person upon whom it depends.

Вы не можете себе представить ту жажду его видеть, которую я испытываю,

You cannot imagine the longing I have to see him,

и потому не можете представить ту благодарность, которую во мне возбудит ваша помощь.

and therefore you cannot imagine the gratitude your help will awaken in me.

Анна».

Anna.

Всё в этом письме раздражило графиню Лидию Ивановну:

Everything in this letter annoyed Countess Lydia Ivanovna:

– и содержание, и намёк на великодушие,

the content, the reference to magnanimity

и в особенности развязный, как ей показалось, тон.

and especially what seemed to her the casual tone.

– Скажи, что ответа не будет, – сказала графиня Лидия Ивановна

‘Tell him there will be no reply,’ Countess Lydia Ivanovna said

и тотчас, открыв бювар, написала Алексею Александровичу,

and at once, opening her blotting pad, wrote to Alexei Alexandrovich

что надеется видеть его в первом часу на поздравлении во дворце.

that she hoped to see him between twelve and one for the felicitations at the palace.

«Мне нужно переговорить с вами о важном и грустном деле.

‘I must discuss an important and sad matter with you.

Там мы условимся, где.

We will arrange where when we meet.

Лучше всего у меня, где я велю приготовить ваш чай.

Best of all would be my house, where I shall prepare your tea.

Необходимо.

It is necessary.

Он налагает крест, но он даёт и силы», – прибавила она,

He imposes the cross. He also gives the strength,’ she added,

чтобы хоть немного приготовить его.

so as to prepare him at least a little.

Графиня Лидия Ивановна писала обыкновенно по две и по три записки в день Алексею Александровичу.

Countess Lydia Ivanovna usually wrote two or three notes a day to Alexei Alexandrovich.

Она любила этот процесс сообщения с ним,

She liked this process of communicating with him,

имеющий в себе элегантность и таинственность,

as having both elegance and mystery,

каких недоставало в её личных сношениях.

which were lacking in her personal relations.

XXIV

XXIV

Поздравление кончалось.

The felicitations were coming to an end.

Уезжавшие, встречаясь, переговаривались о последней новости дня,

On their way out, people met and discussed the latest news of the day,

вновь полученных наградах и перемещении важных служащих.

the newly bestowed awards, and the transfers of important officials.

– Как бы графине Марье Борисовне – военное министерство,

‘What if Countess Marya Borisovna got the ministry of war,

а начальником бы штаба – княгиню Ватковскую, 

and Princess Vatkovsky was made chief of staff?’

– говорил, обращаясь к высокой красавице фрейлине, спрашивавшей у него о перемещении, седой старичок в расшитом золотом мундире.

a grey-haired little old man in a gold-embroidered uniform said, addressing a tall, beautiful lady-in-waiting who had asked about the transfers.

– А меня в адъютанты, – отвечала фрейлина, улыбаясь.

‘And I an aide-de-camp,’ the lady-in-waiting said, smiling.

– Вам уж есть назначение.

‘You already have an appointment.

Вас по духовному ведомству.

In the religious department.

И в помощники вам – Каренина.

And for your assistant – Karenin.’

– Здравствуйте, князь! – сказал старичок, пожимая руку подошедшему.

‘How do you do, Prince!’ said the old man, shaking hands with a man who came over.

– Что вы про Каренина говорили? – сказал князь.

‘What did you say about Karenin?’ asked the prince.

– Он и Путятов Александра Невского получили.

‘He and Putyatov got the Alexander Nevsky.’[36]

– Я думал, что у него уж есть.

‘I thought he already had it.’

– Нет. Вы взгляните на него, – сказал старичок,

‘No. Just look at him,’ said the old man,

указывая расшитою шляпой на остановившегося в дверях залы с одним из влиятельных членов Государственного совета Каренина в придворном мундире с новою красною лентою через плечо. 

pointing with his embroidered hat to Karenin in his court uniform, a new red sash over his shoulder, standing in the doorway of the reception room with an influential member of the State Council.

– Счастлив и доволен, как медный грош, – прибавил он,

‘Happy and pleased as a new copper penny,’ he added,

останавливаясь, чтобы пожать руку атлетически сложённому красавцу камергеру.

stopping to shake hands with a handsome, athletically built gentleman of the bed-chamber.

– Нет, он постарел, – сказал камергер.

‘No, he’s aged,’ the gentleman of the bed-chamber said.

– От забот. Он теперь всё проекты пишет.

‘From worry. He keeps writing projects nowadays.

Он теперь не отпустит несчастного, пока не изложит всё по пунктам.

He won’t let that unfortunate fellow go now until he’s told him everything point by point.’

– Как постарел?

‘Aged?

Il fait des passions.

Il fait des passions.*[He’s a success with the ladies]

Я думаю, графиня Лидия Ивановна ревнует его теперь к жене.

I think Countess Lydia Ivanovna is now jealous of his wife.’

– Ну, что! Про графиню Лидию Ивановну, пожалуйста, не говорите дурного.

‘Come, come! Please don’t say anything bad about Countess Lydia Ivanovna.’

– Да разве это дурно, что она влюблена в Каренина?

‘But is it bad that she’s in love with Karenin?’

– А правда, что Каренина здесь?

‘And is it true that Madame Karenina’s here?’

– То есть не здесь, во дворце, а в Петербурге.

‘That is, not here in the palace, but in Petersburg.

Я вчера встретил их, с Алексеем Вронским,

I met them yesterday, her and Alexei Vronsky,

bras dessus, bras dessous, на Морской.

bras dessus, bras dessous,*[Arm in arm] on Morskaya.’

– C'est un homme qui n'a pas… – начал было камергер,

‘C’est un homme qui n’a pas . . .’* [He’s a man who has no . . .] the gentleman of the bed-chamber began,

но остановился, давая дорогу и кланяясь проходившей особе царской фамилии.

but stopped, making way and bowing to a person of the tsar’s family passing by.

Так не переставая говорили об Алексее Александровиче,

So people talked ceaselessly of Alexei Alexandrovich,

осуждая его и смеясь над ним,

judging him and laughing at him,

между тем как он, заступив дорогу пойманному им члену Государственного совета

while he, standing in the way of a State Council member he had caught,

и ни на минуту не прекращая своего изложения, чтобы не упустить его, по пунктам излагал ему финансовый проект.

explained his financial project to him point by point, not interrupting his explanation for a moment, so as not to let him slip away.

Почти в одно и то же время, как жена ушла от Алексея Александровича,

At almost the same time that his wife had left him,

с ним случилось и самое горькое для служащего человека событие

the bitterest of events for a man in the service had also befallen Alexei Alexandrovich

– прекращение восходящего служебного движения.

– the cessation of his upward movement.

Прекращение это совершилось, и все ясно видели это,

This cessation was an accomplished fact and everyone saw it clearly,

но сам Алексей Александрович не сознавал ещё того, что карьера его кончена.

but Alexei Alexandrovich himself was not yet aware that his career was over.

Столкновение ли со Стрёмовым, несчастье ли с женой,

Whether it was the confrontation with Stremov, or the misfortune with his wife,

или просто то, что Алексей Александрович дошёл до предела, который ему был предназначен,

or simply that Alexei Alexandrovich had reached the limit destined for him,

но для всех в нынешнем году стало очевидно, что служебное поприще его кончено.

it became obvious to everyone that year that his official career had ended.

Он ещё занимал важное место, он был членом многих комиссий и комитетов;

He still occupied an important post, was a member of many commissions and committees,

но он был человеком, который весь вышел и от которого ничего более не ждут.

but he was an entirely spent man from whom nothing more was expected.

Что бы он ни говорил, что бы ни предлагал,

Whatever he said, whatever he proposed,

его слушали так, как будто то, что он предлагает, давно уже известно

he was listened to as though it had long been known

и есть то самое, что не нужно.

and was the very thing that was not needed.

Но Алексей Александрович не чувствовал этого

But Alexei Alexandrovich did not feel this

и, напротив того, будучи устранён от прямого участия в правительственной деятельности,

and, on the contrary, being removed from direct participation in government activity,

яснее чем прежде видел теперь недостатки и ошибки в деятельности других

now saw more clearly than before the shortcomings and faults in the work of others

и считал своим долгом указывать на средства к исправлению их.

and considered it his duty to point out the means for correcting them.

Вскоре после своей разлуки с женой

Soon after his separation from his wife,

он начал писать свою первую записку о новом суде

he began writing a proposal about the new courts, the first in

из бесчисленного ряда никому не нужных записок

an endless series of totally unnecessary proposals

по всем отраслям управления, которые было суждено написать ему.

which he was to write on all branches of administration.

Алексей Александрович не только не замечал своего безнадёжного положения в служебном мире

Alexei Alexandrovich not only did not notice his hopeless position in the official world

и не только не огорчался им,

or feel upset by it,

но больше чем когда-нибудь был доволен своею деятельностью.

but was more satisfied with his activity than ever.

«Женатый заботится о мирском, как угодить жене,

‘He that is married careth for the things that are of the world, how he may please his wife,

неженатый заботится о господнем, как угодить господу», – говорит апостол Павел,

he that is unmarried careth for the things that belong to the Lord, how he may please the Lord,’ said the apostle Paul,[37]

и Алексей Александрович, во всех делах руководившийся теперь писанием,

and Alexei Alexandrovich, who was now guided by the Scriptures in all things,

часто вспоминал этот текст.

often recalled this text.

Ему казалось, что с тех пор, как он остался без жены,

It seemed to him that since he had been left without a wife,

он этими самыми проектами более служил господу, чем прежде.

he had, by these very projects, served the Lord more than before.

Очевидное нетерпение члена Совета, желавшего уйти от него,

The obvious impatience of the Council member, who wished to get away from him,

не смущало Алексея Александровича;

did not embarrass Alexei Alexandrovich;

он перестал излагать, только когда член,

he stopped explaining only when the member,

воспользовавшись проходом лица царской фамилии,

seizing his chance when a person of the tsar’s family passed,

ускользнул от него.

slipped away from him.

Оставшись один, Алексей Александрович опустил голову, собирая мысли,

Left alone, Alexei Alexandrovich bowed his head, collecting his thoughts,

потом рассеянно оглянулся и пошёл к двери,

then looked around absentmindedly and went to the door,

у которой надеялся встретить графиню Лидию Ивановну.

where he hoped to meet Countess Lydia Ivanovna.

«И как они все сильны и здоровы физически, – подумал Алексей Александрович,

‘And how strong and physically fit they are,’ Alexei Alexandrovich thought,

глядя на могучего с расчёсанными душистыми бакенбардами камергера

looking at the powerful gentleman of the bed-chamber with his brushed-up, scented side-whiskers

и на красную шею затянутого в мундире князя,

and at the red neck of the prince in his tight-fitting uniform,

мимо которых ему надо было пройти. 

whom he had to pass by.

– Справедливо сказано, что всё в мире есть зло», – подумал он,

‘It is rightly said that all is evil in the world,’ he thought again,

косясь ещё раз на икры камергера.

casting another sidelong glance at the calves of the gentleman of the bed-chamber.

Неторопливо передвигая ногами,

Moving his feet unhurriedly,

Алексей Александрович с обычным видом усталости и достоинства

Alexei Alexandrovich, with his usual look of weariness and dignity,

поклонился этим господам, говорившим о нём,

bowed to these gentlemen who had been talking about him

и, глядя в дверь, отыскивал глазами графиню Лидию Ивановну.

and, looking through the doorway, sought Countess Lydia Ivanovna with his eyes.

– А! Алексей Александрович! – сказал старичок, злобно блестя глазами,

‘Ah! Alexei Alexandrovich!’ said the little old man, his eyes glinting maliciously,

в то время как Каренин поравнялся с ним и холодным жестом склонил голову. 

as Karenin came abreast of them and nodded his head with a cold gesture.

– Я вас ещё не поздравил, – сказал он, указывая на его новополученную ленту.

‘I haven’t congratulated you yet,’ he said, pointing to his newly received sash.

– Благодарю вас, – отвечал Алексей Александрович. 

‘Thank you,’ Alexei Alexandrovich replied.

– Какой нынче прекрасный день, – прибавил он,

‘What a beautiful day today,’ he added,

по своей привычке особенно налегая на слове «прекрасный».

especially emphasizing the word ‘beautiful’, as was his habit.

Что они смеялись над ним, он знал это,

That they laughed at him he knew,

но он и не ждал от них ничего, кроме враждебности;

but he did not expect anything except hostility from them;

он уже привык к этому.

he was already used to it.

Увидав воздымающиеся из корсета жёлтые плечи графини Лидии Ивановны,

Catching sight of the yellow shoulders rising from the corset of Countess Lydia Ivanovna,

вышедшей в дверь,

who was coming through the door,

и зовущие к себе прекрасные задумчивые глаза её,

and of her beautiful, pensive eyes summoning him,

Алексей Александрович улыбнулся, открыв неувядающие белые зубы,

Alexei Alexandrovich smiled, revealing his unfading white teeth,

и подошёл к ней.

and went up to her.

Туалет Лидии Ивановны стоил ей большого труда,

Lydia Ivanovna’s toilette had cost her much trouble,

как и все её туалеты в это последнее время.

as had all her toilettes of late.

Цель её туалета была теперь совсем обратная той,

The purpose of it was now quite the opposite of the one

которую она преследовала тридцать лет тому назад.

she had pursued thirty years ago.

Тогда ей хотелось украсить себя чем-нибудь,

Then she had wanted to adorn herself with something,

и чем больше, тем лучше.

and the more the better.

Теперь, напротив, она обязательно была так несоответственно годам и фигуре разукрашена,

Now, on the contrary, the way she felt obliged to adorn herself was so unsuited to her years and figure

что заботилась лишь о том,

that her only concern was

чтобы противоположность этих украшений с её наружностью была не слишком ужасна.

that the contrast of the adornments with her appearance should not be too terrible.

И в отношении Алексея Александровича она достигала этого

And as far as Alexei Alexandrovich was concerned, she achieved it

и казалась ему привлекательною.

and looked attractive to him.

Для него она была единственным островом не только доброго к нему расположения,

For him she was the one island not only of kindly disposition

но любви среди моря враждебности и насмешки, которое окружало его.

but of love amidst the sea of hostility and mockery that surrounded him.

Проходя сквозь строй насмешливых взглядов,

Passing between the rows of mocking eyes,

он естественно тянулся к её влюблённому взгляду, как растение к свету.

he was naturally drawn to her amorous eyes, as a plant is to the light.

– Поздравляю вас, – сказала она ему, указывая глазами на ленту.

‘Congratulations,’ she said to him, indicating the sash with her eyes.

Сдерживая улыбку удовольствия, он пожал плечами, закрыв глаза,

Suppressing a smile of satisfaction, he shrugged his shoulders and closed his eyes,

как бы говоря, что это не может радовать его.

as if to say it was no cause for rejoicing.

Графиня Лидия Ивановна знала хорошо, что это одна из его главных радостей,

Countess Lydia Ivanovna knew very well that it was one of his chief joys,

хотя он никогда и не признается в этом.

though he would never admit it.

– Что наш ангел? – сказала графиня Лидия Ивановна, подразумевая Серёжу.

‘How is our angel?’ asked Countess Lydia Ivanovna, meaning Seryozha.

– Не могу сказать, чтоб я был вполне доволен им, 

‘I can’t say I’m entirely pleased with him,’

– поднимая брови и открывая глаза, сказал Алексей Александрович. 

Alexei Alexandrovich said, raising his eyebrows and opening his eyes.

– И Ситников не доволен им.

‘And Sitnikov is not pleased with him either.’

(Ситников был педагог, которому было поручено светское воспитание Серёжи.)

(Sitnikov was the teacher entrusted with Seryozha’s secular education.)

Как я говорил вам,

‘As I told you,

есть в нём какая-то холодность к тем самым главным вопросам,

there is some coldness in him towards those very chief questions

которые должны трогать душу всякого человека и всякого ребёнка, 

which ought to touch the soul of every person and every child.’

– начал излагать свои мысли Алексей Александрович

Alexei Alexandrovich began to explain his thoughts

по единственному, кроме службы, интересовавшему его вопросу, 

about the only question that interested him apart from the service

– воспитанию сына.

– his son’s education.

Когда Алексей Александрович с помощью Лидии Ивановны вновь вернулся к жизни и деятельности,

When Alexei Alexandrovich, with the help of Lydia Ivanovna, returned anew to life and action,

он почувствовал своею обязанностью заняться воспитанием оставшегося на его руках сына.

he felt it his duty to occupy himself with the education of the son left on his hands.

Никогда прежде не занимавшись вопросами воспитания,

Never having concerned himself with questions of education before,

Алексей Александрович посвятил несколько времени на теоретическое изучение предмета.

Alexei Alexandrovich devoted some time to the theoretical study of the subject.

И прочтя несколько книг антропологии, педагогики и дидактики,

And, after reading several books on anthropology, pedagogy and didactics,

Алексей Александрович составил себе план воспитания

he made himself a plan of education

и, пригласив лучшего петербургского педагога для руководства, приступил к делу.

and, inviting the best pedagogue in Petersburg for guidance, got down to business.

И дело это постоянно занимало его.

And this business occupied him constantly.

– Да, но сердце?

‘Yes, but his heart?

Я вижу в нём сердце отца,

I see his father’s heart in him,

и с таким сердцем ребёнок не может быть дурён, – сказала графиня Лидия Ивановна с восторгом.

and with such a heart a child cannot be bad,’ Countess Lydia Ivanovna said rapturously.

– Да, может быть…

‘Yes, perhaps …

Что до меня, то я исполняю свой долг.

As for me, I am fulfilling my duty.

Это всё, что я могу сделать.

That is all I can do.’

– Вы приедете ко мне, – сказала графиня Лидия Ивановна, помолчав, 

‘You shall come to my house,’ Countess Lydia Ivanovna said after a pause,

– нам надо поговорить о грустном для вас деле.

‘we must talk about a matter that is sad for you.

Я всё бы дала, чтоб избавить вас от некоторых воспоминаний,

I’d have given anything to deliver you from certain memories,

но другие не так думают.

but other people do not think that way.

Я получила от неё письмо.

I have received a letter from her.

Она здесь, в Петербурге.

She is here, in Petersburg.’

Алексей Александрович вздрогнул при упоминании о жене,

Alexei Alexandrovich gave a start at the mention of his wife,

но тотчас же на лице его установилась та мёртвая неподвижность,

but his face at once settled into that dead immobility

которая выражала совершенную беспомощность в этом деле.

which expressed his utter helplessness in the matter.

– Я ждал этого, – сказал он.

‘I was expecting that,’ he said.

Графиня Лидия Ивановна посмотрела на него восторженно,

Countess Lydia Ivanovna looked at him rapturously,

и слёзы восхищения пред величием его души выступили на её глаза.

and tears of admiration at the grandeur of his soul came to her eyes.

XXV

XXV

Когда Алексей Александрович вошёл в маленький, уставленный старинным фарфором и увешанный портретами, уютный кабинет графини Лидии Ивановны,

When Alexei Alexandrovich entered Countess Lydia Ivanovna’s small, cosy boudoir, filled with antique porcelain and hung with portraits,

самой хозяйки ещё не было.

the hostess herself was not there.

Она переодевалась.

She was changing.

На круглом столе была накрыта скатерть

On a round table covered with a tablecloth

и стоял китайский прибор и серебряный спиртовой чайник.

stood a Chinese tea service and a silver spirit-lamp tea-kettle.

Алексей Александрович рассеянно оглянул бесчисленные знакомые портреты, украшавшие кабинет,

Alexei Alexandrovich absentmindedly glanced around at the numberless familiar portraits that adorned the boudoir,

и, присев к столу, раскрыл лежавшее на нём Евангелие.

and, sitting down at the desk, opened the Gospel that lay on it.

Шум шёлкового платья графини развлёк его.

The rustle of the countess’s silk dress diverted him.

– Ну вот, теперь мы сядем спокойно, – сказала графиня Лидия Ивановна,

‘Well, there, now we can sit down quietly,’ Countess Lydia Ivanovna said

с взволнованною улыбкой поспешно пролезая между столом и диваном, 

with a nervous smile, hurriedly squeezing between the table and the sofa,

– и поговорим за нашим чаем.

‘and have a talk over tea.’

После нескольких слов приготовления графиня Лидия Ивановна,

After a few words of preparation, Countess Lydia Ivanovna,

тяжело дыша и краснея,

breathing heavily and flushing,

передала в руки Алексея Александровича полученное ею письмо.

handed Alexei Alexandrovich the letter she had received.

Прочтя письмо, он долго молчал.

Having read the letter, he was silent for a long time.

– Я не полагаю, чтоб я имел право отказать ей, – сказал он робко, подняв глаза.

‘I don’t suppose I have the right to refuse her,’ he said, timidly raising his eyes.

– Друг мой! Вы ни в ком не видите зла!

‘My friend! You see no evil in anyone!’

– Я, напротив, вижу, что всё есть зло.

‘On the contrary, I see that everything is evil.

Но справедливо ли это?.

But is it fair?…’

В лице его была нерешительность и искание совета, поддержки и руководства в деле, для него непонятном.

There was indecision in his face, a seeking for counsel, support and guidance in a matter incomprehensible to him.

– Нет, – перебила его графиня Лидия Ивановна. 

‘No,’ Countess Lydia Ivanovna interrupted him.

– Есть предел всему.

‘There is a limit to everything.

Я понимаю безнравственность, – не совсем искренно сказала она,

I can understand immorality,’ she said, not quite sincerely,

так как она никогда не могла понять того, что приводит женщин к безнравственности, 

because she never could understand what led women to immorality,

– но я не понимаю жестокости, к кому же? к вам!

‘but I do not understand cruelty – and to whom? To you!

Как оставаться в том городе, где вы?

How can she stay in the same town with you?

Нет, век живи, век учись.

No, live and learn.

И я учусь понимать вашу высоту и её низость.

And I am learning to understand your loftiness and her baseness.’

– А кто бросит камень? – сказал Алексей Александрович, очевидно довольный своей ролью. 

‘And who will throw the stone?’[38] said Alexei Alexandrovich, obviously pleased with his role.

– Я всё простил и потому не могу лишать её того,

‘I forgave everything and therefore cannot deprive her

что есть потребность любви для неё

of what for her is a need of love

– любви к сыну…

– love for her son …’

– Но любовь ли это, друг мой?

‘But is it love, my friend?

Искренно ли это?

Is it sincere?

Положим, вы простили, вы прощаете…

Granted, you forgave, you forgive …

но имеем ли мы право действовать на душу этого ангела?

but do we have the right to influence the soul of this angel?

Он считает её умершею.

He considers her dead.

Он молится за неё и просит бога простить её грехи…

He prays for her and asks God to forgive her sins .. .

И так лучше.

And it’s better that way.

А тут что он будет думать?

Otherwise what will he think?’

– Я не думал об этом, – сказал Алексей Александрович, очевидно соглашаясь.

‘I hadn’t thought of that,’ said Alexei Alexandrovich, obviously agreeing.

Графиня Лидия Ивановна закрыла лицо руками и помолчала.

Countess Lydia Ivanovna covered her face with her hands and remained silent.

Она молилась.

She was praying.

– Если вы спрашиваете моего совета, – сказала она, помолившись и открывая лицо, 

‘If you ask my advice,’ she said, finishing her prayer and uncovering her face,

– то я не советую вам делать этого.

‘I advise you not to do it.

Разве я не вижу, как вы страдаете,

Can’t I see how you’re suffering,

как это раскрыло ваши раны?

how it has opened all your wounds?

Но, положим, вы, как всегда, забываете о себе.

But suppose you forget about yourself, as always.

Но к чему же это может повести?

What can it lead to?

К новым страданиям с вашей стороны, к мучениям для ребёнка?

To new sufferings on your part, to torment for the child?

Если в ней осталось что-нибудь человеческое,

If there’s anything human left in her,

она сама не должна желать этого.

she herself should not wish for that.

Нет, я, не колеблясь, не советую,

No, I have no hesitation in advising against it,

и, если вы разрешите мне, я напишу к ней.

and, if you allow me, I will write to her.’

И Алексей Александрович согласился,

Alexei Alexandrovich consented,

и графиня Лидия Ивановна написала следующее французское письмо:

and Countess Lydia Ivanovna wrote the following letter in French:

«Милостивая государыня.

Dear Madam:

Воспоминание о вас для вашего сына может повести к вопросам с его стороны,

A reminder of you may lead to questions on the part of your son

на которые нельзя отвечать, не вложив в душу ребёнка духа осуждения

which could not be answered without instilling into the child’s soul a spirit of condemnation

к тому, что должно быть для него святыней,

of what should be holy for him,

и потому прошу понять отказ вашего мужа в духе христианской любви.

and therefore I beg you to take your husband’s refusal in the spirit of Christian love.

Прошу всевышнего о милосердии к вам.

I pray the Almighty to be merciful to you.

Графиня Лидия».

Countess Lydia.

Письмо это достигло той затаённой цели,

This letter achieved the secret goal

которую графиня Лидия Ивановна скрывала от самой себя.

that Countess Lydia Ivanovna had concealed from herself.

Оно до глубины души оскорбило Анну.

It offended Anna to the depths of her soul.

С своей стороны Алексей Александрович, вернувшись от Лидии Ивановны домой,

Alexei Alexandrovich, for his part, on returning home from Lydia Ivanovna’s,

не мог в этот день предаться своим обычным занятиям

was unable for the rest of the day to give himself to his usual occupations

и найти то душевное спокойствие верующего и спасённого человека,

and find that peace of mind of a saved and believing man

которое он чувствовал прежде.

which he had felt before.

Воспоминание о жене, которая так много была виновата пред ним

The memory of the wife who was so guilty before him

и пред которою он был так свят,

and before whom he was so saintly,

как справедливо говорила ему графиня Лидия Ивановна,

as Countess Lydia Ivanovna had rightly told him,

не должно было бы смущать его;

should not have upset him;

но он не был спокоен:

yet he was not at peace:

– он не мог понимать книги, которую он читал,

he could not understand the book he was reading,

не мог отогнать мучительных воспоминаний о своих отношениях к ней,

could not drive away the painful memories of his relations with her,

о тех ошибках, которые он, как ему теперь казалось, сделал относительно её.

of those mistakes that he, as it now seemed to him, had made regarding her.

Воспоминание о том, как он принял, возвращаясь со скачек, её признание в неверности

The memory of how he had received her confession of unfaithfulness on the way back from the races

(то в особенности, что он требовал от неё только внешнего приличия,

(and in particular that he had demanded only external propriety from her

а не вызвал на дуэль),

and had made no challenge to a duel),

как раскаяние, мучало его.

tormented him like remorse.

Также мучало его воспоминание о письме, которое он написал ей;

The memory of the letter he had written her also tormented him,

в особенности его прощение, никому не нужное,

and in particular his forgiveness, needed by no one,

и его заботы о чужом ребёнке жгли его сердце стыдом и раскаянием.

and his taking care of another man’s child, burned his heart with shame and remorse.

И точно такое же чувство стыда и раскаяния он испытывал теперь,

And he now experienced exactly the same sense of shame and remorse,

перебирая всё своё прошедшее с нею

going over all his past with her

и вспоминая неловкие слова, которыми он после долгих колебаний сделал ей предложение.

and remembering the awkward words with which, after long hesitation, he had proposed to her.

«Но в чём же я виноват?» – говорил он себе.

‘But in what am I to blame?’ he said to himself.

И этот вопрос всегда вызывал в нём другой вопрос

And this question always called up another question in him

– о том, иначе ли чувствуют, иначе ли любят,

– whether they feel differently, love differently,

иначе ли женятся эти другие люди, эти Вронские, Облонские…

marry differently, these other people, these Vronskys and Oblonskys . ..

эти камергеры с толстыми икрами.

these gentlemen of the bed-chamber with their fat calves.

И ему представлялся целый ряд этих сочных, сильных, не сомневающихся людей,

And he pictured a whole line of these juicy, strong, undoubting people,

которые невольно всегда и везде обращали на себя его любопытное внимание.

who, against his will, had always and everywhere attracted his curious attention.

Он отгонял от себя эти мысли,

He drove these thoughts away;

он старался убеждать себя, что он живёт не для здешней, временной жизни, а для вечной,

he tried to convince himself that he lived not for this temporary life here and now but for eternal life,

что в душе его находится мир и любовь.

and that there was peace and love in his soul.

Но то, что он в этой временной, ничтожной жизни сделал, как ему казалось, некоторые ничтожные ошибки,

Yet the fact that in this temporary, negligible life he had made, as it seemed to him, some negligible mistakes

мучало его так, как будто и не было того вечного спасения, в которое он верил.

tormented him as though that eternal salvation in which he believed did not exist.

Но искушение это продолжалось недолго,

But this temptation did not last long,

и скоро опять в душе Алексея Александровича восстановилось то спокойствие и та высота,

and soon the tranquillity and loftiness were restored in Alexei Alexandrovich’s soul

благодаря которым он мог забывать о том, чего не хотел помнить.

thanks to which he was able to forget what he did not want to remember.

XXVI

XXVI

– Ну что, Капитоныч? – сказал Серёжа,

‘Well, Kapitonych?’ said Seryozha,

румяный и весёлый возвратившись с гулянья накануне дня своего рождения

red-cheeked and merry, coming back from a walk on the eve of his birthday

и отдавая свою сборчатую поддёвку

and giving his pleated jacket

высокому, улыбающемуся на маленького человека с высоты своего роста, старому швейцару. 

to the tall old hall porter, who smiled down at the little fellow from his great height.

– Что, был сегодня подвязанный чиновник?

‘Did the bandaged official come today?

Принял папа?

Did papa receive him?’

– Приняли.

‘He did.

Только правитель вышли, я и доложил, – весело подмигнув, сказал швейцар. 

As soon as the manager came out, I announced him,’ the porter said with a merry wink.

– Пожалуйте, я сниму.

‘I’ll take it off, if you please.’

– Серёжа! – сказал славянин-гувернёр,

‘Seryozha!’ said the Slav tutor,[39]

остановясь в дверях, ведших во внутренние комнаты. 

pausing in the inside doorway.

– Сами снимите.

‘Take it off yourself.’

Но Серёжа, хотя и слышал слабый голос гувернёра, не обратил на него внимания.

But Seryozha, though he heard the tutor’s weak voice, paid no attention.

Он стоял, держась рукой за перевязь швейцара, и смотрел ему в лицо.

He stood holding on to the porter’s sash and looking into his face.

– Что ж, и сделал для него папа, что надо?

‘And did papa do what he wanted him to?’

Швейцар утвердительно кивнул головой.

The porter nodded affirmatively.

Подвязанный чиновник,

The bandaged official,

ходивший уже семь раз о чём-то просить Алексея Александровича,

who had already come seven times to petition Alexei Alexandrovich for something,

интересовал и Серёжу и швейцара.

interested both Seryozha and the hall porter.

Серёжа застал его раз в сенях

Seryozha had come upon him once in the front hall

и слышал, как он жалостно просил швейцара доложить о себе,

and had heard him pitifully asking the porter to announce him,

говоря, что ему с детьми умирать приходится.

saying that he and his children were sure to die.

С тех пор Серёжа, другой раз встретив чиновника в сенях, заинтересовался им.

Since then Seryozha had taken an interest in the official, having met him in the front hall another time.

– Что ж, очень рад был? – спрашивал он.

‘And was he very glad?’ he asked.

– Как же не рад!

‘How could he not be!

Чуть не прыгает пошёл отсюда.

He was all but skipping when he left.’

– А что-нибудь принесли? – спросил Серёжа, помолчав.

‘And has anything come?’ asked Seryozha, after a pause.

– Ну, сударь, – покачивая головой, шёпотом сказал швейцар, 

‘Well, sir,’ the porter said in a whisper, shaking his head,

– есть от графини.

‘there’s something from the countess.’

Серёжа тотчас понял, что то, о чём говорил швейцар,

Seryozha understood at once that the porter was talking about

был подарок от графини Лидии Ивановны к его рожденью.

a present for his birthday from Countess Lydia Ivanovna.

– Что ты говоришь? Где?

‘Is there really? Where?’

– К папе Корней внёс.

‘Kornei took it to your papa’s.

Должно, хороша штучка!

Must be something nice!’

– Как велико? Этак будет?

‘How big is it? Like this?’

– Поменьше, да хороша.

‘A bit smaller, but it’s nice.’

– Книжка?

‘A book?’

– Нет, штука. Идите, идите, Василий Лукич зовёт, – сказал швейцар,

‘No, a thing. Go, go, Vassily Lukich is calling,’ the porter said,

слыша приближавшиеся шаги гувернёра

hearing the steps of the approaching tutor

и осторожно расправляя ручку в до половины снятой перчатке, державшую его за перевязь,

and, carefully unclasping the little hand in the half-removed glove that was holding on to his sash,

и, подмигивая, показывал головой на Вунича.

he winked and nodded towards Vunich.

– Василий Лукич, сию минуточку! – отвечал Серёжа с тою весёлою и любящею улыбкой,

‘Coming, Vassily Lukich!’ Seryozha answered with that merry and loving smile

которая всегда побеждала исполнительного Василия Лукича.

that always won over the dutiful Vassily Lukich.

Серёже было слишком весело,

Seryozha was too merry,

слишком всё было счастливо,

everything was too happy,

чтоб он мог не поделиться со своим другом швейцаром ещё семейною радостью,

for him not to tell his friend the porter about another family joy,

про которую он узнал на гулянье в Летнем саду от племянницы графини Лидии Ивановны.

which he had learned of during his walk in the Summer Garden from Countess Lydia Ivanovna’s niece.

Радость эта особенно важна казалась ему

This joy seemed especially important to him,

по совпадению с радостью чиновника и своей радостью о том, что принесли игрушки.

as it fell in with the joy of the official and his own joy about the toys that had come.

Серёже казалось, что нынче такой день,

It seemed to Seryozha that this was a day

в который все должны быть рады и веселы.

when everybody must be glad and merry.

– Ты знаешь, папа получил Александра Невского?

‘You know papa got the Alexander Nevsky?’

– Как не знать! Уж приезжали поздравлять.

‘How could I not know? People have already come to congratulate him.’

– Что ж, он рад?

‘And is he glad?’

– Как царской милости не радоваться!

‘How could he not be glad of the tsar’s favour!

Значит, заслужил, – сказал швейцар строго и серьёзно.

He must have deserved it,’ the porter said sternly and seriously.

Серёжа задумался,

Seryozha reflected,

вглядываясь в изученное до малейших подробностей лицо швейцара,

peering into the porter’s face, which he had studied in the smallest detail,

в особенности в подбородок, висевший между седыми бакенбардами,

particularly his chin, hanging between grey side-whiskers,

который никто не видал, кроме Серёжи,

which no one saw except Seryozha,

смотревшего на него всегда не иначе, как снизу.

because he always looked at it from below.

– Ну, а твоя дочь давно была у тебя?

‘Well, and has your daughter been to see you lately?’

Дочь швейцара была балетная танцовщица.

The porter’s daughter was a ballet dancer.

– Когда же ходить по будням?

‘When could she come on weekdays?

У них тоже ученье.

They’ve also got to study.

И вам ученье, сударь, идите.

And you, too, sir. Off you go!’

Придя в комнату, Серёжа, вместо того чтобы сесть за уроки,

When he came to his room, instead of sitting down to his lessons,

рассказал учителю своё предположение о том,

Seryozha told his tutor his guess

что то, что принесли, должно быть машина. 

that what had been brought must be an engine.

– Как вы думаете? – спросил он.

‘What do you think?’ he asked.

Но Василий Лукич думал только о том,

But Vassily Lukich thought only

что надо учить урок грамматики для учителя, который придёт в два часа.

that the grammar lesson had to be learned for the teacher, who was to come at two o’clock.

– Нет, вы мне только скажите, Василий Лукич, – спросил он вдруг,

‘No, but just tell me, Vassily Lukich,’ he asked suddenly,

уже сидя за рабочим столом и держа в руках книгу, 

already sitting at his desk and holding the book in his hands,

– что больше Александра Невского?

‘what’s bigger than the Alexander Nevsky?

Вы знаете, папа получил Александра Невского?

You know papa got the Alexander Nevsky?’

Василий Лукич отвечал, что больше Александра Невского есть Владимир.

Vassily Lukich replied that the Vladimir was bigger than the Alexander Nevsky.

– А выше?

‘And higher?’

– А выше всего Андрей Первозванный.

‘The highest of all is Andrew the First-called.’[40]

– А выше ещё Андрея?

‘And higher than Andrew?’

– Я не знаю.

‘I don’t know.’

– Как, и вы не знаете? 

‘What, even you don’t know?’

– и Серёжа, облокотившись на руки, углубился в размышления.

And Seryozha, leaning on his elbow, sank into reflection.

Размышления его были самые сложные и разнообразные.

His reflections were most complex and varied.

Он соображал о том, как отец его получит вдруг и Владимира и Андрея,

He imagined how his father would suddenly get both the Vladimir and the Andrew,

и как он вследствие этого нынче на уроке будет гораздо добрее,

and how as a result of that he would be much kinder today at the lesson,

и как он сам, когда будет большой,

and how he himself, when he grew up,

получит все ордена и то, что выдумают выше Андрея.

would get all the decorations, and the one they would invent that was higher than the Andrew.

Только что выдумают,

No sooner would they invent it

а он заслужит.

than he would deserve it.

Они ещё выше выдумают,

They would invent a still higher one,

а он сейчас и заслужит.

and he would also deserve it at once.

В таких размышлениях прошло время,

The time passed in such reflections,

и, когда учитель пришёл,

and when the teacher came,

урок об обстоятельствах времени и места и образа действия был не готов,

the lesson about the adverbial modifiers of time, place and manner was not prepared,

и учитель был не только недоволен, но и огорчён.

and the teacher was not only displeased but also saddened.

Это огорчение учителя тронуло Серёжу.

The teacher’s sadness touched Seryozha.

Он чувствовал себя невиноватым за то, что не выучил урока;

He did not feel himself to blame for not having learned the lesson;

но как бы он ни старался, он решительно не мог этого сделать:

but try as he might, he was quite unable to do it:

– покуда учитель толковал ему,

while the teacher was explaining it to him,

он верил и как будто понимал,

he believed and seemed to understand,

но как только он оставался один,

but once he was on his own,

он решительно не мог вспомнить и понять,

he was simply unable to remember and understand

что коротенькое и такое понятное слово «вдруг» есть обстоятельство образа действия.

that such a short and clear word as ‘thus’ was an adverbial modifier of manner.

Но всё-таки ему жалко было то, что он огорчил учителя,

But all the same he was sorry that he had made his teacher sad

и хотелось утешить его.

and wanted to comfort him.

Он выбрал минуту, когда учитель молча смотрел в книгу.

He chose a moment when the teacher was silently looking in the book.

– Михаил Иваныч, когда бывают ваши именины? – спросил он вдруг.

‘Mikhail Ivanych, when is your name-day?’ he asked suddenly.

– Вы бы лучше думали о своей работе,

‘You’d better think about your work.

а именины никакого значения не имеют для разумного существа.

Name-days mean nothing to intelligent beings.

Такой же день, как и другие, в которые надо работать.

Just like any other day when we have to work.’

Серёжа внимательно посмотрел на учителя, на его редкую бородку,

Seryozha looked attentively at the teacher, his sparse little beard,

на очки, которые спустились ниже зарубки, бывшей на носу,

his spectacles which had slipped down below the red mark on his nose,

и задумался так, что уже ничего не слыхал из того, что ему объяснял учитель.

and lapsed into thought so that he heard nothing of what his teacher explained to him.

Он понимал, что учитель не думает того, что говорит,

He realized that his teacher was not thinking about what he said,

он это чувствовал по тону, которым это было сказано.

he felt it by the tone in which it was spoken.

«Но для чего они все сговорились это говорить все одним манером,

‘But why have they all decided to say it in the same way,

всё самое скучное и ненужное?

everything that’s most boring and unnecessary?

Зачем он отталкивает меня от себя,

Why does he push me away from him?

за что он не любит меня?» – спрашивал он себя с грустью

Why doesn’t he love me?’ he asked himself with sorrow,

и не мог придумать ответа.

and could think of no answer.

XXVII

XXVII

После учителя был урок отца.

After the teacher there was a lesson with his father.

Пока отец не приходил,

Waiting for his father,

Серёжа сел к столу, играя ножичком, и стал думать.

Seryozha sat at the desk playing with his penknife and began to think.

В числе любимых занятий Серёжи было отыскивание своей матери во время гулянья.

Among his favourite occupations was looking for his mother during his walk.

Он не верил в смерть вообще и в особенности в её смерть,

He did not believe in death generally and especially not in her death,

несмотря на то, что Лидия Ивановна сказала ему и отец подтвердил это,

though Lydia Ivanovna had told him and his father had confirmed it,

и потому и после того, как ему сказали, что она умерла,

and therefore, even after he was told that she was dead,

он во время гулянья отыскивал её.

he looked for her during his walks.

Всякая женщина полная, грациозная, с тёмными волосами, была его мать.

Any full-bodied, graceful woman with dark hair was his mother.

При виде такой женщины в душе его поднималось чувство нежности,

At the sight of such a woman, a feeling of tenderness welled up in his soul,

такое, что он задыхался, и слёзы выступали на глаза.

so strong that he choked and tears came to his eyes.

И он вот-вот ждал, что она подойдёт к нему, поднимет вуаль.

And he expected her to come up to him at any moment and lift her veil.

Всё лицо её будет видно,

Her whole face would be visible,

она улыбнётся, обнимет его,

she would smile, embrace him,

он услышит её запах, почувствует нежность её руки и заплачет счастливо,

he would smell her smell, feel the tenderness of her hand, and weep happily,

как он раз вечером лёг ей в ноги и она щекотала его,

as he had one evening when he lay at her feet and she tickled him,

а он хохотал и кусал её белую с кольцами руку.

and he laughed and bit her white hand with its rings.

Потом, когда он узнал случайно от няни, что мать его не умерла,

Later, when he learned by chance from the nanny that his mother was not dead,

и отец с Лидией Ивановной объяснили ему,

and his father and Lydia Ivanovna explained to him

что она умерла для него, потому что она нехорошая

that she was dead for him, because she was not good

(чему он уже никак не мог верить, потому что любил её),

(which he simply could not believe, because he loved her),

он точно так же отыскивал и ждал её.

he kept looking and waiting for her in the same way.

Нынче в Летнем саду была одна дама в лиловом вуале,

Today in the Summer Garden there was a lady in a purple veil

за которой он с замиранием сердца, ожидая, что это она, следил,

whom he watched with a sinking heart, expecting it to be her

в то время как она подходила к ним по дорожке.

as she approached them on the path.

Дама эта не дошла до них и куда-то скрылась.

This lady did not reach them but disappeared somewhere.

Нынче сильнее, чем когда-нибудь, Серёжа чувствовал приливы любви к ней

Today Seryozha felt stronger surges of love for her than ever,

и теперь, забывшись, ожидая отца,

and now, forgetting himself, while waiting for his father,

изрезал весь край стола ножичком,

he cut up the whole edge of the desk with his knife,

блестящими глазами глядя пред собой и думая о ней.

staring straight ahead with shining eyes and thinking of her.

– Папа идёт! – развлёк его Василий Лукич.

‘Papa is coming!’ Vassily Lukich distracted him.

Серёжа вскочил, подошёл к отцу

Seryozha jumped up, approached his father

и, поцеловав его руку, поглядел на него внимательно,

and, after kissing his hand, looked at him attentively,

отыскивая признаков радости в получении Александра Невского.

searching for signs of joy at getting the Alexander Nevsky.

– Ты гулял хорошо? – сказал Алексей Александрович,

‘Did you have a nice walk?’ Alexei Alexandrovich said,

садясь на своё кресло, придвигая к себе книгу Ветхого завета и открывая её.

sitting down in his armchair, moving the book of the Old Testament to him and opening it.

Несмотря на то, что Алексей Александрович не раз говорил Серёже,

Though Alexei Alexandrovich had told Seryozha many times

что всякий христианин должен твёрдо знать священную историю,

that every Christian must have a firm knowledge of sacred history,

он сам в Ветхом завете часто справлялся с книгой,

he often consulted the Old Testament himself,

и Серёжа заметил это.

and Seryozha noticed it.

– Да, очень весело было, папа, – сказал Серёжа,

‘Yes, it was great fun, papa,’ said Seryozha,

садясь боком на стуле и качая его, что было запрещено. 

sitting sideways on the chair and rocking it, which was forbidden.

– Я видел Наденьку

‘I saw Nadenka’

(Наденька была воспитывавшаяся у Лидии Ивановны её племянница).

(Nadenka was Lydia Ivanovna’s niece, whom she was bringing up).

Она мне сказала, что вам дали звезду новую.

‘She told me you’ve been given a new star.

Вы рады, папа?

Are you glad, papa?’

– Во-первых, не качайся, пожалуйста, – сказал Алексей Александрович. 

‘First of all, don’t rock, please,’ said Alexei Alexandrovich.

– А во-вторых, дорога не награда, а труд.

‘And second, what is precious is not the reward but the work.

И я желал бы, чтобы ты понимал это.

And I wish you to understand that.

Вот если ты будешь трудиться, учиться для того, чтобы получить награду,

If you work and study in order to get a reward,

то труд тебе покажется тяжёл;

the work will seem hard to you;

но когда ты трудишься, – говорил Алексей Александрович,

but when you work,’ Alexei Alexandrovich said,

вспоминая, как он поддерживал себя сознанием долга при скучном труде нынешнего утра,

recalling how he had sustained himself by a sense of duty that morning in the dull work

состоявшем в подписании ста восемнадцати бумаг, 

of signing a hundred and eighteen papers,

– любя труд, ты в нём найдёшь для себя награду.

‘if you love the work, you will find your reward in that.’

Блестящие нежностью и весельем глаза Серёжи потухли и опустились под взглядом отца.

Seryozha’s eyes, shining with tenderness and gaiety, went dull and lowered under his father’s gaze.

Это был тот самый давно знакомый тон, с которым отец всегда относился к нему

This was the same long-familiar tone in which his father always addressed him

и к которому Серёжа научился уже подделываться.

and which he had learned to fall in with.

Отец всегда говорил с ним – так чувствовал Серёжа, 

His father always talked to him – so he felt

– как будто он обращался к какому-то воображаемому им мальчику,

– as if he were addressing some imaginary boy,

одному из таких, какие бывают в книжках,

one of those that exist in books,

но совсем не похожему на Серёжу.

but quite unlike him.

И Серёжа всегда с отцом старался притвориться этим самым книжным мальчиком.

And he always tried, when with his father, to pretend he was that book boy.

– Ты понимаешь это, я надеюсь? – сказал отец.

‘You understand that, I hope?’ said his father.

– Да, папа, – отвечал Серёжа, притворяясь воображаемым мальчиком.

‘Yes, papa,’ Seryozha replied, pretending to be the imaginary boy.

Урок состоял в выучиванье наизусть нескольких стихов из Евангелия и повторении начала Ветхого завета.

The lesson consisted in learning several verses from the Gospel by heart and going over the beginning of the Old Testament.

Стихи из Евангелия Серёжа знал порядочно,

Seryozha knew the Gospel verses quite well,

но в ту минуту как он говорил их,

but as he was reciting them,

он загляделся на кость лба отца,

he got so lost in contemplating the bone of his father’s forehead,

которая загибалась так круто у виска,

which curved sharply at the temple,

что он запутался и конец одного стиха на одинаковом слове переставил к началу другого.

that he got confused by a repetition of the same word and moved the ending of one verse to the beginning of another.

Для Алексея Александровича было очевидно, что он не понимал того, что говорил,

It was obvious to Alexei Alexandrovich that he did not understand what he was saying,

и это раздражило его.

and that annoyed him.

Он нахмурился и начал объяснять то, что Серёжа уже много раз слышал и никогда не мог запомнить,

He frowned and began to explain what Seryozha had already heard many times and could never remember,

потому что слишком ясно понимал

because he understood it all too clearly

– вроде того, что «вдруг» есть обстоятельство образа действия.

– the same sort of thing as ‘thus’ being an adverbial modifier of manner.

Серёжа испуганным взглядом смотрел на отца и думал только об одном:

Seryozha looked at his father with frightened eyes and thought of one thing only:

– заставит или нет отец повторить то, что он сказал,

whether or not his father would make him repeat what he said,

как это иногда бывало.

as sometimes happened.

И эта мысль так пугала Серёжу, что он уже ничего не понимал.

And this thought frightened him so much that he no longer understood anything.

Но отец не заставил повторить и перешёл к уроку из Ветхого завета.

But his father did not make him repeat it and went on to the lesson from the Old Testament.

Серёжа рассказал хорошо самые события,

Seryozha recounted the events themselves quite well,

но, когда надо было отвечать на вопросы о том, что прообразовали некоторые события,

but when he had to answer questions about what some of the events foreshadowed,

он ничего не знал, несмотря на то, что был уже наказан за этот урок.

he knew nothing, though he had already been punished for this lesson.

Место же, где он уже ничего не мог сказать

The place where he could no longer say anything

и мялся, и резал стол, и качался на стуле,

and mumbled, and cut the table, and rocked on the chair,

было то, где ему надо было сказать о допотопных патриархах.

was the one where he had to speak of the antediluvian patriarchs.

Из них он никого не знал, кроме Еноха, взятого живым на небо.

He knew none of them except Enoch, who had been taken alive to heaven.[41]

Прежде он помнил имена,

He had remembered the names before,

но теперь забыл совсем,

but now he had quite forgotten them,

в особенности потому, что Енох был любимое его лицо изо всего Ветхого завета,

especially because Enoch was his favourite person in all the Old Testament,

и ко взятию Еноха живым на небо в голове его привязывался целый длинный ход мысли,

and Enoch’s having been taken alive to heaven was connected in his mind with a whole long train of thought

которому он и предался теперь,

to which he now gave himself,

остановившимися глазами глядя на цепочку часов отца

staring with fixed eyes at his father’s watch chain

и до половины застёгнутую пуговицу жилета.

and a waistcoat button half-way through the buttonhole.

В смерть, про которую ему так часто говорили,

In death, which he had been told about so often,

Серёжа не верил совершенно.

Seryozha totally refused to believe.

Он не верил в то, что любимые им люди могут умереть,

He did not believe that the people he loved could die,

и в особенности в то, что он сам умрёт.

and especially that he himself would die.

Это было для него совершенно невозможно и непонятно.

For him that was perfectly impossible and incomprehensible.

Но ему говорили, что все умрут;

Yet he had been told that everyone would die;

он спрашивал даже людей, которым верил, и те подтверждали это;

he had even asked people he trusted and they had confirmed it;

няня тоже говорила, хотя и неохотно.

his nanny had also confirmed it, though reluctantly.

Но Енох не умер, стало быть не все умирают.

But Enoch had not died, which meant that not everyone died.

«И почему же и всякий не может так же заслужить пред богом и быть взят живым на небо?» – думал Серёжа.

‘And why can’t everyone be deserving in the same way before God and get taken alive to heaven?’ thought Seryozha.

Дурные, то есть те, которых Серёжа не любил, 

The bad ones – that is, those whom Seryozha did not like

– те могли умереть,

– they could die,

но хорошие все могут быть как Енох.

but the good ones should all be like Enoch.

– Ну, так какие же патриархи?

‘Well, so who are the patriarchs?’

– Енох, Енос.

‘Enoch, Enos.’

– Да уж это ты говорил.

‘You’ve already said that.

Дурно, Серёжа, очень дурно.

Bad, Seryozha, very bad.

Если ты не стараешься узнать того, что нужнее всего для христианина, – сказал отец, вставая, 

If you don’t try to learn what’s most necessary for a Christian,’ his father said, getting up,

– то что же может занимать тебя?

‘what else can interest you?

Я недоволен тобой,

I’m displeased with you,

и Пётр Игнатьич (это был главный педагог) недоволен тобой…

and Pyotr Ignatyich’ (the chief pedagogue) ‘is displeased with you …

Я должен наказать тебя.

I will have to punish you.’

Отец и педагог были оба недовольны Серёжей,

The father and the pedagogue were both displeased with Seryozha,

и действительно он учился очень дурно.

and indeed he studied very badly.

Но никак нельзя было сказать, чтоб он был неспособный мальчик.

But it was quite impossible to say that he was an incapable boy.

Напротив, он был много способнее тех мальчиков,

On the contrary, he was much more capable than the boys

которых педагог ставил в пример Серёже.

whom the pedagogue held up as examples to Seryozha.

С точки зрения отца, он не хотел учиться тому, чему его учили.

As his father saw it, he did not want to learn what he was taught.

В сущности же он не мог этому учиться.

But in fact, he could not learn it.

Он не мог потому, что в душе его были требования,

He could not, because there were demands in his soul

более для него обязательные, чем те, которые заявляли отец и педагог.

that were more exacting for him than those imposed by his father and the pedagogue.

Эти требования были в противоречии,

These demands were conflicting,

и он прямо боролся с своими воспитателями.

and he fought openly with his educators.

Ему было девять лет, он был ребёнок;

He was nine years old, he was a child;

но душу свою он знал, она была дорога ему,

but he knew his own soul, it was dear to him,

он берёг её, как веко бережёт глаз,

he protected it as the eyelid protects the eye,

и без ключа любви никого не пускал в свою душу.

and did not let anyone into his soul without the key of love.

Воспитатели его жаловались, что он не хотел учиться,

His educators complained that he did not want to learn,

а душа его была переполнена жаждой познания.

yet his soul was overflowing with a thirst for knowledge.

И он учился у Капитоныча, у няни, у Наденьки, у Василия Лукича, а не у учителей.

And he learned from Kapitonych, from his nurse, from Nadenka, from Vassily Lukich, but not from his teachers.

Та вода, которую отец и педагог ждали на свои колёса,

The water that his father and the teacher had expected to turn their mill-wheels

давно уже просочилась и работала в другом месте.

had long since seeped away and was working elsewhere.

Отец наказал Серёжу, не пустив его к Наденьке, племяннице Лидии Ивановны;

His father punished Seryozha by not letting him visit Nadenka, Lydia Ivanovna’s niece;

но это наказание оказалось к счастию для Серёжи.

but this punishment turned out to be lucky for Seryozha.

Василий Лукич был в духе и показал ему, как делать ветряные мельницы.

Vassily Lukich was in good spirits and showed him how to make windmills.

Целый вечер прошёл за работой и мечтами о том,

They spent the whole evening working and dreaming

как можно сделать такую мельницу, чтобы на ней вертеться:

of how to make a windmill so that you could turn round with it:

– схватиться руками за крылья или привязать себя – и вертеться.

hold on to the wings, or be tied to them, and turn.

О матери Серёжа не думал весь вечер,

Seryozha did not think of his mother all evening,

но, уложившись в постель, он вдруг вспомнил о ней

but when he went to bed, he suddenly remembered her

и помолился своими словами о том,

and prayed in his own words that,

чтобы мать его завтра, к его рождению, перестала скрываться и пришла к нему.

for his birthday tomorrow, his mother would stop hiding and come to him.

– Василий Лукич, знаете, о чём я лишнее, не в счёт, помолился?

‘Vassily Lukich, do you know what extra I prayed for besides?’

– Чтоб учиться лучше?

‘To study better?’

– Нет.

‘No.’

– Игрушки?

‘Toys?’

– Нет. Не угадаете.

‘No. You’ll never guess.

Отличное, но секрет!

It’s splendid, but secret!

Когда сбудется, я вам скажу.

If it comes true, I’ll tell you.

Не угадали?

You can’t guess?’

– Нет, я не угадаю.

‘No, I can’t.

Вы скажите, – сказал Василий Лукич, улыбаясь,

You’ll have to tell me,’ Vassily Lukich said, smiling,

что с ним редко бывало. 

which rarely happened with him.

– Ну, ложитесь, я тушу свечку.

‘Well, lie down, I’m putting the candle out.’

– А мне без свечки виднее то, что я вижу и о чём я молился.

‘And I can see what I prayed for better without the candle.

Вот чуть было не сказал секрет! – весело засмеявшись, сказал Серёжа.

Now I’ve nearly told you the secret!’ said Seryozha, laughing gaily.

Когда унесли свечу, Серёжа слышал и чувствовал свою мать.

When the candle was taken away, he heard and felt his mother.

Она стояла над ним и ласкала его любовным взглядом.

She stood over him and caressed him with her loving eyes.

Но явились мельницы, ножик, всё смешалось, и он заснул.

But windmills came, a penknife came, everything got confused, and he fell asleep.

XXVIII

XXVIII

Приехав в Петербург, Вронский с Анной остановились в одной из лучших гостиниц.

On arriving in Petersburg, Vronsky and Anna stayed in one of the best hotels.

Вронский отдельно, в нижнем этаже,

Vronsky separately on the lower floor,

Анна наверху с ребёнком, кормилицей и девушкой,

Anna upstairs with the baby, the wet nurse and the maid,

в большом отделении, состоящем из четырёх комнат.

in a big four-room suite.

В первый же день приезда Вронский поехал к брату.

The day they arrived Vronsky went to see his brother.

Там он застал приехавшую из Москвы по делам мать.

There he found his mother, who had come from Moscow on her own business.

Мать и невестка встретили его как обыкновенно;

His mother and sister-in-law met him as usual;

они расспрашивали его о поездке за границу, говорили об общих знакомых,

they asked him about his trip abroad, spoke of mutual acquaintances,

но ни словом не упомянули о его связи с Анной.

and did not say a word about his liaison with Anna.

Брат же, на другой день приехав утром к Вронскому, сам спросил его о ней,

But his brother, when he came to Vronsky the next day, asked about her himself,

и Алексей Вронский прямо сказал ему,

and Alexei Vronsky told him straight out

что он смотрит на свою связь с Карениной как на брак;

that he considered his liaison with Mme Karenina a marriage;

что он надеется устроить развод и тогда женится на ней,

that he hoped to arrange for a divorce and then marry her;

а до тех пор считает её такою же своею женой, как и всякую другую жену,

and till then he considered her just as much his wife as any other wife

и просит его так передать матери и своей жене.

and asked him to convey that to his mother and his wife.

– Если свет не одобряет этого, то мне всё равно, – сказал Вронский, 

‘If society doesn’t approve of it, that’s all the same to me,’ said Vronsky,

– но если родные мои хотят быть в родственных отношениях со мною,

‘but if my family wants to have family relations with me,

то они должны быть в таких же отношениях с моею женой.

they will have to have the same relations with my wife.’

Старший брат, всегда уважавший суждения меньшего,

The elder brother, who had always respected the opinions of the younger,

не знал хорошенько, прав ли он, или нет,

could not quite tell whether he was right or wrong

до тех пор, пока свет не решил этого вопроса;

until society decided the question;

сам же, с своей стороны, ничего не имел против этого

he himself, for his own part, had nothing against it

и вместе с Алексеем пошёл к Анне.

and went together with Alexei to see Anna.

Вронский при брате говорил, как и при всех, Анне вы

In his brother’s presence, as in everyone else’s, Vronsky addressed Anna formally

и обращался с нею как с близкою знакомой,

and treated her as a close acquaintance,

но было подразумеваемо, что брат знает их отношения,

but it was implied that the brother knew of their relations,

и говорилось о том, что Анна едет в имение Вронского.

and mention was made of Anna going to Vronsky’s estate.

Несмотря на всю свою светскую опытность,

Despite all his social experience,

Вронский, вследствие того нового положения, в котором он находился,

Vronsky, owing to the new position in which he found himself,

был в странном заблуждении.

was strangely deluded.

Казалось, ему надо бы понимать, что свет закрыт для него с Анной;

It seems he ought to have understood that society was closed to him and Anna;

но теперь в голове его родились какие-то неясные соображения,

but some vague arguments were born in his head,

что так было только в старину,

that it had been so only in olden times,

а что теперь, при быстром прогрессе

while now, progress being so quick

(он незаметно для себя теперь был сторонником всякого прогресса),

(without noticing it he had become an advocate of every sort of progress),

что теперь взгляд общества изменился

society’s outlook had changed

и что вопрос о том, будут ли они приняты в общество, ещё не решён.

and the question of their being received in society was still to be decided.

«Разумеется, – думал он, – свет придворный не примет её,

‘Naturally,’ he thought, ‘court society will not receive her,

но люди близкие могут и должны понять это как следует».

but closer acquaintances can and must understand it in the right way.’

Можно просидеть несколько часов, поджав ноги в одном и том же положении,

A man can spend several hours sitting cross-legged in the same position

если знаешь, что ничто не помешает переменить положение;

if he knows that nothing prevents him from changing it;

но если человек знает, что он должен сидеть так с поджатыми ногами,

but if he knows that he has to sit with his legs crossed like that,

то сделаются судороги,

he will get cramps,

ноги будут дёргаться и тискаться в то место, куда бы он хотел вытянуть их.

his legs will twitch and strain towards where he would like to stretch them.

Это самое испытывал Вронский относительно света.

That was what Vronsky felt with regard to society.

Хотя он в глубине души знал, что свет закрыт для них,

Though in the depths of his soul he knew that society was closed to them,

он пробовал, не изменится ли теперь свет и не примут ли их.

he tested whether it might change now and they might be received.

Но он очень скоро заметил, что хотя свет был открыт для него лично,

But he very soon noticed that, though society was open to him personally,

он был закрыт для Анны.

it was closed to Anna.

Как в игре в кошку-мышку,

As in the game of cat and mouse,

руки, поднятые для него, тотчас же опускались пред Анной.

arms that were raised for him were immediately lowered before Anna.

Одна из первых дам петербургского света, которую увидел Вронский,

One of the first ladies of Petersburg society whom Vronsky saw

была его кузина Бетси.

was his cousin Betsy.

– Наконец! – радостно встретила она его. 

‘At last!’ she greeted him joyfully.

– А Анна? Как я рада!

‘And Anna? I’m so glad!

Где вы остановились?

Where are you staying?

Я воображаю, как после вашего прелестного путешествия вам ужасен наш Петербург;

I can imagine how awful our Petersburg must seem to you after your lovely trip;

я воображаю ваш медовый месяц в Риме.

I can imagine your honeymoon in Rome.

Что развод? Всё это сделали?

What about the divorce? Has that all been done?’

Вронский заметил, что восхищение Бетси уменьшилось,

Vronsky noticed that Betsy’s delight diminished

когда она узнала, что развода ещё не было.

when she learned that there had been no divorce as yet.

– В меня кинут камень, я знаю, – сказала она, 

‘They’ll throw stones at me, I know,’ she said,

– но я приеду к Анне;

‘but I’ll go to see Anna.

да, я непременно приеду.

Yes, I’ll certainly go.

Вы не долго пробудете здесь?

Will you be here long?’

И действительно, она в тот же день приехала к Анне;

And, indeed, she went to see Anna that same day;

но тон её был уже совсем не тот, как прежде.

but her tone was now quite unlike what it used to be.

Она, очевидно, гордилась своею смелостью

She was obviously proud of her courage

и желала, чтоб Анна оценила верность её дружбы.

and wished Anna to appreciate the faithfulness of her friendship.

Она пробыла не более десяти минут, разговаривая о светских новостях,

She stayed less than ten minutes, talking about society news,

и при отъезде сказала:

and as she was leaving said:

– Вы мне не сказали, когда развод.

‘You haven’t told me when the divorce will be.

Положим, я забросила свой чепец через мельницу,

Granted I’ve thrown my bonnet over the mills,

но другие поднятые воротники будут вас бить холодом, пока вы не женитесь.

but other starched collars will blow cold on you until you get married.

И это так просто теперь.

And it’s so simple now.

Ca se fait.

Ça se fait.*[It’s done]

Так вы в пятницу едете?

So you leave on Friday?

Жалко, что мы больше не увидимся.

A pity we won’t see more of each other.’

По тону Бетси Вронский мог бы понять, чего ему надо ждать от света;

From Betsy’s tone Vronsky could understand what he was to expect from society;

но он сделал ещё попытку в своём семействе.

but he made another attempt with his family.

На мать свою он не надеялся.

He had no hopes for his mother.

Он знал, что мать, так восхищавшаяся Анной во время своего первого знакомства,

He knew that she, who had so admired Anna when they first became acquainted,

теперь была неумолима к ней за то, что она была причиной расстройства карьеры сына.

was now implacable towards her for having brought about the ruin of her son’s career.

Но он возлагал большие надежды на Варю, жену брата.

But he placed great hopes in Varya, his brother’s wife.

Ему казалось, что она не бросит камня

He thought that she would not throw stones

и с простотой и решительностью поедет к Анне и примет её.

and would simply and resolutely go to see Anna and receive her.

На другой же день по своём приезде Вронский поехал к ней

The day after his arrival Vronsky went to her

и, застав одну, прямо высказал своё желание.

and, finding her alone, voiced his wish directly.

– Ты знаешь, Алексей, – сказала она, выслушав его, 

‘You know, Alexei,’ she said, after hearing him out,

– как я люблю тебя и как готова всё для тебя сделать,

‘how much I love you and how ready I am to do anything for you.

но я молчала, потому что знала, что не могу тебе и Анне Аркадьевне быть полезною, – сказала она,

But I have kept silent because I know I cannot be useful to you and Anna Arkadyevna,’ she said,

особенно старательно выговорив «Анна Аркадьевна». 

articulating ‘Anna Arkadyevna’ with special care.

– Не думай, пожалуйста, чтобы я осуждала.

‘Please don’t think that I condemn her.

Никогда; может быть, я на её месте сделала бы то же самое.

Never. It may be that in her place I would have done the same thing.

Я не вхожу и не могу входить в подробности, – говорила она,

I do not and cannot go into the details,’ she said,

робко взглядывая на его мрачное лицо. 

glancing timidly at his sullen face.

– Но надо называть вещи по имени.

‘But one must call things by their names.

Ты хочешь, чтобы я поехала к ней, принимала бы её

You want me to see her, to receive her,

и тем реабилитировала бы её в обществе;

and in that way to rehabilitate her in society,

но ты пойми, что я не могу этого сделать.

but you must understand that I cannot do it.

У меня дочери растут, и я должна жить в свете для мужа.

I have growing daughters, and I must live in society for my husband’s sake.

Ну, я приеду к Анне Аркадьевне;

If I go to see Anna Arkadyevna,

она поймёт, что я не могу её звать к себе

she will understand that I cannot invite her

или должна это сделать так, чтобы она не встретила тех, кто смотрит иначе:

or must do it so that she does not meet those who would take a different view of it,

– это её же оскорбит.

and that will offend her.

Я не могу поднять её…

I cannot raise her …’

– Да я не считаю, чтоб она упала более, чем сотни женщин, которых вы принимаете! 

‘I don’t consider that she has fallen any more than hundreds of other women whom you do receive!’

– ещё мрачнее перебил её Вронский и молча встал,

Vronsky interrupted her still more sullenly, and silently got up,

поняв, что решение невестки неизменно.

realizing that his sister-in-law’s decision was not going to change.

– Алексей! Не сердись на меня.

‘Alexei! Don’t be angry with me.

Пожалуйста, пойми, что я не виновата, – заговорила Варя, с робкою улыбкой глядя на него.

Please understand that it’s not my fault,’ said Varya, looking at him with a timid smile.

– Я не сержусь на тебя, – сказал он так же мрачно, 

‘I’m not angry with you,’ he said just as sullenly,

– но мне больно вдвойне.

‘but it doubles my pain.

Мне больно ещё то, что это разрывает нашу дружбу.

What also pains me is that it breaks up our friendship.

Положим, не разрывает, но ослабляет.

Or let’s say it doesn’t break it up, but weakens it.

Ты понимаешь, что и для меня это не может быть иначе.

You realize that for me, too, it cannot be otherwise.’

И с этим он вышел от неё.

And with that he left her.

Вронский понял, что дальнейшие попытки тщетны

Vronsky understood that further attempts were futile

и что надо пробыть в Петербурге эти несколько дней, как в чужом городе,

and that they would have to spend those few days in Petersburg as in a foreign city,

избегая всяких сношений с прежним светом,

avoiding all contacts with their former society

чтобы не подвергаться неприятностям и оскорблениям,

so as not to be subjected to insults and unpleasantnesses,

которые были так мучительны для него.

which were so painful for him.

Одна из главных неприятностей положения в Петербурге была та,

One of the most unpleasant things about the situation in Petersburg was

что Алексей Александрович и его имя, казалось, были везде.

that Alexei Alexandrovich and his name seemed to be everywhere.

Нельзя было ни о чём начать говорить,

It was impossible to begin talking about anything

чтобы разговор не свернулся на Алексея Александровича;

without the conversation turning to Alexei Alexandrovich;

никуда нельзя было поехать, чтобы не встретить его.

it was impossible to go anywhere without meeting him.

Так по крайней мере казалось Вронскому,

At least it seemed so to Vronsky,

как кажется человеку с больным пальцем,

as it seems to a man with a sore finger

что он, как нарочно, обо всё задевает этим самым больным пальцем.

that he keeps knocking into everything, as if on purpose, with that finger.

Пребывание в Петербурге казалось Вронскому ещё тем тяжелее,

The stay in Petersburg seemed the more difficult to Vronsky

что всё это время он видел в Анне какое-то новое, непонятное для него настроение.

because all that time he saw some new, incomprehensible mood in Anna.

То она была как будто влюблена в него,

At one moment she appeared to be in love with him,

то она становилась холодна, раздражительна и непроницаема.

at another she became cold, irritable and impenetrable.

Она чем-то мучалась и что-то скрывала от него

She was suffering over something and concealing something from him,

и как будто не замечала тех оскорблений, которые отравляли его жизнь

and seemed not to notice those insults that poisoned his life

и для неё, с её тонкостью понимания, должны были быть ещё мучительнее.

and that for her, with her subtle perceptiveness, ought to have been still more painful.

XXIX

XXIX

Одна из целей поездки в Россию для Анны было свидание с сыном.

For Anna one of the objects of the trip to Russia was to see her son.

С того дня, как она выехала из Италии,

Since the day she left Italy,

мысль об этом свидании не переставала волновать её.

the thought of seeing him had not ceased to excite her.

И чем ближе она подъезжала к Петербургу,

And the closer she came to Petersburg,

тем радость и значительность этого свидания представлялись ей больше и больше.

the greater became the joy and significance of this meeting for her.

Она и не задавала себе вопроса о том, как устроить это свидание.

She never asked herself the question of how to arrange it.

Ей казалось натурально и просто видеть сына, когда она будет в одном с ним городе;

To her it seemed natural and simple to see her son when she was in the same town with him;

но по приезде в Петербург

but on arriving in Petersburg,

ей вдруг представилось ясно её теперешнее положение в обществе,

she suddenly saw her present position in society clearly

и она поняла, что устроить свидание было трудно.

and realized that it would be difficult to arrange the meeting.

Она уж два дня жила в Петербурге.

She had already been in Petersburg for two days.

Мысль о сыне ни на минуту не покидала её,

The thought of her son had never left her for a moment,

но она ещё не видала сына.

but she still had not seen him.

Поехать прямо в дом, где можно было встретиться с Алексеем Александровичем, она чувствовала, что не имела права.

She felt she did not have the right to go directly to the house, where she might encounter Alexei Alexandrovich.

Её могли не пустить и оскорбить.

She might be insulted and turned away.

Писать и входить в сношения с мужем ей было мучительно и подумать:

As for writing and entering into relations with her husband, it was painful even to think of it:

– она могла быть спокойна, только когда не думала о муже.

she could be at peace only when not thinking of her husband.

Увидать сына на гулянье, узнав, куда и когда он выходит, ей было мало:

To find out when and where her son went for his walks and see him then, was not enough for her:

– она так готовилась к этому свиданию,

she had been preparing so long for this meeting,

ей столько нужно было сказать ему,

she had so much to tell him,

ей так хотелось обнимать, целовать его.

she wanted so much to embrace him, to kiss him.

Старая няня Серёжи могла помочь ей и научить её.

Seryozha’s old nanny might have helped her and instructed her.

Но няня уже не находилась в доме Алексея Александровича.

But the nanny no longer lived in Alexei Alexandrovich’s house.

В этих колебаниях и в разыскиваньях няни прошло два дня.

In these hesitations and in the search for the nanny, two days passed.

Узнав о близких отношениях Алексея Александровича к графине Лидии Ивановне,

Learning of the close relations between Alexei Alexandrovich and Countess Lydia Ivanovna,

Анна на третий день решилась написать ей стоившее ей большого труда письмо,

Anna decided on the third day to write her a letter, which cost her great effort,

в котором она умышленно говорила,

in which she said deliberately

что разрешение видеть сына должно зависеть от великодушия мужа.

that permission to see her son depended on her husband’s magnanimity.

Она знала, что, если письмо покажут мужу,

She knew that if her husband were shown the letter,

он, продолжая свою роль великодушия, не откажет ей.

he, pursuing his role of magnanimity, would not refuse her.

Комиссионер, носивший письмо,

The messenger who had carried the letter

передал ей самый жестокий и неожиданный ею ответ,

brought her a most cruel and unexpected reply

что ответа не будет.

– that there would be no reply.

Она никогда не чувствовала себя столь униженною, как в ту минуту,

She had never felt so humiliated as in that moment

когда, призвав комиссионера,

when, having summoned the messenger,

услышала от него подробный рассказ о том, как он дожидался и как потом ему сказали:

she heard from him a detailed account of how he had waited and how he had then been told:

– «Ответа никакого не будет».

‘There will be no reply.’

Анна чувствовала себя униженною, оскорблённою,

Anna felt herself humiliated, offended,

но она видела, что с своей точки зрения графиня Лидия Ивановна права.

but she saw that from her own point of view Countess Lydia Ivanovna was right.

Горе её было тем сильнее, что оно было одиноко.

Her grief was the stronger because it was solitary.

Она не могла и не хотела поделиться им с Вронским.

She could not and did not want to share it with Vronsky.

Она знала, что для него,

She knew that for him,

несмотря на то, что он был главною причиной её несчастья,

though he was the chief cause of her unhappiness,

вопрос о свидании её с сыном покажется самою неважною вещью.

the question of her meeting her son would be a most unimportant thing.

Она знала, что никогда он не будет в силах понять всей глубины её страданья;

She knew that he would never be able to understand all the depth of her suffering;

она знала, что за его холодный тон при упоминании об этом она возненавидит его.

she knew that she would hate him for his cold tone at the mention of it.

И она боялась этого больше всего на свете

She feared that more than anything in the world,

и потому скрывала от него всё, что касалось сына.

and so she concealed everything from him that had to do with her son.

Просидев дома целый день, она придумывала средства для свиданья с сыном

She spent the whole day at home, inventing means for meeting her son,

и остановилась на решении написать мужу.

and arrived at the decision to write to her husband.

Она уже сочиняла это письмо, когда ей принесли письмо Лидии Ивановны.

She was already working on the letter when Lydia Ivanovna’s letter was brought to her.

Молчание графини смирило и покорило её,

The countess’s silence had humbled and subdued her,

но письмо, всё то, что она прочла между его строками,

but the letter, everything she could read between its lines,

так раздражило её,

annoyed her so much,

так ей возмутительна показалась эта злоба в сравнении с её страстною законною нежностью к сыну,

its malice seemed so outrageous compared with her passionate and legitimate tenderness for her son,

что она возмутилась против других и перестала обвинять себя.

that she became indignant with them and stopped accusing herself.

«Эта холодность – притворство чувства, – говорила она себе. 

‘This coldness is a pretence of feeling,’ she said to herself.

– Им нужно только оскорбить меня и измучать ребёнка,

‘All they want is to offend me and torment the child,

а я стану покоряться им!

and I should submit to them!

Ни за что!

Not for anything!

Она хуже меня.

She’s worse than I am.

Я не лгу по крайней мере».

At least I don’t lie.’

И тут же она решила, что завтра же, в самый день рожденья Серёжи,

And she decided then and there that the next day, Seryozha’s birthday itself,

она поедет прямо в дом мужа,

she would go directly to her husband’s house,

подкупит людей, будет обманывать,

bribe the servants, deceive them,

но во что бы ни стало увидит сына

but at all costs see her son

и разрушит этот безобразный обман, которым они окружили несчастного ребёнка.

and destroy the ugly deceit with which they surrounded the unfortunate child.

Она поехала в игрушечную лавку,

She went to a toy store,

накупила игрушек и обдумала план действий.

bought lots of toys, and thought over her plan of action.

Она приедет рано утром, в восемь часов,

She would come early in the morning, at eight o’clock,

когда Алексей Александрович ещё, верно, не вставал.

when it was certain that Alexei Alexandrovich would not be up yet.

Она будет иметь в руках деньги, которые даст швейцару и лакею,

She would have money with her, which she would give to the hall porter and the footman

с тем чтоб они пустили её,

so that they would let her in,

и, не поднимая вуаля, скажет,

and, without lifting her veil, she would tell them

что она от крёстного отца Серёжи приехала поздравить

she had come from Seryozha’s godfather to wish him a happy birthday

и что ей поручено поставить игрушки у кровати сына.

and had been charged with putting the toys by the boy’s bed.

Она не приготовила только тех слов, которые она скажет сыну.

The only thing she did not prepare was what she would say to her son.

Сколько она ни думала об этом, она ничего не могла придумать.

However much she thought about it, she could not think of anything.

На другой день, в восемь часов утра,

The next day, at eight o’clock in the morning,

Анна вышла одна из извозчичьей кареты и позвонила у большого подъезда своего бывшего дома.

Anna got out of a hired carriage by herself and rang at the big entrance of her former home.

– Поди посмотри, чего надо.

‘Go and see what she wants.

Какая-то барыня, – сказал Капитоныч,

It’s some lady,’ said Kapitonych,

ещё не одетый, в пальто и калошах,

not dressed yet, in a coat and galoshes,

выглянув в окно на даму, покрытую вуалем, стоявшую у самой двери.

looking out of the window at a lady in a veil who was standing just at the door.

Помощник швейцара, незнакомый Анне молодой малый,

The porter’s helper, a young fellow Anna did not know,

только что отворил ей дверь,

opened the door for her.

как она уже вошла в неё и, вынув из муфты трёхрублёвую бумажку, поспешно сунула ему в руку.

She came in and, taking a three-rouble bill from her muff, hurriedly put it into his hand.

– Серёжа… Сергей Алексеич, – проговорила она и пошла было вперёд.

‘Seryozha … Sergei Alexeich,’ she said and started forward.

Осмотрев бумажку, помощник швейцара остановил её у другой стеклянной двери.

Having examined the bill, the porter’s helper stopped her at the inside glass door.

– Вам кого надо? – спросил он.

‘Who do you want?’ he asked.

Она не слышала его слов и ничего не отвечала.

She did not hear his words and made no reply.

Заметив замешательство неизвестной,

Noticing the unknown woman’s perplexity,

сам Капитоныч вышел к ней, пропустил в двери и спросил, что ей угодно.

Kapitonych himself came out to her, let her in the door and asked what she wanted.

– От князя Скородумова к Сергею Алексеичу, – проговорила она.

‘I’ve come from Prince Skorodumov, to see Sergei Alexeich,’ she said.

– Они не встали ещё, – внимательно приглядываясь, сказал швейцар.

‘He’s not up yet,’ the porter said, looking at her intently.

Анна никак не ожидала,

Anna had never expected

чтобы та, совершенно не изменившаяся, обстановка передней того дома, где она жила девять лет,

that the totally unchanged interior of the front hall of the house in which she had lived for nine years

так сильно подействовала на неё.

would affect her so strongly.

Одно за другим, воспоминания, радостные и мучительные, поднялись в её душе,

One after another, joyful and painful memories arose in her soul,

и она на мгновенье забыла, зачем она здесь.

and for a moment she forgot why she was there.

– Подождать изволите? – сказал Капитоныч, снимая с неё шубку.

‘Would you care to wait?’ said Kapitonych, helping her off with her fur coat.

Сняв шубку, Капитоныч заглянул ей в лицо,

After taking her coat, Kapitonych looked into her face,

узнал её и молча низко поклонился ей.

recognized her and silently made a low bow.

– Пожалуйте, ваше превосходительство, – сказал он ей.

‘Please come in, your excellency,’ he said to her.

Она хотела что-то сказать,

She wanted to say something,

но голос отказался произнести какие-нибудь звуки;

but her voice refused to produce any sound;

с виноватою мольбой взглянув на старика,

giving the old man a look of guilty entreaty,

она быстрыми лёгкими шагами пошла на лестницу.

she went up the stairs with quick, light steps.

Перегнувшись весь вперёд и цепляясь калошами о ступени,

All bent over, his galoshes tripping on the steps,

Капитоныч бежал за ней, стараясь перегнать её.

Kapitonych ran after her, trying to head her off.

– Учитель там, может, раздет.

‘The tutor’s there and may not be dressed.

Я доложу.

I’ll announce you.’

Анна продолжала идти по знакомой лестнице,

Anna went on up the familiar stairs,

не понимая того, что говорил старик.

not understanding what the old man was saying.

– Сюда, налево пожалуйте.

‘Here, to the left please.

Извините, что нечисто.

Excuse the untidiness.

Они теперь в прежней диванной, – отпыхиваясь, говорил швейцар. 

He’s in the former sitting room now,’ the porter said breathlessly.

– Позвольте, повремените, ваше превосходительство, я загляну, – говорил он

‘Allow me, just a moment, your excellency, I’ll peek in,’ he said,

и, обогнав её, приотворил высокую дверь и скрылся за нею.

and, getting ahead of her, he opened the tall door and disappeared behind it.

Анна остановилась, ожидая. 

Anna stood waiting.

– Только проснулись, – сказал швейцар, опять выходя из двери.

‘He’s just woken up,’ the porter said, coming out the door again.

И в ту минуту, как швейцар говорил это, Анна услыхала звук детского зеванья.

And as the porter said it, Anna heard the sound of a child’s yawn.

По одному голосу этого зеванья она узнала сына и как живого увидала его пред собою.

From the sound of the yawn alone she recognized her son and could see him alive before her.

– Пусти, пусти, поди! – заговорила она и вошла в высокую дверь.

‘Let me in, let me in, go away!’ she said, and went through the tall doorway.

Направо от двери стояла кровать,

To the right of the door stood a bed,

и на кровати сидел, поднявшись, мальчик в одной расстегнуой рубашечке

and on the bed a boy sat upright in nothing but an unbuttoned shirt,

и, перегнувшись тельцем, потягиваясь, доканчивал зевок.

his little body arched, stretching and finishing a yawn.

В ту минуту, как губы его сходились вместе, они сложились в блаженно-сонную улыбку,

As his lips came together, they formed themselves into a blissfully sleepy smile,

и с этою улыбкой он опять медленно и сладко повалился назад.

and with that smile he slowly and sweetly fell back again.

– Серёжа! – прошептала она, неслышно подходя к нему.

‘Seryozha!’ she whispered, approaching him inaudibly.

Во время разлуки с ним

While they had been apart,

и при том приливе любви, который она испытывала всё это последнее время,

and with that surge of love she had been feeling all the time recently,

она воображала его четырёхлетним мальчиком, каким она больше всего любила его.

she had imagined him as a four-year-old boy, the way she had loved him most.

Теперь он был даже не таким, как она оставила его;

Now he was not even the same as when she had left him;

он ещё дальше стал от четырёхлетнего, ещё вырос и похудел.

he was still further from being a four-year-old, was taller and thinner.

Что это! Как худо его лицо, как коротки его волосы!

What was this! How thin his face was, how short his hair!

Как длинны руки!

How long his arms!

Как изменился он с тех пор, как она оставила его!

How he had changed since she left him!

Но это был он, с его формой головы,

But this was he, with his shape of head,

его губами, его мягкою шейкой и широкими плечиками.

his lips, his soft neck and broad shoulders.

– Серёжа! – повторила она над самым ухом ребёнка.

‘Seryozha!’ she repeated just over the child’s ear.

Он поднялся опять на локоть,

He propped himself on his elbow,

поводил спутанною головой на обе стороны, как бы отыскивая что-то, и открыл глаза.

turned his tousled head from side to side as if looking for something, and opened his eyes.

Тихо и вопросительно он поглядел несколько секунд на неподвижно стоявшую пред ним мать,

For several seconds he gazed quietly and questioningly at his mother standing motionless before him,

потом вдруг блаженно улыбнулся и, опять закрыв слипающиеся глаза, повалился,

then suddenly smiled blissfully and, closing his sleepy eyes again, fell, not back now,

но не назад, а к ней, к её рукам.

but towards her, towards her arms.

– Серёжа! Мальчик мой милый! – проговорила она,

‘Seryozha! My sweet boy!’ she said,

задыхаясь и обнимая руками его пухлое тело.

choking and putting her arms around his plump body.

– Мама! – проговорил он,

‘Mama!’ he said,

двигаясь под её руками, чтобы разными местами тела касаться её рук.

moving under her arms, so as to touch them with different parts of his body.

Сонно улыбаясь, всё с закрытыми глазами,

Smiling sleepily, his eyes still shut,

он перехватился пухлыми ручонками от спинки кровати за её плечи,

he shifted his plump hands from the back of the bed to her shoulders,

привалился к ней, обдавая её тем милым сонным запахом и теплотой, которые бывают только у детей,

snuggled up to her, enveloping her with that sweet, sleepy smell and warmth that only children have,

и стал тереться лицом об её шею и плечи.

and began rubbing his face against her neck and shoulders.

– Я знал, – открывая глаза, сказал он. 

‘I knew it,’ he said, opening his eyes.

– Нынче моё рожденье.

‘Today’s my birthday.

Я знал, что ты придёшь.

I knew you’d come.

Я встану сейчас.

I’ll get up now.’

И, говоря это, он засыпал.

And he was falling asleep again as he said it.

Анна жадно оглядывала его;

Anna looked him over greedily;

она видела, как он вырос и переменился в её отсутствие.

she saw how he had grown and changed during her absence.

Она узнавала и не узнавала его голые, такие большие теперь, ноги, выпроставшиеся из одеяла,

She did and did not recognize his bare feet, so big now, sticking out from under the blanket,

узнавала эти похуделые щёки,

recognized those cheeks, thinner now,

эти обрезанные короткие завитки волос на затылке,

those locks of hair cut short on the back of his neck,

в который она так часто целовала его.

where she had so often kissed them.

Она ощупывала всё это и не могла ничего говорить;

She touched it all and could not speak;

слёзы душили её.

tears choked her.

– О чём же ты плачешь, мама? – сказал он, совершенно проснувшись. 

‘What are you crying for, mama?’ he said, now wide awake.

– Мама, о чём ты плачешь? – прокричал он плаксивым голосом.

‘Mama, what are you crying for?’ he raised his tearful voice.

– Я? не буду плакать… Я плачу от радости.

‘I? I won’t cry … I’m crying from joy.

Я так давно не видела тебя.

I haven’t seen you for so long.

Я не буду, не буду, – сказала она, глотая слёзы и отворачиваясь. 

I won’t, I won’t,’ she said, swallowing her tears and turning away.

– Ну, тебе одеваться теперь пора, – оправившись, прибавила она, помолчав,

‘Well, it’s time you got dressed,’ she added after a pause, recovering herself;

и, не выпуская его руки, села у его кровати на стул,

and without letting go of his hand, she sat by his bed on a chair

на котором было приготовлено платье.

where his clothes were lying ready.

– Как ты одеваешься без меня?

‘How do you get dressed without me?

Как… – хотела она начать говорить просто и весело,

How …’ She wanted to begin talking simply and cheerfully,

но не могла и опять отвернулась.

but could not and turned away again.

– Я не моюсь холодною водой, папа не велел.

‘I don’t wash with cold water, papa told me not to.

А Василия Лукича ты не видала?

And did you see Vassily Lukich?

Он придёт.

He’ll come.

А ты села на моё платье! 

And you sat on my clothes!’

– и Серёжа расхохотался.

Seryozha burst out laughing.

Она посмотрела на него и улыбнулась.

She looked at him and smiled.

– Мама, душечка, голубушка! – закричал он, бросаясь опять к ней и обнимая её.

‘Mama, darling, dearest!’ he cried, rushing to her again and embracing her.

Как будто он теперь только, увидав её улыбку, ясно понял, что случилось. 

As if it were only now, seeing her smile, that he understood clearly what had happened.

– Это не надо, – говорил он, снимая с неё шляпу.

‘No need for that,’ he said, taking her hat off.

И, как будто вновь увидав её без шляпы,

And, as if seeing her anew without a hat,

он опять бросился целовать её.

he again began kissing her.

– Но что же ты думал обо мне?

‘But what have you been thinking about me?

Ты не думал, что я умерла?

You didn’t think I was dead?’

– Никогда не верил.

‘I never believed it.’

– Не верил, друг мой?

‘Didn’t you, my love?’

– Я знал, я знал! – повторял он свою любимую фразу

‘I knew it, I knew it!’ He repeated his favourite phrase

и, схватив её руку, которая ласкала его волосы,

and, seizing her hand, which was caressing his hair,

стал прижимать её ладонью к своему рту и целовать её.

he pressed her palm to his mouth and began to kiss it.

XXX

XXX

Василий Лукич между тем, не понимавший сначала, кто была эта дама,

Meanwhile Vassily Lukich, who did not understand at first who this lady was,

и узнав из разговора, что это была та самая мать,

and learning from the conversation that she was the same mother

которая бросила мужа и которую он не знал,

who had left her husband and whom he did not know

так как поступил в дом уже после неё,

because he had come to the house after she left,

был в сомнении, войти ли ему, или нет,

was in doubt whether to go in

или сообщить Алексею Александровичу.

or to inform Alexei Alexandrovich.

Сообразив, наконец, то, что его обязанность состоит в том, чтобы поднимать Серёжу в определённый час

Considering finally that his duty was to get Seryozha up at a certain time

и что поэтому ему нечего разбирать, кто там сидит, мать или другой кто,

and that therefore he had no need to determine who was sitting there, the mother or someone else,

а нужно исполнять свою обязанность,

but had to fulfil his duty,

он оделся, подошёл к двери и отворил её.

he got dressed, went to the door and opened it.

Но ласки матери и сына, звуки их голосов и то, что они говорили, 

But the caresses of the mother and son, the sounds of their voices, and what they were saying

– всё это заставило его изменить намерение.

– all this made him change his mind.

Он покачал головой и, вздохнув, затворил дверь.

He shook his head and closed the door with a sigh.

«Подожду ещё десять минут», – сказал он себе, откашливаясь и утирая слёзы.

‘I’ll wait another ten minutes,’ he said to himself, clearing his throat and wiping away his tears.

Между прислугой дома в это же время происходило сильное волнение.

Just then there was great commotion among the domestic servants.

Все узнали, что приехала барыня, и что Капитоныч пустил её,

Everyone had learned that the mistress had come, that Kapitonych had let her in,

и что она теперь в детской,

and that she was now in the nursery;

а между тем барин всегда в девятом часу сам заходит в детскую,

and meanwhile the master always went to the nursery himself before nine o’clock,

и все понимали, что встреча супругов невозможна и что надо помешать ей.

and everyone realized that a meeting between the spouses was impossible and had to be prevented.

Корней, камердинер, войдя в швейцарскую, спрашивал, кто и как пропустил её,

Kornei, the valet, went down to the porter’s lodge and began asking who had let her in and how,

и, узнав, что Капитоныч принял и проводил её, выговаривал старику.

and on learning that Kapitonych had met her and shown her in, he reprimanded the old man.

Швейцар упорно молчал,

The porter remained stubbornly silent;

но когда Корней сказал ему, что за это его согнать следует,

but when Kornei told him that he deserved to be sacked for it,

Капитоныч подскочил к нему и, замахав руками пред лицом Корнея, заговорил:

Kapitonych leaped towards him and, waving his arms in front of Kornei’s face, said:

– Да, вот ты бы не впустил!

‘Yes, and you wouldn’t have let her in!

Десять лет служил, кроме милости ничего не видал,

Ten years’ service, seeing nothing but kindness from her,

да ты бы пошёл теперь да и сказал:

and then you’d go and say:

– пожалуйте, мол, вон!

"Kindly get out!"

Ты политику-то тонко понимаешь! Так-то!

Subtle politics you’ve got! Oh, yes!

Ты бы про себя помнил, как барина обирать да енотовые шубы таскать!

You mind yourself, robbing the master and stealing racoon coats!’

– Солдат! – презрительно сказал Корней и повернулся ко входившей няне. 

‘Old trooper!’ Kornei said contemptuously and turned to the nanny, who had just arrived.

– Вот судите, Марья Ефимовна:

‘Look at that, Marya Efimovna:

– впустил, никому не сказал, – обратился к ней Корней. 

he let her in, didn’t tell anybody,’ Kornei went on.

– Алексей Александрович сейчас выйдут, пойдут в детскую.

‘Alexei Alexandrovich will come out presently and go to the nursery.’

– Дела, дела! – говорила няня. 

‘Such goings-on!’ said the nanny.

– Вы бы, Корней Васильевич, как-нибудь задержали его, барина-то,

‘Listen, Kornei Vassilyevich, why don’t you delay somehow – the master, I mean

а я побегу, как-нибудь её уведу.

– while I go and somehow lead her away.

Дела, дела!

Such goings-on!’

Когда няня вошла в детскую,

When the nanny went into the nursery,

Серёжа рассказывал матери о том, как они упали вместе с Наденькой, покатившись с горы,

Seryozha was telling his mother how he and Nadenka fell while they were sliding

и три раза перекувырнулись.

and rolled over three times.

Она слушала звуки его голоса,

She listened to the sound of his voice,

видела его лицо и игру выражения, ощущала его руку,

saw his face and the play of its expression, felt his hand,

но не понимала того, что он говорил.

but did not understand what he was saying.

Надо было уходить, надо было оставить его, 

She had to go, she had to leave him

– только одно это и думала и чувствовала она.

– that was all she thought and felt.

Она слышала и шаги Василия Лукича, подходившего к двери и кашлявшего,

She heard the steps of Vassily Lukich as he came to the door and coughed,

слышала и шаги подходившей няни;

she also heard the steps of the nanny approaching;

но сидела, как окаменелая,

but she sat as if turned to stone,

не в силах ни начать говорить, ни встать.

unable either to begin talking or to get up.

– Барыня, голубушка! – заговорила няня,

‘Mistress, dearest!’ the nanny started to say,

подходя к Анне и целуя её руки и плечи. 

going up to Anna and kissing her hand and shoulders.

– Вот бог привёл радость нашему новорождённому.

‘What a God-sent joy for our little one’s birthday!

Ничего-то вы не переменились.

You haven’t changed at all.’

– Ах, няня, милая, я не знала, что вы в доме, – на минуту очнувшись, сказала Анна.

‘Ah, nanny, dear, I didn’t know you were in the house,’ said Anna, coming to her senses for a moment.

– Я не живу, я с дочерью живу,

‘I don’t live here, I live with my daughter,

я поздравить пришла, Анна Аркадьевна, голубушка!

I came to wish him a happy birthday, Anna Arkadyevna, dearest!’

Няня вдруг заплакала и опять стала целовать её руку.

The nanny suddenly wept and started kissing her hand again.

Серёжа, сияя глазами и улыбкой и держась одною рукой за мать, другою за няню,

Seryozha, with radiant eyes and smile, holding his mother with one hand and his nanny with the other,

топотал по ковру жирными голыми ножками.

stamped his fat little bare feet on the rug.

Нежность любимой няни к матери приводила его в восхищенье.

He was delighted with his beloved nanny’s tenderness towards his mother.

– Мама! Она часто ходит ко мне, и когда придёт… – начал было он,

‘Mama! She often comes to see me, and when she comes .. .’he began,

но остановился, заметив, что няня шёпотом что-то сказала матери

but stopped, noticing that the nanny was whispering something to his mother,

и что на лице матери выразились испуг и что-то похожее на стыд,

and that his mother’s face showed fear and something like shame,

что так не шло к матери.

which was so unbecoming to her.

Она подошла к нему.

She went up to him.

– Милый мой! – сказала она.

‘My dear one!’ she said.

Она не могла сказать прощай,

She could not say goodbye,

но выражение её лица сказало это, и он понял. 

but the look on her face said it, and he understood.

– Милый, милый Кутик! – проговорила она имя, которым звала его маленьким, 

‘Dear, dear Kutik!’ She said the name she had called him when he was little.

– ты не забудешь меня?

‘You won’t forget me?

Ты… – но больше она не могла говорить.

You …’ but she was unable to say more.

Сколько потом она придумывала слов, которые она могла сказать ему!

How many words she thought of later that she might have said to him!

А теперь она ничего не умела и не могла сказать.

But now she did not and could not say anything.

Но Серёжа понял всё, что она хотела сказать ему.

Yet Seryozha understood all that she wanted to tell him.

Он понял, что она была несчастлива и любила его.

He understood that she was unhappy and that she loved him.

Он понял даже то, что шёпотом говорила няня.

He even understood what the nanny had said to her in a whisper.

Он слышал слова:

He had heard the words

– «Всегда в девятом часу»,

‘always before nine’

и он понял, что это говорилось про отца

and understood that this referred to his father

и что матери с отцом нельзя встречаться.

and that his mother and father must not meet.

Это он понимал, но одного он не мог понять:

But one thing he could not understand:

– почему на её лице показались испуг и стыд?..

why did fear and shame appear on her face? . ..

Она не виновата, а боится его и стыдится чего-то.

She was not guilty, but she was afraid of him and ashamed of something.

Он хотел сделать вопрос, который разъяснил бы ему это сомнение,

He wanted to ask the question that would have cleared up this doubt,

но не смел этого сделать:

but did not dare to do it:

– он видел, что она страдает, и ему было жаль её.

he saw that she was suffering and he pitied her.

Он молча прижался к ней и шёпотом сказал:

He silently pressed himself to her and said in a whisper:

– Ещё не уходи. Он не скоро придёт.

‘Don’t go yet. He won’t come so soon.’

Мать отстранила его от себя,

His mother held him away from her,

чтобы понять, то ли он думает, что говорит,

to see whether he had thought of what he was saying,

и в испуганном выражении его лица она прочла,

and in his frightened expression she read

что он не только говорил об отце,

that he was not only speaking of his father

но как бы спрашивал её, как ему надо об отце думать.

but was, as it were, asking her how he should think of him.

– Серёжа, друг мой, – сказала она, 

‘Seryozha, my dear,’ she said,

– люби его, он лучше и добрее меня,

‘love him, he is better and kinder than I,

и я пред ним виновата.

and I am guilty before him.

Когда ты вырастешь, ты рассудишь.

When you grow up, you will decide.’

– Лучше тебя нет!.. – с отчаянием закричал он сквозь слёзы

‘No one’s better than you!…’ he cried through tears of despair,

и, схватив её за плечи,

and seizing her by the shoulders,

изо всех сил стал прижимать её к себе дрожащими от напряжения руками.

he pressed her to him, his arms trembling with the strain.

– Душечка, маленький мой! – проговорила Анна

‘My darling, my little one!’ said Anna,

и заплакала так же слабо, по-детски, как плакал он.

and she started crying as weakly, as childishly, as he.

В это время дверь отворилась, вошёл Василий Лукич.

Just then the door opened and Vassily Lukich came in.

У другой двери послышались шаги,

Steps were heard at the other door,

и няня испуганным шёпотом сказала:

and the nanny said in a frightened whisper:

– Идёт, – и подала шляпу Анне.

‘He’s coming,’ and gave Anna her hat.

Серёжа опустился в постель и зарыдал, закрыв лицо руками.

Seryozha sank down on the bed and sobbed, covering his face with his hands.

Анна отняла эти руки, ещё раз поцеловала его мокрое лицо

Anna took his hands away, kissed his wet face once more

и быстрыми шагами вышла в дверь.

and with quick steps went out of the door.

Алексей Александрович шёл ей навстречу.

Alexei Alexandrovich was coming towards her.

Увидав её, он остановился и наклонил голову.

Seeing her, he stopped and bowed his head.

Несмотря на то, что она только что говорила, что он лучше и добрее её,

Though she had just said that he was better and kinder than she,

при быстром взгляде, который она бросила на него, охватив всю его фигуру со всеми подробностями,

as she glanced quickly at him, taking in his whole figure in all its details,

чувства отвращения и злобы к нему и зависти за сына охватили её.

feelings of loathing and spite towards him and envy about her son came over her.

Она быстрым движением опустила вуаль и, прибавив шагу, почти выбежала из комнаты.

With a swift movement she lowered her veil and, quickening her pace, all but ran out of the room.

Она не успела и вынуть и так и привезла домой те игрушки, которые она с такою любовью и грустью выбирала вчера в лавке.

She had had no time to take out the toys she had selected with such love and sadness in the shop the day before, and so brought them home with her.

XXXI

XXXI

Как ни сильно желала Анна свиданья с сыном,

Strongly as Anna had wished to see her son,

как ни давно думала о том и готовилась к тому,

long as she had been thinking of it and preparing for it,

она никак не ожидала, чтоб это свидание так сильно подействовало на неё.

she had never expected that seeing him would have so strong an effect on her.

Вернувшись в своё одинокое отделение в гостинице,

On returning to her lonely suite in the hotel,

она долго не могла понять, зачем она здесь.

she was unable for a long time to understand why she was there.

«Да, всё это кончено, и я опять одна», – сказала она себе

‘Yes, it’s all over and I’m alone again,’ she said to herself

и, не снимая шляпы, села на стоявшее у камина кресло.

and, without taking off her hat, she sat down in an armchair by the fireplace.

Уставившись неподвижными глазами на бронзовые часы, стоявшие на столе между окон,

Staring with fixed eyes at the bronze clock standing on the table between the windows,

она стала думать.

she began to think.

Девушка-француженка, привезённая из-за границы, вошла предложить ей одеваться.

The French maid, brought from abroad, came in to suggest that she dress.

Она с удивлением посмотрела на неё и сказала:

She looked at her in surprise and said:

– После.

‘Later.’

Лакей предложил кофе.

The footman offered her coffee.

– После, – сказала она.

‘Later,’ she said.

Кормилица итальянка, убрав девочку,

The Italian wet nurse, having changed the baby,

вошла с нею и поднесла её Анне.

came in with her and gave her to Anna.

Пухлая, хорошо выкормленная девочка, как всегда, увидав мать,

The plump, well-nourished baby, as always, seeing her mother,

подвернула перетянутые ниточками голые ручонки ладонями книзу

turned over her bare little arms, which looked as if they had string tied round them,

и, улыбаясь беззубым ротиком,

and, smiling with a toothless little mouth,

начала, как рыба поплавками, загребать ручонками,

began rowing with her hands palm down like a fish with its fins,

шурша ими по крахмаленым складкам вышитой юбочки.

making the starched folds of her embroidered frock rustle.

Нельзя было не улыбнуться, не поцеловать девочку,

It was impossible not to smile, not to kiss the little girl,

нельзя было не подставить ей палец,

not to give her a finger,

за который она ухватилась, взвизгивая и подпрыгивая всем телом;

which she seized, squealing and bouncing with her whole body;

нельзя было не подставить ей губу,

it was impossible not to offer her a lip,

которую она, в виде поцелуя, забрала в ротик.

which she, as if in a kiss, took into her mouth.

И всё это сделала Анна,

And Anna did all this,

и взяла её на руки, и заставила её попрыгать,

took her in her arms, got her to jump,

и поцеловала её свежую щёчку и оголённые локотки;

and kissed her fresh cheek and bare little elbows;

но при виде этого ребёнка ей ещё яснее было,

but the sight of this child made it still clearer

что то чувство, которое она испытывала к нему,

that her feeling for her,

было даже не любовь в сравнении с тем, что она чувствовала к Серёже.

compared to what she felt for Seryozha, was not even love.

Всё в этой девочке было мило,

Everything about this little girl was sweet,

но всё это почему-то не забирало за сердце.

but for some reason none of it touched her heart.

На первого ребёнка, хотя и от нелюбимого человека,

To the first child, though of a man she did not love,

были положены все силы любви, не получавшие удовлетворения;

had gone all the force of a love that had not been satisfied;

девочка была рождена в самых тяжёлых условиях,

the girl, born in the most difficult conditions,

и на неё не было положено и сотой доли тех забот, которые были положены на первого.

did not receive a hundredth part of the care that had gone to the first child.

Кроме того, в девочке всё было ещё ожидания,

Besides, in this little girl everything was still to come,

а Серёжа был уже почти человек, и любимый человек;

while Seryozha was almost a person, and a loved person;

в нём уже боролись мысли, чувства;

thoughts and feelings already struggled in him;

он понимал, он любил, он судил её,

he understood her, he loved her, he judged her,

думала она, вспоминая его слова и взгляды.

she thought, remembering his words and looks.

И она навсегда не только физически, но духовно была разъединена с ним,

And she was forever separated from him, not only physically but also spiritually,

и поправить этого нельзя было.

and it was impossible to remedy that.

Она отдала девочку кормилице, отпустила её

She gave the girl to the wet nurse, dismissed her,

и открыла медальон, в котором был портрет Серёжи,

and opened a locket which held a portrait of Seryozha

когда он был почти того же возраста, как и девочка.

when he was nearly the same age as the girl.

Она встала и, сняв шляпу, взяла на столике альбом,

She got up and, after removing her hat, took an album from a little table

в котором были фотографические карточки сына в других возрастах.

in which there were photographs of her son at other ages.

Она хотела сличить карточки и стала вынимать их из альбома.

She wanted to compare the photographs and began taking them out of the album.

Она вынула их все.

She took them all out.

Оставалась одна, последняя, лучшая карточка.

One remained, the last, the best picture.

Он в белой рубашке сидел верхом на стуле,

He was sitting astride a chair, in a white shirt,

хмурился глазами и улыбался ртом.

his eyes sulky and his mouth smiling.

Это было самое особенное, лучшее его выражение.

This was his most special, his best expression.

Маленькими ловкими руками,

With her small, deft hands,

которые нынче особенно напряжённо двигались своими белыми тонкими пальцами,

which today moved their thin, white fingers with a peculiar strain,

она несколько раз задевала за уголок карточки,

she picked at the corner several times,

но карточка срывалась, и она не могла достать её.

but the picture was stuck and she could not get it out.

Разрезного ножика не было на столе,

As there was no paper-knife on the table,

и она, вынув карточку, бывшую рядом

she took out the picture next to it

(это была карточка Вронского, сделанная в Риме, в круглой шляпе и с длинными волосами),

(it was a picture of Vronsky in a round hat and with long hair, taken in Rome)

ею вытолкнула карточку сына.

and pushed her son’s picture out with it.

«Да, вот он!» – сказала она, взглянув на карточку Вронского,

‘Yes, here he is!’ she said, glancing at the picture of Vronsky,

и вдруг вспомнила, кто был причиной её теперешнего горя.

and she suddenly remembered who had been the cause of her present grief.

Она ни разу не вспоминала о нём всё это утро.

She had not thought of him once all morning.

Но теперь вдруг, увидав это мужественное, благородное, столь знакомое и милое ей лицо,

But now suddenly, seeing that noble, manly face, so familiar and dear to her,

она почувствовала неожиданный прилив любви к нему.

she felt an unexpected surge of love for him.

«Да где же он?

‘But where is he?

Как же он оставляет меня одну с моими страданиями?» – вдруг с чувством упрёка подумала она,

Why does he leave me alone with my sufferings?’ she suddenly thought, with a feeling of reproach,

забывая, что она сама скрывала от него всё, касавшееся сына.

forgetting that she herself had concealed from him everything to do with her son.

Она послала к нему просить его прийти к ней сейчас же;

She sent to him asking him to come to her at once;

с замиранием сердца,

with a sinking heart,

придумывая слова, которыми она скажет ему всё,

thinking up the words in which she would tell him everything,

и те выражения его любви, которые утешат её,

and the expressions of love with which he would comfort her,

она ждала его.

she waited for him.

Посланный вернулся с ответом, что у него гость, но что он сейчас придёт

The messenger came back with the reply that he had a visitor but would come presently,

и приказал спросить её, может ли она принять его с приехавшим в Петербург князем Яшвиным.

and with the question whether she could receive him with Prince Yashvin, who had come to Petersburg.

«Не один придёт,

‘He won’t come alone,

а со вчерашнего обеда он не видал меня, – подумала она, 

and yet he hasn’t seen me since dinner yesterday,’ she thought.

– не так придёт, чтоб я могла всё высказать ему,

‘He won’t come so that I can tell him everything,

а придёт с Яшвиным».

but will come with Yashvin.’

И вдруг ей пришла странная мысль:

And suddenly a strange thought occurred to her:

– что, если он разлюбил её?

what if he had stopped loving her?

И, перебирая события последних дней,

And, going over the events of the last few days,

ей казалось, что во всём она видела подтверждение этой страшной мысли:

it seemed to her that she found the confirmation of this horrible thought in everything:

– и то, что он вчера обедал не дома,

in the fact that he had dined out the previous evening,

и то, что он настоял на том, чтоб они в Петербурге остановились врознь,

and that he had insisted they stay separately in Petersburg,

и то, что даже теперь шёл к ней не один,

and that even now he was not coming to her alone,

как бы избегая свиданья с глазу на глаз.

as if to avoid meeting her tête-à-tête.

«Но он должен сказать мне это.

‘But he ought to tell me that.

Мне нужно знать это.

I need to know that.

Если я буду знать это, тогда я знаю, что я сделаю», – говорила она себе,

If I knew it, then I know what I’d do,’ she said to herself,

не в силах представить себе того положения, в котором она будет, убедившись в его равнодушии.

unable to imagine the position she would be in once she became convinced of his indifference.

Она думала, что он разлюбил её,

She thought he had stopped loving her,

она чувствовала себя близкою к отчаянию,

she felt herself close to despair,

и вследствие этого она почувствовала себя особенно возбуждённою.

and as a result she became peculiarly agitated.

Она позвонила девушку и пошла в уборную.

She rang for the maid and went to her dressing room.

Одеваясь, она занялась больше, чем все эти дни, своим туалетом,

As she dressed, she paid more attention to her toilette than she had all those days,

как будто он мог, разлюбив её,

as if, having ceased to love her,

опять полюбить за то, что на ней будет то платье и та причёска, которые больше шли к ней.

he might start loving her again because she was wearing a dress or had done her hair in a way more becoming to her.

Она услыхала звонок прежде, чем была готова.

She heard the bell ring before she was ready.

Когда она вышла в гостиную,

When she came out of the drawing room,

не он, а Яшвин встретил её взглядом.

it was not his but Yashvin’s eyes that met hers.

Он рассматривал карточки её сына, которые она забыла на столе,

Vronsky was looking at the photographs of her son, which she had forgotten on the table,

и не торопился взглянуть на неё.

and in no hurry to look at her.

– Мы знакомы, – сказала она,

‘We’re acquainted,’ she said,

кладя свою маленькую руку в огромную руку конфузившегося (что так странно было при его громадном росте и грубом лице) Яшвина. 

putting her small hand into the enormous hand of Yashvin, whose embarrassment went strangely with his huge stature and coarse face.

– Знакомы с прошлого года, на скачках.

‘Since last year, at the races.

Дайте, – сказала она,

Give them to me,’ she said,

быстрым движением отбирая от Вронского карточки сына, которые он смотрел,

and with a quick movement she took from Vronsky the pictures of her son that he had been looking at,

и значительно блестящими глазами взглядывая на него. 

glancing at him meaningfully with her shining eyes.

– Нынешний год хороши были скачки?

‘Were the races good this year?

Вместо этих я смотрела скачки на Корсо в Риме.

I watched the races at the Corso in Rome instead.

Вы, впрочем, не любите заграничной жизни, – сказала она, ласково улыбаясь. 

However, you don’t like life abroad,’ she said, smiling gently.

– Я вас знаю и знаю все ваши вкусы, хотя мало встречалась с вами.

‘I know you and know all your tastes, though we’ve met so seldom.’

– Это мне очень жалко,

‘I’m very sorry for that,

потому что мои вкусы всё больше дурные, – сказал Яшвин, закусывая свой левый ус.

because my tastes are mostly bad,’ Yashvin said, biting the left side of his moustache.

Поговорив несколько времени и заметив, что Вронский взглянул на часы,

Having talked for a while and noticing that Vronsky was glancing at the clock,

Яшвин спросил её, долго ли она пробудет ещё в Петербурге,

Yashvin asked her how long she would be in Petersburg

и, разогнув свою огромную фигуру, взялся за кепи.

and, unbending his enormous figure, took his cap.

– Кажется, недолго, – сказала она с замешательством, взглянув на Вронского.

‘Not long, it seems,’ she said in perplexity, glancing at Vronsky.

– Так и не увидимся больше? – сказал Яшвин, вставая и обращаясь к Вронскому. 

‘So we won’t see more of each other?’ said Yashvin, standing up and addressing Vronsky.

– Где ты обедаешь?

‘Where will you dine?’

– Приезжайте обедать ко мне, – решительно сказала Анна,

‘Come and dine with me,’ Anna said resolutely,

как бы рассердившись на себя за своё смущение,

as if angry with herself for her embarrassment,

но краснея, как всегда, когда выказывала пред новым человеком своё положение. 

but blushing as she always did when she revealed her position to a new person.

– Обед здесь не хорош,

‘The dinners aren’t good here,

но по крайней мене вы увидитесь с ним.

but at least you’ll see each other.

Алексей изо всех полковых товарищей никого так не любит, как вас.

Of all his comrades in the regiment, there’s no one Alexei loves more than you.’

– Очень рад, – сказал Яшвин с улыбкой,

‘Delighted,’ Yashvin said with a smile,

по которой Вронский видел, что Анна очень понравилась ему.

by which Vronsky could see that he liked Anna very much.

Яшвин раскланялся и вышел, Вронский остался позади.

Yashvin bowed and left. Vronsky stayed behind.

– Ты тоже едешь? – сказала она ему.

‘You’re going, too?’ she asked him.

– Я уже опоздал, – отвечал он. 

‘I’m late already,’ he answered.

– Иди! Я сейчас догоню тебя, – крикнул он Яшвину.

‘Go on! I’ll catch up with you in a minute,’ he called to Yashvin.

Она взяла его за руку и, не спуская глаз, смотрела на него,

She held his hand and gazed at him, not taking her eyes away,

отыскивая в мыслях, что бы сказать, чтоб удержать его.

searching her mind for something to say that would keep him there.

– Постой, мне кое-что надо сказать, 

‘Wait, I must tell you something,’

– и, взяв его короткую руку, она прижала её к своей шее. 

and, taking his short hand, she pressed it to her neck.

– Да, ничего, что я позвала его обедать?

‘So it’s all right that I asked him to dinner?’

– Прекрасно сделала, – сказал он со спокойною улыбкой,

‘You did splendidly,’ he said with a calm smile,

открывая свои сплошные зубы и целуя её руку.

revealing his solid row of teeth, and kissed her hand.

– Алексей, ты не изменился ко мне? – сказала она, обеими руками сжимая его руку. 

‘Alexei, you haven’t changed towards me?’ she said, pressing his hand with both of hers.

– Алексей, я измучалась здесь.

‘Alexei, I’m suffering here.

Когда мы уедем?

When will we leave?’

– Скоро, скоро.

‘Soon, soon.

Ты не поверишь, как и мне тяжела наша жизнь здесь, – сказал он и потянул свою руку.

You wouldn’t believe how painful our life here is for me, too,’ he said, and withdrew his hand.

– Ну, иди, иди! – с оскорблением сказала она и быстро ушла от него.

‘Well, go, go!’ she said, offended, and quickly left him.

XXXII

XXXII

Когда Вронский вернулся домой, Анны не было ещё дома.

When Vronsky came home, Anna was not yet there.

Вскоре после него, как ему сказали, к ней приехала какая-то дама,

He was told that some lady had come to see her shortly after he left and

и она с нею вместе уехала.

they had gone off together.

То, что она уехала, не сказав куда,

The fact that she had gone without saying where,

то, что её до сих пор не было,

that she was still away,

то, что она утром ещё ездила куда-то, ничего не сказав ему, 

that she had also gone somewhere in the morning without telling him anything

– всё это, вместе со странно возбуждённым выражением её лица нынче утром

– all this, along with the strangely excited expression of her face that morning

и с воспоминанием того враждебного тона,

and the memory of the hostile tone

с которым она при Яшвине почти вырвала из его рук карточки сына,

with which, in Yashvin’s presence, she had all but torn the photographs of her son out of his hands,

заставило его задуматься.

made him ponder.

Он решил, что необходимо объясниться с ней.

He decided that it was necessary to have a talk with her.

И он ждал её в её гостиной.

And he waited for her in her drawing room.

Но Анна вернулась не одна,

But Anna did not come back alone;

а привезла с собой свою тётку, старую деву, княжну Облонскую.

she brought her aunt with her, an old maid, Princess Oblonsky.

Это была та самая, которая приезжала утром и с которою Анна ездила за покупками.

This was the same one who had come in the morning and with whom Anna had gone shopping.

Анна как будто не замечала выражения лица Вронского, озабоченного и вопросительного,

Anna seemed not to notice Vronsky’s concerned and questioning expression

и весело рассказывала ему, что она купила нынче утром.

and cheerfully told him what she had bought that morning.

Он видел, что в ней происходило что-то особенное:

He saw that something peculiar was going on in her:

– в блестящих глазах, когда они мельком останавливались на нём, было напряжённое внимание,

her shining eyes, when they fleetingly rested on him, showed a strained attention,

и в речи и движениях была та нервная быстрота и грация,

and her talk and movements had that nervous quickness and grace

которые в первое время их сближения так прельщали его, а теперь тревожили и пугали.

that in the first time of their intimacy had so delighted him and now troubled and alarmed him.

Обед был накрыт на четырёх.

Dinner was set for four.

Все уже собрались, чтобы выйти в маленькую столовую,

They were all about to go to the small dining room

как приехал Тушкевич с поручением к Анне от княгини Бетси.

when Tushkevich arrived with a message for Anna from Princess Betsy.

Княгиня Бетси просила извинить, что она не приехала проститься;

Princess Betsy apologized for not coming to say goodbye;

она нездорова, но просила Анну приехать к ней между половиной седьмого и девятью часами.

she was not well but asked Anna to come to her between half-past six and nine.

Вронский взглянул на Анну при этом определении времени,

Vronsky glanced at Anna at this specification of the time,

показывавшем, что были приняты меры, чтоб она никого не встретила,

showing that measures had been taken so that she would not meet anyone,

но Анна как будто не заметила этого.

but Anna seemed not to notice it.

– Очень жалко, что я именно не могу между половиной седьмого и девятью, – сказала она, чуть улыбаясь.

‘I regret that between half-past six and nine is precisely when I cannot come,’ she said, smiling slightly.

– Княгиня очень будет жалеть.

‘The princess will be very sorry.’

– И я тоже.

‘I am, too.’

– Вы, верно, едете слушать Патти? – сказал Тушкевич.

‘You must be going to hear Patti?’[42] said Tushkevich.

– Патти? Вы мне даёте мысль.

‘Patti? That gives me an idea.

Я поехала бы, если бы можно было достать ложу.

I would go if I could get a box.’

– Я могу достать, – вызвался Тушкевич.

‘I can get one,’ Tushkevich volunteered.

– Я бы очень, очень была вам благодарна, – сказала Анна. 

‘I’d be very, very grateful to you,’ said Anna.

– Да не хотите ли с нами обедать?

‘And would you care to dine with us?’

Вронский пожал чуть заметно плечами.

Vronsky gave a barely noticeable shrug.

Он решительно не понимал, что делала Анна.

He utterly failed to understand what Anna was doing.

Зачем она привезла эту старую княжну,

Why had she brought this old princess,

зачем оставляла обедать Тушкевича

why had she asked Tushkevich to stay for dinner,

и, удивительнее всего, зачем посылала его за ложей?

and, most surprising, why was she sending him to get a box?

Разве возможно было думать, чтобы в её положении ехать в абонемент Патти,

Was it thinkable in her situation to go to a subscription performance by Patti,

где будет весь ей знакомый свет?

when all her society acquaintances would be there?

Он серьёзным взглядом посмотрел на неё,

He gave her a serious look,

но она ответила ему тем же вызывающим, не то весёлым, не то отчаянным взглядом,

but she answered with the same defiant look, something between cheerful and desperate,

значение которого он не мог понять.

the meaning of which he could not fathom.

За обедом Анна была наступательно весела:

During dinner Anna was aggressively cheerful:

– она как будто кокетничала и с Тушкевичем и с Яшвиным.

she seemed to flirt with both Tushkevich and Yashvin.

Когда встали от обеда

When they got up from the table,

и Тушкевич поехал за ложей, а Яшвин пошёл курить,

Tushkevich went for the box, while Yashvin went to smoke,

Вронский сошёл вместе с ним к себе.

Vronsky accompanied him to his room.

Посидев несколько времени, он взбежал наверх.

Having stayed for some time, he ran back upstairs.

Анна уже была одета в светлое шёлковое с бархатом платье,

Anna was already dressed in a light-coloured gown of silk and velvet

которое она сшила в Париже, с открытою грудью,

with a low-cut neck that had been made for her in Paris,

и с белым дорогим кружевом на голове, обрамлявшим её лицо

and had costly white lace on her head, which framed her face

и особенно выгодно выставлявшим её яркую красоту.

and showed off her striking beauty to particular advantage.

– Вы точно поедете в театр? – сказал он, стараясь не смотреть на неё.

‘Are you really going to the theatre?’ he said, trying not to look at her.

– Отчего же вы так испуганно спрашиваете? 

‘Why do you ask so fearfully?’

– вновь оскорблённая тем, что он не смотрел на неё, сказала она. 

she said, again offended that he was not looking at her.

– Отчего же мне не ехать?

‘Why shouldn’t I go?’

Она как будто не понимала значения его слов.

It was as if she did not understand the meaning of his words.

– Разумеется, нет никакой причины, – нахмурившись, сказал он.

‘Of course, there’s no reason at all,’ he said, frowning.

– Вот это самое я и говорю, – сказала она,

‘That’s just what I say,’ she said,

умышленно не понимая иронии его тона и спокойно заворачивая длинную душистую перчатку.

deliberately not understanding the irony of his tone and calmly rolling up a long, perfumed glove.[43]

– Анна, ради бога! что с вами? – сказал он,

‘Anna, for God’s sake, what’s the matter with you?’ he said,

будя её, точно так же, как говорил ей когда-то её муж.

trying to wake her up, in the same way that her husband had once spoken to her.

– Я не понимаю, о чём вы спрашиваете.

I don’t understand what you’re asking.’

– Вы знаете, что нельзя ехать.

‘You know it’s impossible to go.’

– Отчего? Я поеду не одна.

‘Why? I’m not going alone.

Княжна Варвара поехала одеваться, она поедет со мной.

Princess Varvara has gone to dress; she will go with me.’

Он пожал плечами с видом недоумения и отчаяния.

He shrugged his shoulders with a look of bewilderment and despair.

– Но разве вы не знаете… – начал было он.

‘But don’t you know …’ he tried to begin.

– Да я не хочу знать! – почти вскрикнула она. 

I don’t even want to know!’ she almost shouted.

– Не хочу. Раскаиваюсь я в том, что сделала? Нет, нет и нет.

I don’t. Do I repent of what I’ve done? No, no, no!

И если б опять то же, сначала, то было бы то же.

If it were all to be done over again, it would be the same.

Для нас, для меня и для вас, важно только одно:

For us, for me and for you, only one thing matters:

– любим ли мы друг друга.

whether we love each other.

А других нет соображений.

There are no other considerations.

Для чего мы живём здесь врозь и не видимся?

Why do we live separately here and not see each other?

Почему я не могу ехать.

Why can’t I go?

Я тебя люблю, и мне всё равно, – сказала она по-русски,

I love you, and it makes no difference to me,’ she said in Russian,

с особенным, непонятным ему блеском глаз взглянув на него, 

glancing at him with eyes that had a peculiar, incomprehensible gleam,

– если ты не изменился.

‘as long as you haven’t changed.

Отчего же ты не смотришь на меня?

Why don’t you look at me?’

Он посмотрел на неё.

He looked at her.

Он видел всю красоту её лица и наряда, всегда так шедшего к ней.

He saw all the beauty of her face and of her attire, which had always been so becoming to her.

Но теперь именно красота и элегантность её были то самое, что раздражало его.

But now it was precisely her beauty and elegance that irritated him.

– Чувство моё не может измениться, вы знаете,

‘My feeling cannot change, you know that,

но я прошу не ездить, умоляю вас, – сказал он опять по-французски

but I ask you not to go, I implore you,’ he said again in French,

с нежною мольбой в голосе, но с холодностью во взгляде.

with a tender plea in his voice, but with coldness in his eyes.

Она не слышала слов,

She did not hear the words

но видела холодность взгляда и с раздражением отвечала:

but saw the coldness of his eyes and answered with irritation:

– А я прошу вас объявить, почему я не должна ехать.

‘And I ask you to tell me why I shouldn’t go.’

– Потому, что это может причинить вам то… – он замялся.

‘Because it may cause you to be …’ he faltered.

– Ничего не понимаю.

‘I understand nothing.

Яшвин n'est pas compromettant, и княжна Варвара ничем не хуже других.

Yashvin n’est pas compromettant* [Is not compromising] and Princess Varvara is no worse than others.

А вот и она.

And here she is.’

XXXIII

XXXIII

Вронский в первый раз испытывал против Анны чувство досады, почти злобы

Vronsky experienced for the first time a feeling of vexation, almost of anger, with Anna

за её умышленное непонимание своего положения.

for her deliberate refusal to understand her position.

Чувство это усиливалось ещё тем, что он не мог выразить ей причину своей досады.

This feeling was intensified by his being unable to explain to her the cause of his vexation.

Если б он сказал ей прямо то, что он думал, то он сказал бы:

If he had told her directly what he thought, he would have said:

– «В этом наряде, с известной всем княжной появиться в театре

‘To appear in the theatre in that attire and with that notorious princess

– значило не только признать своё положение погибшей женщины,

is not only to acknowledge your position as a ruined woman

но и бросить вызов свету,

but also to throw down a challenge to society

то есть навсегда отречься от него».

– that is, to renounce it forever.’

Он не мог сказать ей это.

He could not say that to her.

«Но как она может не понимать этого,

‘But how can she not understand it,

и что в ней делается?» – говорил он себе.

and what is going on inside her?’ he said to himself.

Он чувствовал, как в одно и то же время уважение его к ней уменьшалось

He felt that his respect for her was decreasing at the same time

и увеличивалось сознание её красоты.

as his consciousness of her beauty increased.

Нахмуренный вернулся он в свой номер

Frowning, he returned to his rooms

и, подсев к Яшвину, вытянувшему свои длинные ноги на стул

and, sitting down by Yashvin, who had stretched his long legs out on a chair

и пившему коньяк с сельтерской водой,

and was drinking cognac with seltzer water,

велел себе подать того же.

ordered the same for himself.

– Ты говоришь, Могучий Ланковского.

‘You mentioned Lankovsky’s Powerful.

Это лошадь хорошая, и я советую тебе купить, – сказал Яшвин, взглянув на мрачное лицо товарища. 

A fine horse, I advise you to buy him,’ Yashvin said, glancing at his friend’s gloomy face.

– У него вислозадина,

‘He’s got a low-slung rump,

но ноги и голова – желать лучше нельзя.

but for legs and head you couldn’t ask for better.’

– Я думаю, что возьму, – отвечал Вронский.

‘I think I’ll take him,’ replied Vronsky.

Разговор о лошадях занимал его,

The conversation about horses interested him,

но ни на минуту он не забывал Анны,

but he did not forget Anna for a moment,

невольно прислушивался к звукам шагов по коридору

involuntarily listened for the sound of steps in the corridor

и поглядывал на часы на камине.

and kept glancing at the clock on the mantelpiece.

– Анна Аркадьевна приказала доложить, что они поехали в театр.

‘Anna Arkadyevna asked me to tell you, sir, that she has gone to the theatre.’

Яшвин, опрокинув ещё рюмку коньяку в шипящую воду,

Yashvin, having poured another glass of cognac into the fizzy water,

выпил и встал, застёгиваясь.

drank it and got up, buttoning his jacket.

– Что ж? поедем, – сказал он,

‘Well, shall we go?’ he said,

чуть улыбаясь под усами и показывая этою улыбкой,

smiling slightly under his moustache, and showing by this smile

что понимает причину мрачности Вронского, но не придаёт ей значения.

that he understood the reason for Vronsky’s gloominess but attached no importance to it.

– Я не поеду, – мрачно отвечал Вронский.

‘I’m not going,’ Vronsky said gloomily.

– А мне надо, я обещал.

‘But I have to go, I promised.

Ну, до свиданья.

Well, good-bye.

А то приезжай в кресла, Красинского кресло возьми, – прибавил Яшвин, выходя.

Or else come to the stalls, you can take Krasinsky’s seat,’ Yashvin added on his way out.

– Нет, мне дело есть.

‘No, I’ve got things to do.’

«С женою забота, с не-женою ещё хуже», – подумал Яшвин, выходя из гостиницы.

‘A wife’s a worry, a non-wife’s even worse,’ thought Yashvin as he left the hotel.

Вронский, оставшись один, встал со стула и принялся ходить по комнате.

Vronsky, left alone, got up from his chair and began pacing the room.

«Да нынче что? Четвёртый абонемент…

‘What’s today? The fourth subscription . ..

Егор с женою там и мать, вероятно.

Yegor’s there with his wife, and probably my mother.

Это значит – весь Петербург там.

That means all Petersburg is there.

Теперь она вошла, сняла шубку и вышла на свет.

She’s gone in now, taken off her fur coat, come out to the light.

Тушкевич, Яшвин, княжна Варвара… – представлял он себе. 

Tushkevich, Yashvin, Princess Varvara…’ he pictured it to himself.

– Что ж я-то?

‘What about me?

Или я боюсь, или передал покровительство над ней Тушкевичу?

Am I afraid, or did I pass it on to Tushkevich to chaperone her?

Как ни смотри – глупо, глупо…

However you look at it, it’s stupid, stupid …

И зачем она ставит меня в такое положение?» – сказал он, махнув рукой.

And why does she put me in such a position?’ he said, waving his arm.

Этим движением он зацепил столик,

In that movement he brushed against the little table

на котором стояла сельтерская вода и графин с коньяком,

on which the seltzer water and decanter of cognac stood

и чуть не столкнул его.

and almost knocked it over.

Он хотел подхватить, уронил

He went to catch it, dropped it,

и с досады толкнул ногой стол и позвонил.

kicked the table in vexation, and rang the bell.

– Если ты хочешь служить у меня, – сказал он вошедшему камердинеру, 

‘If you want to work for me,’ he said to the valet as he came in,

– то помни своё дело.

‘then remember your duty.

Чтоб этого не было.

No more of this.

Ты должен убрать.

You must clean it up.’

Камердинер, чувствуя себя невиноватым, хотел оправдываться,

The valet, feeling that it was not his fault, was about to vindicate himself

но, взглянув на барина, понял по его лицу, что надо только молчать,

but, glancing at his master, realized from his look that he had better keep silent;

и, поспешно извиваясь, опустился на ковёр

squirming, he hastily got down on the rug

и стал разбирать целые и разбитые рюмки и бутылки.

and began sorting out the whole glasses and bottles from the broken.

– Это не твоё дело,

‘That’s not for you to do.

пошли лакея убирать и приготовь мне фрак.

Send a lackey to clean up, and lay out a tailcoat for me.’

Вронский вошёл в театр в половине девятого.

Vronsky entered the theatre at half-past eight.

Спектакль был во всём разгаре.

The performance was in full swing.

Капельдинер-старичок снял шубу с Вронского

An old usher helped Vronsky off with his fur coat

и, узнав его, назвал «ваше сиятельство»

and, recognizing him, called him ‘your highness’

и предложил не брать нумерка, а просто крикнуть Фёдора.

and suggested that he not take a tag but simply ask for Fyodor.

В светлом коридоре никого не было,

There was no one in the bright corridor

кроме капельдинера и двух лакеев с шубами на руках, слушавших у двери.

except the usher and two lackeys with fur coats in their hands, listening by the door.

Из-за притворённой двери слышались звук осторожного аккомпанемента стаккато оркестра

From behind the closed door came the sounds of the orchestra’s careful staccato accompaniment

и одного женского голоса, который отчётливо выговаривал музыкальную фразу.

and one female voice distinctly pronouncing a musical phrase.

Дверь отворилась, пропуская прошмыгнувшего капельдинера,

The door opened to allow the usher to slip in,

и фраза, подходившая к концу, ясно поразила слух Вронского.

and the concluding phrase clearly struck Vronsky’s ear.

Но дверь тотчас же затворилась,

The door closed at once

и Вронский не слышал конца фразы и каданса,

and he did not hear the end of the phrase or the cadenza,

но понял по грому рукоплесканий из-за двери, что каданс кончился.

but he could tell by the thunder of applause behind the door that it was over.

Когда он вошёл в ярко освещённую люстрами и бронзовыми газовыми рожками залу,

When he entered the hall, brightly lit by chandeliers and bronze gas brackets,

шум ещё продолжался.

the noise still continued.

На сцене певица, блестя обнажёнными плечами и бриллиантами,

On stage the singer, her bare shoulders and diamonds gleaming,

нагибаясь и улыбаясь, собирала с помощью тенора, державшего её за руку, неловко перелетавшие через рампу букеты

bent over and, with the help of the tenor who held her hand, smilingly picked up the bouquets that had been awkwardly thrown across the footlights,

и подходила к господину с рядом посередине блестевших помадой волос,

then went over to a gentleman with glistening, pomaded hair parted in the middle,

тянувшемуся длинными руками через рампу с какою-то вещью, 

who reached his long arms across the footlights, holding out something or other

– и вся публика в партере, как и в ложах, суетилась,

– and all the audience in the stalls as well as in the boxes stirred,

тянулась вперёд, кричала и хлопала.

stretched forward, shouted and applauded.

Капельмейстер на своём возвышении помогал в передаче и оправлял свой белый галстук.

The conductor on his podium helped to hand it on and straightened his white tie.

Вронский вошёл в середину партера и, остановившись, стал оглядываться.

Vronsky went into the middle of the stalls, stopped and began to look around.

Нынче менее, чем когда-нибудь, обратил он внимание на знакомую, привычную обстановку,

Tonight he paid less attention than ever to the habitual surroundings,

на сцену, на этот шум,

to the stage, to the noise,

на всё это знакомое, неинтересное, пёстрое стадо зрителей в битком набитом театре.

to this whole familiar, uninteresting, motley flock of spectators in the tightly packed theatre.

Те же, как всегда, были по ложам какие-то дамы с какими-то офицерами в задах лож;

As usual, there were the same sort of ladies in the boxes with the same sort of officers behind them;

те же, бог знает кто, разноцветные женщины, и мундиры, и сюртуки;

the same multi-coloured women, uniforms, frock coats, God knows who they were;

та же грязная толпа в райке,

the same dirty crowd in the gallery;

и во всей этой толпе, в ложах и в первых рядах были человек сорок настоящих мужчин и женщин.

and in all this crowd, in the boxes and front rows, there were about forty real men and women.

И на эти оазисы Вронский тотчас обратил внимание

And to these oases Vronsky at once paid attention,

и с ними тотчас же вошёл в сношение.

and with them he at once entered into contact.

Акт кончился, когда он вошёл,

The act ended as he came in,

и потому он, не заходя в ложу брата,

and therefore, without going to his brother’s box,

прошёл до первого ряда и остановился у рампы с Серпуховским,

he walked up to the front row and stopped by the footlights with Serpukhovskoy,

который, согнув колено и постукивая каблуком в рампу

who, bending his knee and tapping his heel against the wall,

и издалека увидав его, подозвал к себе улыбкой.

had seen him from a distance and summoned him with a smile.

Вронский ещё не видал Анны,

Vronsky had not yet seen Anna;

он нарочно не смотрел в её сторону.

he purposely did not look her way.

Но он знал по направлению взглядов, где она.

But from the direction of all eyes he knew where she was.

Он незаметно оглядывался, но не искал её;

He looked around surreptitiously, but not for her;

ожидая худшего, он искал глазами Алексея Александровича.

expecting the worst, his eyes were seeking Alexei Alexandrovich.

На его счастие, Алексея Александровича нынешний раз не было в театре.

To his good fortune, Alexei Alexandrovich was not in the theatre this time.

– Как в тебе мало осталось военного! – сказал ему Серпуховской. 

‘How little of the military is left in you!’ Serpukhovskoy said to him.

– Дипломат, артист, вот этакое что-то.

‘A diplomat, an artist, something of that sort.’

– Да, я как домой вернулся, так надел фрак, – отвечал Вронский,

‘Yes, I put on a tailcoat as soon as I got home,’ Vronsky replied,

улыбаясь и медленно вынимая бинокль.

smiling and slowly taking out his opera-glasses.

– Вот в этом я, признаюсь, тебе завидую.

‘In that, I confess, I envy you.

Я когда возвращаюсь из-за границы и надеваю это, 

When I come back from abroad and put this on,’

– он тронул эксельбанты, 

he tapped his epaulettes,

– мне жалко свободы.

‘I regret my lost freedom.’

Серпуховской уже давно махнул рукой на служебную деятельность Вронского,

Serpukhovskoy had long since given up on Vronsky’s career,

но любил его по-прежнему и теперь был с ним особенно любезен.

but he loved him as before and now was especially amiable with him.

– Жалко, ты опоздал к первому акту.

‘Too bad you were late for the first act.’

Вронский, слушая одним ухом,

Vronsky, listening with one ear,

переводил бинокль с бенуара на бельэтаж и оглядывал ложи.

transferred his opera-glasses from the baignoire to the dress circle and scanned the boxes.

Подле дамы в тюрбане и плешивого старичка,

Next to a lady in a turban and a bald old man,

сердито мигавшего в стекле подвигавшегося бинокля,

who blinked angrily into the lenses of the moving opera-glasses,

Вронский вдруг увидал голову Анны,

Vronsky suddenly saw Anna’s head,

гордую, поразительно красивую и улыбающуюся в рамке кружев.

proud, strikingly beautiful, and smiling in its frame of lace.

Она была в пятом бенуаре, в двадцати шагах от него.

She was in the fifth baignoire, twenty steps away from him.

Сидела она спереди и, слегка оборотившись, говорила что-то Яшвину.

She was sitting at the front and, turning slightly, was saying something to Yashvin.

Постанов её головы на красивых и широких плечах

The poise of her head on her beautiful, broad shoulders,

и сдержанно-возбуждённое сияние её глаз и всего лица

the glow of restrained excitement in her eyes and her whole face

напомнили ему её такою совершенно, какою он увидел её на бале в Москве.

reminded him of her exactly as he had seen her at the ball in Moscow.

Но он совсем иначе теперь ощущал эту красоту.

But his sense of this beauty was quite different now.

В чувстве его к ней теперь не было ничего таинственного,

His feeling for her now had nothing mysterious in it,

и потому красота её, хотя и сильнее, чем прежде, привлекала его,

and therefore her beauty, though it attracted him more strongly than before,

вместе с тем теперь оскорбляла его.

at the same time offended him.

Она не смотрела в его сторону,

She was not looking in his direction,

но Вронский чувствовал, что она уже видела его.

but Vronsky could sense that she had seen him.

Когда Вронский опять навёл в ту сторону бинокль,

When Vronsky again looked in that direction through his opera-glasses,

он заметил, что княжна Варвара особенно красна,

he noticed that Princess Varvara was especially red,

неестественно смеётся и беспрестанно оглядывается на соседнюю ложу;

laughed unnaturally and kept turning to look at the neighbouring box,

Анна же, сложив веер и постукивая им по красному бархату,

while Anna, tapping on the red velvet with a folded fan,

приглядывается куда-то, но не видит

gazed off somewhere and did not see

и, очевидно, не хочет видеть того, что происходит в соседней ложе.

or want to see what was happening in that box.

На лице Яшвина было то выражение, которое бывало на нём, когда он проигрывал.

Yashvin’s face wore the expression it had when he was losing at cards.

Он, насупившись, засовывал всё глубже и глубже в рот свой левый ус

He sulkily put the left side of his moustache further and further into his mouth,

и косился на ту же соседнюю ложу.

glancing sidelong at the same neighbouring box.

В ложе этой, слева, были Картасовы.

In this box to the left were the Kartasovs.

Вронский знал их и знал, что Анна с ними была знакома.

Vronsky knew them and knew that Anna was acquainted with them.

Картасова, худая, маленькая женщина, стояла в своей ложе

Mme Kartasov, a thin, small woman, was standing in her box,

и, спиной оборотившись к Анне, надевала накидку, подаваемую ей мужем.

her back turned to Anna, and putting on a cape that her husband was holding for her.

Лицо её было бледно и сердито, и она что-то взволнованно говорила.

Her face was pale and cross, and she was saying something excitedly.

Картасов, толстый плешивый господин, беспрестанно оглядываясь на Анну, старался успокоить жену.

Kartasov, a fat, bald gentleman, kept looking round at Anna and trying to calm his wife.

Когда жена вышла,

When his wife left,

муж долго медлил, отыскивая глазами взгляда Анны

the husband lingered for a long time, his eyes seeking Anna’s,

и, видимо, желая ей поклониться.

apparently wishing to bow to her.

Но Анна, очевидно нарочно не замечая его, оборотившись назад,

But Anna, obviously ignoring him on purpose, turned round

что-то говорила нагнувшемуся к ней стриженою головой Яшвину.

and was saying something to Yashvin, who leaned his cropped head towards her.

Картасов вышел, не поклонившись, и ложа осталась пустою.

Kartasov went out without bowing, and the box was left empty.

Вронский не понял того, что именно произошло между Картасовыми и Анной,

Vronsky did not understand precisely what had taken place between the Kartasovs and Anna,

но он понял, что произошло что-то унизительное для Анны.

but he realized that it had been humiliating for Anna.

Он понял это и по тому, что видел, и более всего по лицу Анны,

He realized it both from what he had seen and, most of all, from Anna’s look.

которая, он знал, собрала свои последние силы, чтобы выдерживать взятую на себя роль.

He knew she had gathered her last forces in order to maintain the role she had taken upon herself.

И эта роль внешнего спокойствия вполне удавалась ей.

And in this role of ostensible calm she succeeded fully.

Кто не знал её и её круга,

People who did not know her and her circle,

не слыхал всех выражений соболезнования, негодования и удивления женщин,

and who had not heard all the expressions of commiseration, indignation and astonishment from women

что она позволила себе показаться в свете

that she should allow herself to appear in society

и показаться так заметно в своём кружевном уборе и со своей красотой,

and appear so conspicuously in her lace attire and in all her beauty,

те любовались спокойствием и красотой этой женщины

admired the calm and beauty of this woman

и не подозревали, что она испытывала чувства человека, выставляемого у позорного столба.

and did not suspect that she was experiencing the feelings of a person in the pillory.

Зная, что что-то случилось, но не зная, что именно,

Knowing that something had happened but not knowing precisely what,

Вронский испытывал мучительную тревогу

Vronsky felt a tormenting anxiety

и, надеясь узнать что-нибудь, пошёл в ложу брата.

and, hoping to find something out, went to his brother’s box.

Нарочно выбрав противоположный от ложи Анны пролёт партера,

On his way, deliberately choosing the aisle in the stalls on the side opposite Anna’s box,

он, выходя, столкнулся с бывшим полковым командиром своим, говорившим с двумя знакомыми.

he ran into the commander of his former regiment, who was talking with two acquaintances.

Вронский слышал, как было произнесено имя Карениных,

Vronsky heard the name Karenina spoken,

и заметил, как поспешил полковой командир громко назвать Вронского,

and noticed how the commander hastened to address him loudly,

значительно взглянув на говоривших.

with a meaningful glance at the speakers.

– А, Вронский! Когда же в полк?

‘Ah, Vronsky! When will you visit the regiment?

Мы тебя не можем отпустить без пира.

We can’t let you go without a banquet.

Ты самый коренной наш, – сказал полковой командир.

You’re one of us,’ said the commander.

– Не успею, очень жалко, до другого раза, – сказал Вронский

‘Can’t stop, very sorry, another time,’ Vronsky said

и побежал вверх по лестнице в ложу брата.

and ran up the stairs to his brother’s box.

Старая графиня, мать Вронского, со своими стальными букольками,

The old countess, Vronsky’s mother, with her steely little curls,

была в ложе брата.

was in his brother’s box.

Варя с княжной Сорокиной встретились ему в коридоре бельэтажа.

Varya and the young princess Sorokin met him in the corridor of the dress circle.

Проводив княжну Сорокину до матери,

After taking Princess Sorokin to his mother,

Варя подала руку деверю

Varya gave her brother-in-law her hand

и тотчас же начала говорить с ним о том, что интересовало его.

and at once began talking to him about what interested him.

Она была взволнована так, как он редко видал её.

He had rarely seen her so agitated.

– Я нахожу, что это низко и гадко,

‘I find it mean and nasty,

и madame Картасова не имела никакого права.

and Mme Kartasov had no right.

Madame Каренина… – начала она.

Anna Arkadyevna …’ she began.

– Да что? Я не знаю.

‘But what? I don’t know.’

– Как, ты не слышал?

‘You mean you haven’t heard?’

– Ты понимаешь, что я последний об этом услышу.

‘You know I’ll be the last to hear of it.’

– Есть ли злее существо, как эта Картасова?

‘Is there a wickeder creature than that Mme Kartasov?’

– Да что она сделала?

‘But what did she do?’

– Мне муж рассказал…

‘My husband told me…

Она оскорбила Каренину.

She insulted Anna Arkadyevna.

Муж её через ложу стал говорить с ней,

Her husband began talking to her across the box,

а Картасова сделала ему сцену.

and Mme Kartasov made a scene.

Она, говорят, громко сказала что-то оскорбительное и вышла.

They say she said something insulting and walked out.’

– Граф, ваша maman зовёт вас, – сказала княжна Сорокина, выглядывая из двери ложи.

‘Count, your maman is calling you,’ said Princess Sorokin, looking out the door of the box.

– А я тебя всё жду, – сказала ему мать, насмешливо улыбаясь. 

‘And I’ve been waiting for you all this time,’ his mother said to him with a mocking smile.

– Тебя совсем не видно.

‘One sees nothing of you.’

Сын видел, что она не могла удержать улыбку радости.

Her son noted that she could not suppress a smile of joy.

– Здравствуйте, maman.

‘Good evening, maman.

Я шёл к вам, – сказал он холодно.

I was coming to see you,’ he said coldly.

– Что же ты не идёшь faire la cour à madame Karénine? – прибавила она,

‘Why don’t you go faire la cour à madame Karénine?* [Pay court to Mme Karenina] she said,

когда княжна Сорокина отошла. 

when Princess Sorokin stepped away.

– Elle fait sensation. On oublie la Pattie pour elle.

‘Elle fait sensation. On oubli la Patti pour elle.’* [She’s caused a sensation. La Patti is forgotten on her account]

– Maman, я вас просил не говорить мне про это, – отвечал он, хмурясь.

‘Maman, I asked you not to talk to me about that,’ he answered, frowning.

– Я говорю то, что говорят все.

‘I’m only saying what everybody says.’

Вронский ничего не ответил

Vronsky made no reply

и, сказав несколько слов княжне Сорокиной, вышел.

and, after saying a few words to Princess Sorokin, left.

В дверях он встретил брата.

In the doorway he ran into his brother.

– А, Алексей! – сказал брат. 

‘Ah, Alexei!’ said his brother.

– Какая гадость! Дура, больше ничего…

‘What nastiness! A fool, nothing more …

Я сейчас хотел к ней идти…

I was just about to go to her.

Пойдём вместе.

Let’s go together.’

Вронский не слушал его.

Vronsky was not listening.

Он быстрыми шагами пошёл вниз:

He went downstairs with quick steps:

– он чувствовал, что ему надо что-то сделать, но не знал что.

he felt he had to do something but did not know what.

Досада на неё за то, что она ставила себя и его в такое фальшивое положение,

Vexation with her for putting herself and him in such a false position,

вместе с жалостью к ней за её страдания волновали его.

along with pity for her suffering, agitated him.

Он сошёл вниз в партер и направился прямо к бенуару Анны.

He went down to the stalls and made straight for Anna’s baignoire.

У бенуара стоял Стрёмов и разговаривал с нею:

Stremov stood there talking with her:

– Теноров нет больше.

‘There are no more tenors.

Le moule en est brise.

Le moule en est brisé.’* [Their mould has been broken]

Вронский поклонился ей и остановился, здороваясь со Стремовым.

Vronsky bowed to her and paused to greet Stremov.

– Вы, кажется, поздно приехали и не слыхали лучшей арии, – сказала Анна Вронскому,

‘It seems you got here late and missed the best aria,’ Anna said to Vronsky,

насмешливо, как ему показалось, взглянув на него.

looking at him mockingly, as it seemed to him.

– Я плохой ценитель, – сказал он, строго глядя на неё.

‘I’m a poor connoisseur,’ he said, looking sternly at her.

– Как князь Яшвин, – сказала она улыбаясь, 

‘Like Prince Yashvin,’ she said, smiling,

– который находит, что Патти поёт слишком громко.

‘who finds that Patti sings too loud.

– Благодарю вас, – сказала она,

Thank you,’ she added,

взяв в маленькую руку в длинной перчатке поднятую Вронским афишу,

her small hand in its long glove taking the playbill Vronsky had picked up,

и вдруг в это мгновение красивое лицо её вздрогнуло.

and suddenly at that instant her beautiful face twitched.

Она встала и пошла в глубь ложи.

She rose and went to the back of the box.

Заметив, что на следующий акт ложа её осталась пустою,

Noticing that her box remained empty during the next act,

Вронский, возбуждая шиканье затихшего при звуках каватины театра,

Vronsky, provoking a hissing in the audience, which was hushed to the sounds of the cavatina,

вышел из партера и поехал домой.

left the stalls and drove home.

Анна уже была дома.

Anna was already there.

Когда Вронский вошёл к ней,

When Vronsky came in,

она была одна в том самом наряде, в котором она была в театре.

she was alone, still wearing the same dress she had worn to the theatre.

Она сидела на первом у стены кресле и смотрела пред собой.

She was sitting in the first chair by the wall, staring straight ahead of her.

Она взглянула на него и тотчас же приняла прежнее положение.

She glanced at him and at once resumed her former position.

– Анна, – сказал он.

‘Anna,’ he said.

– Ты, ты виноват во всём! – вскрикнула она со слезами отчаяния и злости в голосе, вставая.

‘You, you’re to blame for it all!’ she cried, getting up, with tears of despair and anger in her voice.

– Я просил, я умолял тебя не ездить,

‘I asked you, I implored you not to go.

я знал, что тебе будет неприятно…

I knew it would be unpleasant…’

– Неприятно! – вскрикнула она. 

‘Unpleasant!’ she cried.

– Ужасно! Сколько бы я ни жила, я не забуду этого.

‘Terrible! I won’t forget it as long as I live.

Она сказала, что позорно сидеть рядом со мной.

She said it was a disgrace to sit next to me.’

– Слова глупой женщины, – сказал он, 

‘A foolish woman’s words,’ he said.

– но для чего рисковать, вызывать…

‘But why risk, why provoke …’

– Я ненавижу твоё спокойствие.

‘I hate your calmness.

Ты не должен был доводить меня до этого.

You shouldn’t have driven me to that.

Если бы ты любил меня….

If you loved me …’

– Анна! К чему тут вопрос о моей любви…

‘Anna! What does the question of my love have to do …’

– Да, если бы ты любил меня, как я,

‘Yes, if you loved as I do,

если бы ты мучался, как я… – сказала она,

if you suffered as I do …’ she said,

с выражением испуга взглядывая на него.

looking at him with an expression of fear.

Ему жалко было её и всё-таки досадно.

He felt sorry for her, and still he was vexed.

Он уверял её в своей любви,

He assured her of his love,

потому что видел, что только одно это может теперь успокоить её,

because he saw that that alone could calm her now,

и не упрекал её словами,

and he did not reproach her in words,

но в душе своей он упрекал её.

but in his soul he did reproach her.

И те уверения в любви,

And those assurances of love,

которые ему казались так пошлы, что ему совестно было выговаривать их,

which seemed so banal to him that he was ashamed to utter them,

она впивала в себя и понемногу успокоивалась.

she drank in and gradually grew calm.

На другой день после этого, совершенно примирённые, они уехали в деревню.

The next day, completely reconciled, they left for the country.